«Личность – равноденствие полов», в этих трех словах Розанова – весь главный половой смысл древних мистерий (В. Розанов. Люди лунного света, 1913, с. 104), так же, как в этих словах Канта: «Только муж и жена вместе образуют человека, erst Mann und Weib zusammen machen den Menschen aus». Муж и жена, конечно, в браке не внешнем, а внутреннем, не в двух существах, а в одном, – в Личности. Личность – экватор двух гемисфер, мужской и женской. «Есть третий человек, около Адама и Евы. Это тот Адам, из которого еще не вышла Ева, – первый, полный Адам. Он древнее того первого человека, который начал размножаться» (Розанов, Л. л. с., 101).
XXVI
Так в человеке – так и в природе. Вещий бред мистерий подтверждается точным знанием, биологией. «В мире животных и растений, так же как в мире человеческом, нет однополых особей, – все промежуточны между двумя полюсами, мужским и женским, все двуполы» (О. Вейнингер. Пол и характер. Русск. перев., предисл.).
Внутренняя двуполость особи есть первый зачаток личности; особь двупола, поскольку неповторима в роде, единственна; особь есть личность, поскольку выходит из рода, из пола, как орудья размножения, потому что «пол заключается во всем теле», по глубокому наблюдению зоолога Иог. Стэнструпа (Вейнингер, 90). Пол шире половых признаков: он в каждой клетке тела; не пол в теле, а тело в поле.
Первая попытка личности выйти из родового, безличного в поле и есть двуполость особи. Быть личным, значит – быть двуполым.
XXVII
«Логос прежде был, нежели стать земле», – учит Гераклит, посвященный в мистерии Эроса-Аттиса – того же Логоса. В мифе Платона тела андрогинов – совершенные сферы. Звездная сфера небес есть, может быть, видимый образ, как бы тело Андрогина-Логоса. Если же мир сотворен Словом Божиим, Логосом, то и двуполость во всех существах есть неизгладимый след Творца в твари. Это и значит: биология и мистерия утверждают один и тот же догмат божественно-космической двуполости.
XXVIII
Миф-мистерию Платона или, точнее, доплатоновских орфиков о двуполом Эросе, уже для самого Платона темный, раскрывает его христианский ученик, Вл. Соловьев, с такою ясностью, как этого не делал никто никогда. Там, где нынешние люди, настоящие и бывшие христиане одинаково, видят только «половое безумье», Вл. Соловьев находит «смысл любви», и, может быть, не случайно этот луч света упал в нашу Содомскую ночь.
«Личная любовь никогда не бывает служебным орудьем родовых целей, – говорит Соловьев. – Половая любовь и размножение находятся между собою в обратном отношении: чем сильнее одно, тем слабее другое». Эта обратность, начинаясь уже на низших ступенях органического мира, постепенно возрастает, «пока, наконец, на самом верху, у человека, не является возможною сильнейшая половая любовь, даже с полным исключением размножения» (Вл. Соловьев. Собр. cоч., VI, 365). Это значит: пол есть нечто большее, чем «воля к продолжению рода», и если что к чему прибавка, то вовсе не пол к роду, а род к полу. Смысл любви надо искать не в том, как пол относится к роду, а в том, как он относится к личности.
«Противоборство между родом и особью (личностью) всего сильнее действует на низших ступенях органического мира, а с развитием высших форм ослабляется; если так, то с появлением безусловно высшей органической формы… не должен ли наступить конец тирании рода над особью?» Истинная цель половой любви – не родовое бессмертье, а личное.
Пол, как он есть, – начало смерти. «Пребывать в половой раздельности – значит пребывать на пути к смерти… Кто поддерживает корень смерти, тот вкусит и плода ее».
Как, в самом деле, однополому – одноногому – убежать от смерти – многоногого демона? Не спасет от него и деревянная нога или костыль – брак; еще меньше спасет ампутация обеих ног – скопчество.
«Бессмертным может быть только целый человек», – заключает Соловьев. Или, по Розанову, бессмертен только «первый, полный Адам, из которого еще не вышла Ева», – Андрогин.
XXIX
«Некогда, – говорит Платон, – был третий пол, состоявший из двух, мужского и женского… Это существо называлось Андрогином». – «Когда же Зевс разделил его на два пола, мужской и женский, то каждая из двух половин начала искать той, от которой была отделена, и, находя друг друга, обнимались они и соединялись в любви». – «Вот почему мы естественно любим друг друга: любовь возвращает нас к первоначальной природе, делая все, чтобы соединить обе половины и восстановить их в древнем совершенстве… Ибо каждая из них – только половина человека, отделенная от целого… Желание вернуться в это первоначальное состояние и есть любовь, Эрос» (Plat., Sympos, XV, XVI).
«Андрогин Платона есть Адам Бытия», – полагает христианский учитель церкви, Евсевий Кесарийский (Fr. Lenormant. Les origines de l’histoire, 1880, p. 55). Кажется, в самом деле, корень этих двух, столь различных, сказаний – один и тот же религиозный опыт – вечно повторяющийся сон человечества.
XXX
«Бог сотворил человека», – сказано в Книге Бытия. «Бог», Elohim, – во множественном числе; «сотворил», bara, – в единственном. Новым единобожием, израильским, покрыта здесь древняя – ханаанская, вавилонская, египетская, крито-эгейская, а может быть, и древнейшая «Атлантическая», Троица.
Найденные в Елефантине, на южной границе Египта, папирусы «Иудейского воинства», должно быть, военной колонии, говоря о полученном от египетских властей дозволении построить святилище иудейскому Богу Iahu (Iahwe), упоминают, рядом с Ним, еще о двух Богах; имя одного из Них – женское. Кажется, это и есть те Три Элогима – Эль-Элиун, Эль-Шаддай и Эль-Руах, Отец, Сын и Дух-Мать, – которые являются Аврааму, у дуба Мамрийского, в образе трех Ангелов. Те же Трое создают и человека.
«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему». Три Бога – Два в Одном – создают человека по образу Своему – двух в одном. «И сотворил Бог человека; по образу Своему, по образу Божию, сотворил его; мужем и женою сотворил их» (Быт. 1, 26–28). Сначала – «его», Мужеженщину, а потом – «их», мужчину и женщину: два пола в одном существе – вот что значит «образ Божий» в человеке. Кажется, нельзя яснее выразить догмат божественной двуполости: Андрогин создает Андрогина.
XXXI
В первой главе Бытия – рассказ иагвиста, единобожника, а во второй – элогиста, поклонника Трех Элогимов. «Bara Adonai Elohim, создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек, h??d?m, душою живущею» (Быт. 2, 7). – «И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и когда он уснул, взял одно из ребер его». Здесь явное слово «ребро», так же как «бедро» Иакова, для тайного: «женская половина» в теле Адама.
«Муж и Жена (Адам и Ева) были в начале одно тело с двумя лицами; но рассек Господь тело их надвое, и каждой половине дал хребет», – объясняет Бытие Талмуд-Мидраш и Берашот. И в Каббале, первый человек, Adam Kadmon – тоже Андрогин (Mischa Josef ben Gorion, Die Sagen der Juden. – Von der Urzeit, 1913, p. 85. – Berachot, 61, a. – A. Jeremias. Die ausserbiblische Erl?sererwartung, 1927, p. 387–388. – Delitzsch, Genesis, 102, 129–132).
«…Бог взял одно из ребер его (Адама) и закрыл то место плотью» (Быт. 2, 7, 21). Место открытое закрыл: пол в человеке и есть нечто изначально-открытое, трансцендентно-обнаженное, и потому страшное и стыдное, трансцендентно-зияющее, пустое, полое, – как бы щель, расщеп, раскол, распад единой Личности надвое, на мужское и женское. В этот-то половой расщеп и входит смерть, проникает в человека сквозь эту щель, как неприятель – в осажденную крепость. Только восстановленная в первичном, двуполом единстве, исцеленная, целая личность – Мужеженщина – будет снова закрыта для смерти, замкнута, совершенно кругла, как Андрогинная сфера Платона, или та «круглая молния», «двуострая Секира», тот «вращающийся пламенный меч Херувима», flamma qualis est fulguris, которым охраняется, по изгнании Адама из рая, путь к Древу Жизни (Быт. 3, 24. – Delitzsch, 159).
Первый, смертный Адам расколот надвое, на Адама и Еву; второй, бессмертный, – будет восстановлен в целости.
XXXII
«Будут два одна плоть», – говорит первый Адам (Быт. 2, 24), скажет и второй,0 Сын Человеческий (Мтф. 28, 20). Были два одно в прошлой вечности, стали двумя во времени и снова будут одно в вечности грядущей.
Св. Климент Римский сохранил нам «незаписанное слово» Господне:
…Будучи же кем-то спрошен, когда придет царствие Его, Господь сказал: когда два будут одно, и внешнее будет, как внутреннее, и мужское будет, как женское, и не будет ни мужского, ни женского.
Hotan estai ta dyo hen, kai to ?x? h?s to es?, kai to arsen meta t?s th?leias, oute arsen oute th?ly
(Clement. Roman., II, 12, 2. – A. Resch., Agrapha, 93).
Мог ли так говорить Иисус? Этого мы не знаем. Ни для каких человеческих слов, сказанных и не записанных тотчас, не только за две тысячи лет, но и вчера, не может быть абсолютно точного знания. Мы, однако, верим исторической памяти слов, и должны верить, чтобы могла существовать История. Для слов же Иисуса есть у нас и нечто большее – их внутреннее согласье с живым голосом Его, говорящим в живом Теле Его – Церкви: «Вот, Я с вами во все дни, до скончания века» (Мтф. 28, 20). Наши евангелия уже начало этого живого голоса, этого вечного «присутствия», parousia, Господа в Церкви и в сердце верующих. «Сам сказал», autos eipen, звучит непрерывно, из уст в уста, от слышавших к помнящим, и если бы мы этому не верили, то ничего бы не знали об Иисусе. «Надо… помнить слова Господа Иисуса, dei… mn?moneyein te t?n log?n tou Kyriou J?sou, ибо Он Сам сказал», – говорит ап. Павел, сообщая тоже «незаписанное слово», agraphon (Деян. 20, 35). Если мы верим этому слову, слышанному Павлом, вероятно, в 50-х годах I века, и записанному ев. Лукою (в Деяниях Апостолов) в 70-х годах, то почему бы не поверить и тому, сохранившемуся, может быть, в столь же ранней памяти первохристианских общин и записанному св. Климентом несколько позже? Весь вопрос в том, согласно ли оно с живым, в Церкви присутствующим образом Господа.
XXXIII
«Царствие Божие наступит тогда, когда два будут одно», – слово это только продолжает и кончает евангельское: «Будут два одною плотью, esontai hoi dyo eis sarka mian». Два были одно в раю, и снова будут одно в царствии Божием. Если то слово о начале мира, записанное Матфеем, сказано было Господом, то Им же могло быть сказано и это слово о конце, записанное Климентом, потому что искупление в том и заключается, что волю Божью, нарушенную первым Адамом, исполнил второй Адам – Иисус. Это значит: судя по единственно для нас доступному и убедительному признаку – согласью внешней исторической памяти с внутренней памятью Церкви, – оба слова одинаково подлинны. «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут», этою печатью вечности, более для сердца очевидною на всех словах Господних, чем вечность математических истин очевидна для разума, запечатлены оба слова одинаково. Можно, конечно, отвергнуть оба, но нет основания, приняв одно, отвергать другое.
XXXIV
«Те, кто со Мной, Меня не поняли. Qui mecum sunt, non me intellexerunt» (Actua Petri cum Simone, с. 10, p. 58, ed. Lipsius. – Resch, 277). И это «незаписанное слово» agraphon, тоже согласно с Евангелием: «Еще ли не понимаете? Еще ли окаменено у вас сердце? Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не помните?» (Мрк. 8, 17.) Да, не помним, не видим, не слышим, не понимаем. Но если «мытари и блудницы», то, может быть, и боги Атлантиды «вперед нас идут в царствие Божие». Что значит «два будут одною плотью», понял Аттис-Атлас – Андрогин.
XXXV
«Ты прекраснее сынов человеческих» (Пс. 45, 3). – «Иисус, действительно, прекраснее всего в мире и самого мира. Когда он появился, то, как солнце, затмил Собою звезды» (В. Розанов. Темный лик, 1914, с. 264). Чем же красота Его больше всех красот мира? Тем, что она ни мужская, ни женская, но «сочетание мужского и женского в прекраснейшую гармонию».
«Я победил мир», – мог сказать только совершенный муж (Ио. 16, 33). Но, глядя на Сына, нельзя не вспомнить о Матери: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие»! (Лк. 11, 27.)
Он в Ней – Она в Нем; вечная Женственность в Мужественности вечной: Два – Одно. Люди недаром любят Их вместе. Нет слова для этой любви на языке человеческом, но, сколько бы мы ни уходили от Него, сколько бы ни забывали о Нем, – вспомним когда-нибудь, что только эта любовь к Нему – к Ней – спасет мир.
9. Синяя – черная – белая
I
«Богородица что есть, как мнишь?» – «Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого». – «Так, говорит, Богородица великая мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная, и всякая слеза земная – радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собою землю на пол-аршина в глубину, так тотчас о всем и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет; таково, говорит, есть пророчество». Запало мне тогда это слово. Стала я с тех пор, на молитве, творя земной поклон, каждый раз землю целовать; сама целую и плачу… И все больше о своем ребеночке плачу».
Так, в «Бесах» Достоевского, Марья Тимофеевна Лебядкина, юродивая, вспоминает разговор свой с нищей странницей, Лизаветой Блаженной, тоже юродивой, в глухой русской обители.
G?, m?ter Dios, potnia m?ter!
Матерь Бога, Земля, великая Матерь! —
говорит Софокл в хоре «Филоктета», почти словами этих двух русских юродивых (Sophocl., Philoct., v. v. 391–401. – Radet, Cybеbе, 1909, p. 62).
Так, в язычестве, но в христианстве, по крайней мере в нашем, настоящем или бывшем, христианстве, не так: здесь, в Троичном догмате. Бог есть Отец и Сын, но не Мать; что же такое Дух, мы не знаем, живого Лица Его не видим вовсе. Сын рождается без Матери. А вознесение женского начала до Лица Божиего нам кажется «ересью». Так ли, однако, здесь ясно все, как это нам кажется?
II