Василиада

Чуковский – поэт. Прозу «интеграционных» процессов, он в стихотворении сознательно упустил, показал сразу конечный результат – лисичек позабывших родной язык, лисичек, которым что хрюкнуть, что море подпалить – никакой разницы.

Давайте тоже на время отвлечемся от споров о возможных путях развития общества с моноэтнической ориентацией. Взглянем на проблему шире, как Чуковский. Ведь, независимо от средств (репрессии, этнические чистки или принимаемые парламентом законы, которые, вольно или невольно создают преимущества лицам одной национальности – в получении гражданства, работы, образования и т. п. – по сравнению с лицами других национальностей) цели у всех национально-скособоченных государств одни: чтобы ненаши были отстранены от управления нашим государством; чтобы ненаш язык не звучал в государственных и иных учреждениях; чтобы ненаши надписи исчезли с наших улиц, наших товаров; чтобы жившие здесь ни одно поколение, родившиеся здесь ненаши либо убирались от нас, либо отрекались от себя и становились нашими. Несмотря на разницу в методах, эти цели преследуют довольно многие (почему-то именующие себя демократическими) режимы на постсоветском пространстве, и Эстония, к сожалению, по части такой «демократизации» в первых рядах.

"Не желаем больше крякать! Мы хотим, как лягушата, квакать!" – вот тот вожделенный возглас, который жаждут выдавить из уст лиц нетитульной национальности наши титульные парламентарии из правящей коалиции.

Господи, неужели Корней Иванович Чуковский прозревал будущее?

В том, что от такой политики рано или поздно может загореться море, я не сомневаюсь. Но кто будет над огнем махать крылышками, на какую «бабочку» сделали ставку господа Лаар, Нутть, Келам и иже с ними?

А может, они вообще Чуковского не помнят – мамы им не читали, а самим лень было?

Кошмар…

Если в библиотеке Рийгикогу нет ни одного экземпляра упомянутых выше стихов, то я могу пожертвовать свой. Пусть спикер зачитает стихи на очередном заседании, депутаты обсудят. Может, что-то умное придумают – чтобы утятам было приятно крякать, лягушатам квакать; чтобы каждый мог оставаться самим собой и тем был ценен, интересен, уважаем, необходим для другого?

По-моему неплохая идея.

Как Вы думаете?

Дневник флейтиста

(поэма)

07 сентября

Весь день, то усиливаясь, то ослабевая, идет дождь.

С бульканьем и журчанием вода хлещет из водосточных труб, заливая ниши подвальных окон.

В подвале сыро, холодно, пахнет плесенью и мочой.

Осень.

Пора воспользоваться приглашением Николеньки и перебраться со своим нехитрым скарбом в его квартиру.

09 сентября

Николенька любит о высших материях рассуждать.

Вчера отмечали с ним и Василием мое новоселье.

После трех стаканов бражки, он положил руку мне на плечо и изрек:

– Хоть и алкаш ты, но уважаю…

Я хотел ответить, что, мол, тоже и его, и Василия уважаю. Но чую, Николенька не о том.

Выдержав паузу, он развил мысль дальше:

– Для тебя главное не бражка, а Христос в сердце. Ты единственный из нас, кто Его голос слышать может.

Я аж сухариком поперхнулся:

– Какой во мне Христос, если я сто лет в церкви не причащался?

Николенька снял руку с моего плеча и пояснил:

– Христос – это не обряд и не икона, а свет внутренний. Без света внутреннего человек скоту подобен. Скотина тоже и пьет, и ест, и поспать, и повеселиться любит, но в ней нет того света.

У меня с Василием он еле тлеет, а у тебя огнем вспыхивает. Оттого ты и талант, оттого и красоту в мир несешь.

Я посмотрел на Василия.

Тот, отвалившись от стола, спал на полу, положив под голову ботинки.

– Сыграй-ка что-нибудь для души, посвети нам, – попросил Николенька.

Я встал из-за стола, опираясь на стены, добрался до рюкзака, достал из него завернутую в тряпочку флейту, развернул ее и, опершись для устойчивости затылком о дверной косяк, поднес инструмент к губам.

– Фи-и-у-и, – ответила обиженно флейта.

Я еще раз вдунул в ее нежное тело пары браги, пытаясь извлечь из него томное густое «до».

Она нервно встрепенулась и замолкла.

– Хорошо-то как, – прокомментировал Николенька.

Я сполз вдоль косяка на пол, положил флейту на колени и, закрыв лицо ладонью, заплакал.

10 сентября

Казалось, на женщин после моей акулы и Николенькиной кисочки у меня должен быть иммунитет.

Но вот поди ж ты, какая-то девчонка, лет на двадцать моложе меня, зацепила взглядом, и я поплыл.

В голове пусто – только ее страдальчески сдвинутые как у Богоматери глаза, дрожание пухлых губок, оттопыренный мизинчик на левой руке…

Нечаянное, мимолетное пересечение – и мир вокруг стал зыбким, неустойчивым.

Ну почему я решил, что она была преисполнена жалости и нежности?

За что меня жалеть?

Кто, собственно говоря, она такая, чтоб вот так смотреть на меня?

Между нами не может быть ничего общего.

Не потому, что я уже не в том возрасте.