Танкисты Великой Отечественной (сборник)

Время летело быстро. Бригада готовилась к новым боям. Полным ходом шло комплектование личного состава и перемещение офицеров. 18 ноября в госпиталь на лечение неожиданно убыли начштаба бригады майор Новиков и замкомбрига майор Панов. Позднее мой друг начальник штаба 2-го танкового батальона Саша Чащегоров (рослый, симпатичный парень с 1923 года) рассказал об этом вот что. Как-то вечером из бригады пришла красивая связистка Маша Решетова, с которой он дружил. По такому случаю в штабном автобусе он накрыл столик на двоих. Вдруг ближе к вечеру (уже начало смеркаться) появляется заместитель командира бригады майор Новиков. Он зашел в автобус, Сашка вскочил: «Товарищ майор, садитесь». Тот сел. «Как у тебя тут? Охрану организовал?» – «Так точно. Товарищ майор, может быть, с нами немножечко выпьете?» – «Ну, давай». Выпили, и майор говорит: «Вот что, Саша. Сейчас уже стемнеет, сходи, проверь посты, охрану, чтобы было все в порядке. Тебе двух часов хватит?» – «Так точно», – и ушел. Прошло два часа, слышит: машина заурчала и майор с этой связисткой укатили в бригаду. Проходит с неделю – новость: Машку Решетову и майора Новикова отправляют в госпиталь в Одессу, «они заболели». Сашка, когда услышал, аж от радости подпрыгнул: ведь это ему могло потребоваться теперь ехать туда!

В этот же день, 18 ноября, поступило распоряжение: «Бригаде быть в готовности 22 ноября убыть в город Субботина для получения танков». Закончилась передышка. Началась оживленная подготовка к маршу. Отъезд в Югославию вызвал у нас с Колей беспокойство. В Румынии жизнь быстро вошла в мирную колею: работали магазины, кафе, ресторанчики. Мне выплатили денежное содержание за ноябрь и деньги за 9 подбитых танков – 330 тысяч лей, а Максимову за месяц и 3 подбитых танка – 150 тысяч лей. Нужно было их срочно потратить. Мы пошли к комбату, но майор Грищенко направил нас к комбригу. Полковник Чунихин был в хорошем расположении духа:

– А, миллионеры! С чем пожаловали? Что, Вася, нужно? – он меня по имени звал.

– Товарищ полковник, разрешите съездить в Темишоару освободиться от денег.

Чунихин на мгновенье задумался и быстро решил:

– Хорошо, поезжайте. В 16.00 22 ноября быть в бригаде.

– Есть!

Коля быстро нашел пролетку, и утром рано, не позавтракав, мы поехали в Темишоару. Через час пути мы въехали в город. Одна из первых вывесок, которую мы смогли прочесть, была «Ресторан». Мы тут же остановили возницу и отправили его назад. Заходим – в ресторане ни души, полумрак, столики, застеленные белыми скатертями. Садимся. Перед нами вырастает официант и дает нам меню на румынском языке. Мы показываем жестами – «надо поесть». На смеси немецкого и русского объяснили, что хотим поесть. Он принес закуску, потом отбивную. Мы очень вкусно поели, и официант спрашивает: «Кафе? Те?» Я Колю спрашиваю: «Ты кофе когда-нибудь пил?» – «Да». – «А я нет, только ячменный. Надо попробовать». Официант: «Кафе. Коньяк? Рум?» Во, думаю, интересно, кофе с коньяком или с ромом! Как это так? Коля говорит: «Я с коньяком, а ты с ромом!» Принесли нам чашки, – туда граммов по тридцать рома и коньяку налито. Кофе горячий: я как вдохнул, дыхание перехватило, я закашлялся. Вот, думаю, испортили хороший напиток. Выпили, Коля спрашивает: «Ты коньяк пил?» – «Ни разу». – «Я тоже». – «Давай?» – «Давай». Мы подзываем официанта, просим принести коньяк. Он приносит бутылку и по рюмочкам разливает. Коля берет у него из рук бутылку и разливает по фужерам. Запиваем опять кофе, – нам снова принесли, в других чашках. По второй – бутылки нет. Я говорю: «Ты ром пил?» – «Нет». – «Я тоже. Официант, ром!» В зал уже вышел и повар в колпаке, посмотреть, что происходит. Выпили мы и рома, расплатились и вышли из ресторана пьяные в дым. Прошли немного, видим: на перекрестке стоит наша регулировщица. Движения нет. Мы к ней и давай приставать, а она от нас отбивается. Ее подружки, заслышав визг, выглянули со второго этажа дома и кричат: «Идите сюда, что вы к ней пристаете?» Мы к ним заваливаемся и говорим: «У нас деньги есть. Гуляем!» Дали им денег, чтобы они сходили в магазин, но пока они ходили, мы уснули мертвым сном. Проснулись уже на другой день: «Где мы? Как сюда попали?» Девчонки нас на смех подняли: «Вот кавалеры, пришли, погуляли!» Нам стыдно было страшно, мы по стакану чая выпили и смылись. Пошли по городу, зашли в ателье. Я себе и Марии Мальцевой заказал шапки-кубанки, Коля тоже, и еще мы костюмы заказали. На следующий день все было готово. Потом идем, глядим, у подъезда стоит дамочка… Ну, мы зашли, да так там и остались на два дня. Там были девчонка и ее мать, которая ею и торговала. Денег у нас почти не осталось. Идем по улице, Коля хватает первую же попавшуюся лошадь под уздцы. Возница пытался сопротивляться, но Коля похлопал по кобуре пистолета, и тот успокоился. Сели, поехали, подъехали к магазину. Там взяли коробку вина, кулек конфет, пряников. Мы выложили все оставшиеся деньги, но, видимо, оказалось мало, продавец что-то закричал. Пришлось помахать перед его носом пистолетом, чтобы замолчал. Махнули в Ковачи, доложили комбригу, что прибыли, а там уже колонна вытянута. Устали мы страшно, залезли в штабной автобус и уснули. Просыпаемся. Надо похмелиться, а у нас остались только конфеты и пряники…

В Баймоке, в который мы прибыли, жители встретили нас приветливо. Советских бойцов разместили в добротных домах, выделив им лучшие комнаты, создали превосходные условия для жизни и отдыха. Хозяева ухаживали за нами, словно мы были их самые близкие родственники. На стол ставили лучшие вина, доставали лучшие продукты. Однако приятное пребывание в Баймоке оказалось коротким: уже 26 ноября на железнодорожную станцию прибыл первый эшелон с танками. Комбриг передал 21 танк в 1-й танковый батальон, 10 – во 2-й, и 3 танка принял Коля Максимов для укомплектования взвода танков командования бригады. Получилось так, что перед приходом эшелонов с танками полковник Чунихин вызвал нас к себе. Мы подробно рассказали о поездке в Темишоару, хохотали. Потом он перевел разговор в деловое русло: «Вася и Коля, сами понимаете, что война идет к концу. Вам всего по двадцать лет, и будет обидно и несправедливо, если вы не доживете до Победы. Поэтому я решил, Коля, назначить тебя командиром взвода танков командира бригады. Будешь рядом со мной. Реже будешь ходить в атаку, а значит, больше шансов остаться в живых. Ну а тебя, Вася, я планирую поставить начштаба, а в перспективе и комбатом». Коля, конечно, заерепенился: «Как я оставлю друга?!» Комбриг сказал: «Подумайте, я вам только добра желаю. Подумайте, сразу не отвергайте».

От комбрига мы вышли обескураженные, в расстроенных чувствах. Пришли ко мне на квартиру, хозяйка нам накрыла стол. Мы посидели, выпили. Я говорю: «Коль, он дело говорит. Надо согласиться». Он подумал и сказал: «Наверное, так будет лучше, хоть один из нас останется жив. После войны поедем в Москву, будем учиться в академии и жить у меня на Арбате. Давай выпьем!»

В последующие два дня прибыли еще эшелоны с танками, и бригада была полностью укомплектована. Вскоре комбаты доложили о готовности батальонов к маршу. Основной костяк командного состава бригады, до комроты включительно, по праву считали себя ветеранами, имели солидный боевой опыт. Душой бригады были комбриг Чунихин и начполитотдела Негруль. Эти два прекрасных офицера с полуслова понимали друг друга, работали согласованно и дружно. Мы им подражали, брали с них пример.

Через Югославию и Венгрию

В эти погожие дни уходящей осени войска 3-го Украинского фронта форсировали Дунай и, развивая наступление, вышли к озерам Веленце и Балатон. Создались хорошие условия для удара в тыл Будапештской группировке. Однако к началу марша бригады погожие дни сменились затяжным ненастьем. Круглые сутки шел холодный, мелкий дождь…

С большим сожалением бригада расставалась с уютным и гостеприимным городом, его приветливым населением. Несмотря на поздний вечер, югославы трогательно провожали нас, желая доброго пути и Победы. Совершив ночной марш, мы сосредоточились на северо-западной окраине Самбора, где ожидали переправы через Дунай. По дороге мы догоняли колонны пеших партизан, одетых пестро и очень бедно. Подавляющее большинство партизан было в гражданской одежде, некоторые даже босиком, – но все увешаны оружием, пулеметными лентами и гранатами, как наши матросы в годы Гражданской войны. Шли молодые и пожилые люди, среди них много девушек и подростков. Все приветливо махали, провожая нас, а на остановках югославские партизаны окружали танки. Шло братание, обмен оружием и сувенирами. Кругом раздавались приветственные возгласы и слышалось приятное обращение – «другари». Бойцы угощали друг друга вином, папиросами, махоркой. С началом движения партизаны забирались на танки, грелись на броне и ехали с нами десантом. Мы шли громить общего врага!

В Самборе мы расположились на окраине, около кладбища. Город был сильно разрушен: поработала авиация. На площади перед строем партизанам вручали боевые награды; огромная толпа горожан смотрела на это торжество. Из строя выходили худенькие хлопцы и девчонки, которым не было и 15 лет! Выходя, они неуклюже чеканили шаг и смущенно принимали награды. Толпа одобрительно гудела и рукоплескала. Это зрелище трогало нас до слез.

Личный состав отдыхал около танков, а наиболее предприимчивые организовали охоту на фазанов. Капитан Шлыков отобрал таежных охотников, и за короткое время они отстреляли несколько десятков фазанов, накормив батальон королевской дичью. Томительное ожидание затянулось, и тогда кое-кто умудрился слазить в подвалы и запастись виноградным вином.

К району расположения 2-го танкового батальона подошла колонна югославских партизан. Ехавший впереди на белом коне командир остановился. Это был довольно симпатичный мужчина среднего роста, широкоплечий и чернявый. Рядом с ним на гнедой лошаденке находился адъютант – молодая, красивая девчонка лет семнадцати. За ними в пешем порядке, опираясь на ружья, стоял отряд. Джумин пригласил командира к себе. Завязался разговор. Партизаны шли в тыл на отдых для приведения себя в порядок, а затем вновь на фронт. Тем временем танкисты обступили адъютанта: начались расспросы, смех. Звали ее Радмила. Имя всем очень понравилось, оно веяло чем-то русским, родным. Лейтенант Талызин шутя предложил:

– Хочешь, Радмила, выйти замуж за русского?

– Хочу, – не растерялась девчонка. Талызин вытолкнул вперед радиста Струнина:

– Вот тебе жених. Молодой, симпатичный, сибиряк.

– Хорошо, согласна. Только по нашему обычаю нужно спросить согласия отца и братьев. Они там, в отряде. Идите и договаривайтесь.

Все рассмеялись, и тогда Радмила попросила у танкистов продать или подарить ей пистолет. Талызин тут же снял с ремня трофейный «парабеллум» и вручил его Радмиле. Девчушка обрадовалась, тронутая любезностью, бросилась к Талызину на шею и страстно расцеловала его. Взводный смутился. Вскоре отряд снялся и ушел. Стало тихо и неуютно, веселье сменилось грустью…

Первой в корпусе переправилась 110-я танковая бригада. Переправляться можно было только ночью, в сплошной темноте, и утром, при густом тумане. Днем, как только прояснялось, налетала немецкая авиация и нещадно бомбила. Переправа затянулась. Не хватало переправочных средств, четкой организации. У реки скопилось много войск: наших и югославских. Все подступы были забиты танками, артиллерией, машинами, пехотой. Вокруг царила нервозная обстановка – гнали одних, задерживали и уводили в сторону других. Все это сопровождалось отборной бранью. То и дело возникали заторы, пробки, скученность, и это хорошо использовала вражеская авиация. Потери росли. Чтобы ускорить переправу, стали переправляться днем, прикрываясь дымом. Саперы на лодках зажигали дымовые шашки и, разъезжая вокруг переправы, ставили дымовую завесу. Река здесь была не особенно широкая – метров 700–900, но сильное течение с водоворотами затрудняло движение. Маломощные катера с трудом тащили тяжелый паром по мутным водам Дуная, почему-то названного голубым.

Только в полдень 1 декабря начала переправу 170-я танковая бригада. Первым вышел к переправе наш батальон. 2-й и 3-й батальоны расположились в лесу в 5 км восточнее Бездан, а мотобатальон автоматчиков оставался в прежнем районе. Завершить переправу бригада с большим трудом смогла лишь к исходу 2 декабря. Более суток мы стояли в бездействии, ожидая приказа, а 3 декабря маршем в районе Удвар перешли югославско-венгерскую границу и сразу почувствовали прохладное отношение венгерских жителей. Запуганные гитлеровской пропагандой, венгры с появлением наших частей в страхе разбежались по домам, спрятались и украдкой следили за нами. В темноте мы прошли Герешд, Хидаш Бонзгард. При подходе к Пюштек-Надашу все услышали взрывы. Разведка доложила, что все мосты через небольшую речушку взорваны, а бродов нет. Средств для наведения моста бригада не имела, и полковник Чунихин повернул колонну обратно и повел ее на Дунай, Тамаши и далее, в район Хедьесеверо. Здесь разведчики доложили, что мост через канал Канош в районе Сакали для танков непроходим. Корпусные саперы строили новый мост через канал, разбирая для этого близлежащие бревенчатые строения.

Время подпирало. Обстановка требовала быстрейшего выхода бригады к линии фронта. Комкор торопил, ругался. Полковник Чунихин лихорадочно искал выход. Он приказал капитанам Гусаку и Калугину быстро и тщательно обшарить ближайшие окрестности и найти переправу через канал. Разведчики и саперы разъехались вдоль канала, и вскоре капитан Гусак доложил по радио, что нашел мост в районе железнодорожной станции Хидег-Кутдек, но не уверен в его надежности. Выбора не было. Комбриг во главе танковой колонны помчался к обнаруженной переправе. К мосту вела полевая дорога по насыпи. Мост был деревянный, но на железобетонных опорах и с виду добротный. Канал же был глубокий, шириной около 20 м; его высокие насыпные берега, одетые в бетон, спускались в воду. Переправочных средств для преодоления таких каналов у нас не было. У моста собралось командование бригады, комбаты, подъехал капитан Калугин. Судили, рядили, прикидывали. Наиболее горячие головы самоуверенно утверждали: «Мост добротный, выдержит. В Союзе не по таким ходили. На дохлых сваях, и те, приседая, выдерживали». Многие изъявляли желание первыми переправиться по мосту. Чунихин колебался, опытного и осторожного комбрига терзали сомнения. Скрепя сердце, он решился и приказал Максимову отобрать лучшего механика-водителя из взвода танков командования, высадить экипаж и опробовать мост. Выбор пал на старшего сержанта Трухачева. Еще раз осмотрели мост, посоветовались, – и танк пошел на переправу. Наступила тишина, все замерли в ожидании. Трухачев вел танк уверенно, медленно и плавно. Но когда вся масса машины оказалась на мосту, пролет рухнул, и танк, словно пикировщик, пошел вниз и скрылся в воде. В оцепенении ждали – вот-вот появится механик-водитель, но он не появлялся… Отчаянные добровольцы ныряли в ледяную воду в надежде спасти Трухачева, но это не удалось. Это была первая и такая трагическая потеря на правобережье Дуная в Венгрии. В скорбном молчании колонна бригады повернула обратно и возвратилась в Хедьес, где мы простояли почти полтора дня в ожидании готовности моста.

Пока корпус в муках преодолевал речушки и каналы, войска 2-го Украинского фронта 5 декабря перешли в наступление. В распутицу, по бездорожью, с трудом преодолевая водные преграды и яростное сопротивление противника, наши войска медленно продвигались вперед. После большого шума, аврала и напряженной работы саперов простейший, но добротный мост через канал был построен, и 7 декабря бригада преодолела канал и продолжала движение по маршруту Сокали – Тамаши – Фельдшег – Мадьяркеси – Мезекомаром – Лайошкомаром. К 8 декабря танки бригады сосредоточились в роще в 5 км юго-восточнее Эньинга. Перед началом движения к танку командира 1-го танкового батальона лихо подъехал «Виллис», из которого вышел подполковник Негруль, а следом за ним капитан среднего роста, широкоплечий, в кожаной куртке и танкошлеме.

– Принимай гостей, комбат, – здороваясь, сказал подполковник. – Вот тебе новый замполит.

– Климов Степан, – представился капитан, протянув руку комбату. Так началось служба в батальоне этого удивительно душевного человека. Во время ночного марша, на коротких остановках, на ходу замполит побывал во всех танках батальона, познакомился и поговорил с каждым солдатом и офицером. Утром он уже знал офицеров по фамилии, а взводных и ротных командиров по имени и отчеству. Авторитет Климова быстро стал в батальоне непререкаемым. Люди тянулись к нему, шли за ним, готовые выполнить любую задачу.

Как мы ни старались, а в пути из-за неисправностей отстало 9 танков. Зампотехи батальонов Сергиенко, Ковалык и Аракелян с ремонтниками растянулись по маршруту, восстанавливая их. Неделю бригада находилась в районе сосредоточения. За это время подтянули все неисправные танки, удалось провести углубленное техобслуживание машин и оружия, мы заправились горючим, довели боезапас до двух боекомплектов. Мы также провели занятия по изучению местности в районе предстоящих боевых действий, изучили особенности театра военных действий и противостоящего противника. Со всеми штабами провели тренировки на местности и на картах.

Все отчетливее чувствовалась близость фронта. В воздухе часто появлялись «рамы», бомбила вражеская авиация, слышались раскаты артканонады на передовой. Везде были видны следы прошедших боев: разрушенные строения, сгоревшая боевая техника, неубранные, раздутые трупы лошадей. Появилось обычное после длительного отдыха чувство напряжения, страха неизвестности.

Корпус получил задачу выйти в выжидательный район. Совершив ночной марш, к утру 17 декабря 170-я танковая бригада сосредоточилась в районе Н. Хантоша. Наш батальон, шедший в голове колонны, сбился с маршрута, вклинился в колонну 110-й танковой бригады и прибыл в Н. Хантоша только к утру следующего дня. Всегда спокойный и уравновешенный, полковник Чунихин был в ярости и с ходу набросился на Грищенко. И поделом – такая ошибка грозит срывом выполнения поставленной задачи, со всеми вытекающими последствиями.

Трое суток стояла бригада в выжидательном районе. Личный состав самым тщательным образом готовился к боям. Все привели в порядок технику, оружие. В каждый танк дополнительно загрузили по 15 снарядов. К исходу 19 декабря 170-я танковая бригада закончила подготовку к боевым действиям и 21 декабря тремя колоннами выступила из района Н. Хантоша по маршруту Шарошд – Динльеш – Кишвеленце. Танки шли вдоль южного берег озера Веленце в режиме полного радиомолчания и затемнения, не включая подфарников. Установилась приличная погода: ночью подмораживало, днем пригревало солнце. Однако после продолжительных дождей земля набухла, вздулась, стала клейкой, труднопроходимой. Даже на проселочных дорогах танки оставляли глубокую колею, которая тут же заполнялась водой. Автомашины часто застревали, и танки тащили их на буксире. Особенно трудно приходилось солдатам, следующим в пешем порядке.

Для сокращения маршрута я решил «срезать путь» и пойти прямиком по полю. Но, свернув с дороги, мой танк зарылся в землю по башню. Попытались вытащить – зарылся второй, а затем и третий танки. Выручил зампотех роты Размадзе. Он предложил соединить несколько тросов и на длинной сцепке двумя танками вытащить застрявшие машины. Через полчаса, вытащив танки, рота догнала колонну батальона. Я, конечно, страшно переживал, но обошлось. Бригада заняла исходные позиции для наступления на западной окраине Позменда.

22 декабря началась мощная получасовая артподготовка. Земля тряслась от бесчисленных разрывов снарядов. Под прикрытием огня началось выдвижение бригады на рубеж ввода в бой. И тут неожиданно налетела вражеская авиация. Танки то увеличивали скорость, то замедляли ход, бросались влево и вправо, ища спасения в укрытиях. Выход на рубеж ввода оказался трудным. На рубеже ввода мы разглядели результаты напряженных, ожесточенных боев соединений 46-й гвардейской армии, в течение двух дней пытавшихся прорвать оборону противника. Кругом зияли воронки от бомб, снарядов и мин. Чадили сгоревшие танки, автомашины, броневики, валялись неубранные трупы. Зрелище хоть и знакомое, но не из приятных…

На рубеже ввода полковник Чунихин развернул наблюдательный пункт и принимал танковые батальоны «на себя». Впереди на танке шел майор Грищенко, за ним в ротных колоннах вели роты два старших лейтенанта: Рязанцев и я. Затем роты перестроились в линию взводных колонн и ровно в 9.30, развернувшись в боевую линию, с десантом автоматчиков перешли в наступление в направлении «западная окраина Позменд – высоты 216, 226». Следом поднялась и перешла в наступление пехота.

Атаковали мы на больших скоростях, стремительно. Пехота не поспевала и быстро отстала от танков. Ведя упорный бой, батальон выбил противника из рощи южнее Вереба и ввязался в затяжной бой с танками и артиллерией противника. Темп наступления сразу упал. Комбриг, наблюдая за полем боя, понял, что пора наращивать силу удара. Правее 1-го танкового батальона он ввел в бой 3-й танковый батальон. Капитан Отрощенков, получив приказ, уверенно повел батальон вперед, следом шли роты старшего лейтенанта Васадзе и лейтенанта Голевского. Не доходя до 1-го батальона, роты развернулись и стремительно атаковали. Это позволило нашему батальону к полудню выйти западнее, а 3-му – восточнее Вереба и охватить его с флангов. Противник предпринимал отчаянные попытки восстановить положение. При поддержке огня артиллерии и авиации танки и пехота противника контратаковали 1-й танковый батальон с западной окраины Вереба. Удар пришелся по моей роте. Я выдвинул лейтенанта Алексашина со взводом на безымянную высоту и оседлал ее, а остальные танки повел по лощине во фланг. Алексашин открыл меткий огонь: загорелся один, затем другой танк противника, под огнем пулеметов залегла пехота. Контратакующий противник дрогнул, и в это время я с двумя взводами ударил ему во фланг. Оставив на поле боя 3 подбитых танка, 8 уничтоженных орудий и до 40 убитых солдат, противник отошел в Вереб. В бою был подбит танк Алексашина. Командир и его механик-водитель старший сержант Зарубин получили ранения.

День подошел к концу. Комбриг приказал Отрощенкову и Грищенко занять круговую оборону, привести батальоны в порядок и с утра быть в готовности наступать на Вертешбоглар, Бичке и Тату. За первый день боя батальонами было уничтожено 15 танков, 2 БТР, 8 орудий, 8 автомашин и до 170 солдат и офицеров, захвачено в плен 27 человек. Бригада потеряла 13 танков, из них 9 сгорело; 17 человек было убито и более 20 ранено…

Таким образом, к исходу третьего дня операции тактическая полоса «Маргарита» была прорвана. Город Секешфехервар стойко оборонялся, и взять его не удалось. Медленный темп наступления объяснялся отсутствием у пехоты танков непосредственной поддержки. Утром наша 170-я танковая бригада продолжила наступление в направлении Вертешача, Вертешбоглара, Бодайка. Моя рота вырвалась вперед и, не ввязываясь в бои, маневрируя и обходя опорные пункты, по полевым дорогам вышла к роще на южной окраине Вертешбоглара, откуда хорошо просматривался весь поселок. В это время из Секешфехервара через Вертешбоглар, на Бичке и далее на Будапешт шла колонна немецких танков. В реве моторов и лязге гусениц немцы не обратили на нас внимания, не заметили подход моих танков. Я выбрал удобную позицию и стал наблюдать и считать танки – их было 61. Что делать? Я связался с комбатом и доложил обстановку. Майор Грищенко приказал: «В бой не ввязываться. Ожидать подхода батальона. Продолжать наблюдение и докладывать о результатах».

День был не по-зимнему теплый. Земля отогревалась на солнце, вверх поднимался легкий пар. Минуты ожидания тянулись мучительно долго и тревожно. Вдруг на опушке рощи показались три немецких солдата, они тянули катушки с телефонным проводом. Безмятежно болтая и смеясь, связисты обогнули рощу, прокладывая проводную связь. Я приказал старшине Закройщику без шума и стрельбы скрутить их, что и было сделано. Вытаращив от удивления глаза, трясясь от страха, немцы не могли понять, откуда здесь появились русские. Это меня успокоило – значит, они не знают о нашем присутствии. Вороша в памяти знания, полученные за шесть лет изучения немецкого языка в школе, я пытался расспросить пленных: «Из какой части? Куда идут танки?» Но мой словарный запас был мал, а другие знали немецкий не лучше. Жесты и мимика тоже не помогли: связисты испуганно кивали в знак согласия на все вопросы. Поняв бессмысленность допроса, я оставил их в покое – под охраной автоматчиков.

Неожиданно на полевой дороге появилась классная легковая машина «Опель-адмирал». Видимо, едет солидная персона, подумал я. Решив сам взять ее, я приказал механику-водителю Стулову мчаться наперерез машине. Немцы спокойно продолжали движение и, только когда танк оказался поблизости, опомнились и стали метаться из стороны в сторону, но было поздно. Танк преградил путь машине, а наводчик Блинов навел жерло пушки в их сторону. Я схватил автомат с башни танка и бросился к машине с криком «Хенде хох!». Ошеломленные и перепуганные, верзилы вылезли, задрав руки вверх. Завороженные необычной сценой, танкисты роты с интересом наблюдали, что будет дальше. Немцы со страхом пялились на меня. Пауза длилась мгновение. Неожиданно и вопреки логике, самый рослый немец в погонах подполковника бросился бежать. Я за ним. Вдруг немецкий офицер резко остановился и побежал назад к машине. «Испугался, засранец!» – решил я, но это оказалось не так. Немец подбежал к машине, схватил с сиденья портфель и помчался в другую сторону, на Вертешбоглар.

Немец бежал, как хороший спринтер, и стал отрываться. Я кричу «Хальт!», на бегу стреляю – не попал. Вторая очередь – тоже мимо! Это только в кино быстро попадают, а в жизни – нет. Тем более на бегу из ППШ! Я остановился, прицелился, но очереди не последовало: перекос патрона. Я замер, испарина появилась на лбу, пытаюсь передернуть затвор – не получается. Немец почувствовал, что я не стреляю, резко повернулся, выхватил «парабеллум» и бросился на меня, открыв огонь. Теперь уже я бежал от фашиста, на ходу удаляя перекошенный патрон. Это мне удалось, я резко развернулся и с места дал длиннющую очередь, вложив в нее всю злость. Верзила как будто наскочил на непреодолимую стену, остановился и рухнул как подкошенный. Подходя, я дал в упавшего вторую очередь, потом еще одну. После этого я уже смело подошел к убитому фашисту, забрал портфель, документы, пистолет и часы. У меня самого было два пистолета – один на поясе, а второй за пазухой, но почему-то я не догадался ими воспользоваться, когда автомат заклинило. Посмотрел в портфель – там какие-то карты. Я еще подумал, что, наверное, это что-то важное, раз немец вернулся к машине их забрать. Мы подцепили машину тросом к танку, водителя посадили за руль, а пленных на сиденья. Немецких связистов и трех наших автоматчиков я посадил на танк и приказал двигаться в штаб бригады.

Оказалась, что в портфеле была карта контрудара в районе города Секешфехервар, утвержденная фюрером. Об этом случае упоминает в книге «Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны» генерал армии Штеменко: «В полосе наступления 3-го Украинского фронта враг тоже подготовил контрудар, опираясь на укрепленную линию «Маргарита», но просчитался во времени, и его намерения были сорваны в момент сосредоточения сил контрударной группировки. Об этом свидетельствовали две карты 2-й танковой дивизии немцев, захваченные 22 декабря 1944 г. в районе Секешфехервара войсками 3-го Украинского фронта. Они о многом рассказали опытному штабу. Ф.И.Толбухин доложил тогда в Генеральный штаб: «На одной из них (имеются в виду карты. – С. Ш.) нанесена кодировка большого количества населенных пунктов на нашей территории к юго-востоку от озера Балатон. На другой карте показано расположение штабов 3-го и 57-го танковых корпусов, штабов и частей 1, 3, 6, 23-й танковых дивизий и 130-го танкового полка РГК. Все это наглядно подтверждает, что немцы готовились к активным действиям к востоку от озера Балатон». Как стало известно позже, здесь были, кроме того, 8-я танковая дивизия и отдельные батальоны танков».

Офицер связи, видимо, не мог обогнать танковую колонну в Вертешбогларе и по полевой дороге хотел выскочить вперед, на главную магистраль. За этот боевой эпизод и рейд по тылам противника меня наградили орденом Суворова 3-й степени. Для награждения меня вызвали к командиру корпуса генерал-лейтенанту Петру Даниловичу Говоруненко. Там же был и Шелег, начальник политотдела. Командир корпуса, обращаясь к начальнику политотдела, произнес: «Смотри, Шелег, сопляк, молоко на губах не обсохло, а он уже орден Суворова получил! Я еще такого ордена не имею, а он его получает!» Меня поразило, что вместо того, чтобы похвалить меня, порадоваться, он произнес это с таким сожалением и упреком!

Колонна танков противника прошла Вертешбоглар. С ней на подходе к Бичке расправилась наша авиация. В середине дня к Вертешбоглару подошел комбат с остальными танками. Я доложил обстановку. Майор Грищенко осмотрелся и принял решение перерезать шоссе. Атака прошла удачно. Уничтожив противника, батальон оседлал шоссе Секешфехервар – Бичке в 2 км юго-западнее Вертешбоглара. Противник решил восстановить движение по шоссе, и 12 его танков и штурмовых орудий с пехотой контратаковали из Сокали. Еще до 20 танков контратаковали со стороны Чаквара. Завязался тяжелый бой.

Тем временем 3-й танковый батальон нашей бригады, пробиваясь с боями на Бодайк, перерезал шоссе Секешфехервар – Бичке в трех километрах севернее Вертешбоглара. Развернув роты Васадзе и Голевского, батальон занял круговую оборону. Разгорелся ожесточенный бой с превосходящим по силам противником. Фашисты ударили из района Чаквара во фланг бригаде, пытаясь рассечь ее на две части и завершить разгром бригады. Комбриг разгадал замысел врага и выдвинул в район Витози (на рубеж прикрытия) 2-й танковый батальон старшего лейтенанта Джумина (начальник штаба – старший лейтенант Чащегоров). Батальон занял оборону по господствующим высотам полукругом, с расчетом отражения контратак противника из Чаквара и Ловашбереня. Приданную истребительно-противотанковую батарею поставили уступом справа. При контратаке из Чаквара она помогала роте Шебуряна отражать атаки врага с фронта, а из Ловашбереня вела огонь во фланг. Автоматчики спешились и осторожно пробирались по кукурузе, выбирая удобные позиции. Вскоре наткнулись на «Пантеру». Немцы заметили автоматчиков и открыли огонь. Подгоняемые страхом, те бросились назад и, к счастью, уцелели: никто не был даже ранен.

Джумин и Чащегоров торопили танкистов, быстро расставляя танки по рубежу обороны. Противник развернулся и перешел в контратаку. Роты Шебуряна и Панфилова успели занять выгодный рубеж и встретили противника организованным огнем. Завязался ожесточенный бой. Танки противника наседали. Основной удар пришелся по роте Шебуряна. Рота не дрогнула, огнем отражая яростный натиск врага. Хорошо помогали противотанкисты. Загорелся танк противника, за ним второй, был подбит третий, но противник, словно не замечая потерь, лез и лез вперед. Был подбит танк младшего лейтенанта Мельничука, загорелся танк младшего лейтенанта Петрова. Уничтожив танк противника, получил пробоину танк младшего лейтенанта Степанова. Смертью героев погибли эти молодые, не успевшие пожить офицеры, были убиты или ранены многие члены их экипажей. Враг наседал. Ему удалось потеснить 2-й танковый батальон, обойти роту Панфилова и прорваться в Вертешача. Здесь, в трех километрах от населенного пункта, танки противника атаковали штаб бригады. Полковник Чунихин с опергруппой руководил боем первого эшелона бригады. Оборону штаба в открытом поле возглавил майор Дудин. Без промедления он поставил всех под ружье, вручил под начало офицерам группы солдат, определил позиции и поставил конкретные задачи. Взвод танков командования он выдвинул на танкоопасное направление, организовал круговую оборону, после чего связался с комбригом и доложил ему обстановку и свое решение. Оно было одобрено.

Коля Максимов подобрал удобные позиции для каждого танка. Противник не заставил себя ждать. Его танки с пехотой наносили удар из Ловашбереня на Вертешача. Танкисты Максимова сдерживали врага, нанося ему значительный урон. Немцы не ожидали противодействия наших танков, несколько растерялись и уже не так уверенно шли вперед. Все же они быстро перестроились и начали искать слабые места в обороне штаба. Зампотех бригады инженер-подполковник Галкин и помкомбрига по тылу капитан Прокопенко с ординарцами залегли под снопом кукурузы рядом с танком Максимова. Наблюдая в бинокли, они отыскивали цели и корректировали огонь танков, радовались каждому меткому выстрелу танкистов. Время от времени приходилось браться за автоматы и отбиваться от просочившейся пехоты. В разгар боя осколочно-фугасный снаряд разорвался рядом, разметав в разные стороны сноп и всех, кто находился под ним. Погибли сразу два замкомбрига, два прекрасных офицера, любимца бригады. Погибли и их ординарцы. Потеря была тяжелой…

Противник нащупал фланги и стал окружать штаб. В бой вступил весь личный состав. Максимов сумел уничтожить танк и штурмовое орудие противника, но фашистская болванка не пощадила и его. Коля был тяжело ранен в обе ноги. Фельдшер роты управления Жуков оказал первую медпомощь и вместе с другими ранеными отправил его в госпиталь. Но в день своего рождения (Коле исполнился 21 год), не приходя в сознание, мой друг, с которым столько было пережито вместе, умер. Похоронили Колю в Бузеу, в Румынии…

Штаб с трудом отбивался от наседающего противника. Силы были явно неравные. Отбиваясь, сгорел танк начштаба бригады. Подоспела истребительно-противотанковая батарея, находящаяся в резерве. Она развернулась рядом с единственным оставшимся нашим танком и включилась в борьбу с танками врага. Однако, несмотря ни на что, противник прорвался между 2-м танковый батальон и штабом бригады на Вертешача, отрезал штаб от главных сил и стал его окружать. В опасности оказалось не только командование бригады, но и ее Боевое Знамя и секретные документы.

Комбриг с опергруппой срочно выехал во 2-й батальон и произвел перегруппировку. Подтянув 1000-й истребительно-противотанковый полк, он поставил его на прямую наводку и приказал вместе с ротой Шебуряна отражать контратаку противника на Витози. После залпа «катюш» батальон автоматчиков с ротой Панфилова ударили во фланг прорвавшемуся противнику на Вертешача и, сломив сопротивление противника, вышли к штабу бригады. Положение было восстановлено.