Игла бессмертия

– Что же, и до смерти забивает?

– Нет, упаси бог! – перекрестился местный новатор.

– Что ж, если надо, то… Тихон, сходи с Николаем да проследи за делом.

– Хорошо, а что после?

– После можешь быть свободен.

– Да, милейший, – задержал исправник Тихона, – вот, прими гривенник да передай его моему конюшему как тот кончит дело.

– Добро, барин.

– Вот молодец, и скажи там, на кухне, чтоб тебя угостили.

– Благодарствую.

Мужики ушли, а дворяне поднялись в присутствие. Внутри за своим столом сидел секретарь. Как только дверь начала открываться, он почуял явление вышестоящих и подпрыгнул как напружиненный.

– Доброе утро, Александр Фёдорович! – бодро воскликнул он, полагая, что, когда начальство приходит, тогда и утро.

– Доброе, братец, доброе. Георгий, вот, рекомендую тебе Причкаляева Фоку Харитоновича, очень сообразителен, проворен и трудолюбив.

Секретарь опустил очи долу и даже покраснел.

– Мы уже знакомы.

– Что у нас сегодня? Что уличные смотрители, пришли ли для наставления?

– Уже отправились по своим концам.

– Та-ак, молодцы. – Исправник отпер кабинет своим ключом, прошел и сел в кресло за большим столом так, будто жёсткий кафтан надел – уж очень оно было для него узко. – Что на подпись?

– Вот-с, извольте видеть, сегодня совсем тонкая стопка.

В самом деле, в представленной папке оказалось всего листов семь-восемь.

– Отлично, отлично.

Главный чиновник особенно не утруждал себя вдумчивым прочтением, лишь бегло проглядывал и ставил размашистую подпись.

– Та-ак, с делами покончено, не желаешь ли рюмочку лимонной настойки? – спросил Колосков гостя, вставая. – Чудная штучка, чудная.

Оная штучка хранилась недалеко – в остеклённом шкафу с папками жалоб и судебных тяжб. И если кипы бумаги лежали в навал, съезжая друг на друга, то пузатый хрустальный графин с рюмочками покоились на отдельной полке, в почтительном отдалении от суетных бланков, заявлений и просьб. На закуску имелись три марципановые конфеты.

– Ваше высокоблагородие, – подал голос секретарь, – вы позабыли-с подпись поставить. Вот-с, листик приклеился, вы и позабыли-с.

С видом глубочайшего смущения, весь скособочившись так, чтобы и не разглядеть его было, секретарь подал пропущенный лист.

Исправник обернулся от заветного шкафа и глянул на подчинённого сурово, приложил листок к дверце и стал выводить подпись. Это получалось у него не вполне удачно, так как чернила не желали ложиться на бумагу, а норовили скатиться по перу и испачкать манжет.

Георгий уж хотел упредить исправника, но случайно мазнул глазами по тексту и наткнулся на слова «Сухая Берёзовка».

– Александр, о чём сей документ?

– О чём? Позволь, позволь… Фока, о чём документ?

– Об моровом поветрии-с, – промямлил Причкаляев и сжался пуще прежнего.

– О моровом поветрии, – пересказал без нужды исправник.

– Позволь, я прочту.

– Изволь.

Листок оказался пояснительной запиской к ревизской сказке за нынешний год, в которой говорилось о том, что снижение сумм налогов произошло из-за морового поветрия.

– А что же, в Сухой Берёзовке мор? – спросил Воронцов. – Почему ж ты мне не рассказал?

– В Сухой Берёзовке? А тут, что же, о ней? – ответил вопросом на вопрос Колосков и взял листок себе.

Он быстро прочёл и вопросительно взглянул на Причкаляева.

Секретарь был бледнее покойника.

– Я-а-а-а, должно быть, ошибся… – проблеял он. – Мор в селе Перепашное.

Колосков некоторое время молчал, а после зарокотал вулканом.

– Да ты что?! Да как же ты мог?! Ведь я поставил там свою подпись! – гремел своим басом исправник. – В Сибирь регистратором поедешь! Нет! В чёрные работы пойдешь! На каторгу!

На этих словах Фока упал на колени и стал умолять, кривя лицо притворными рыданиями и протягивая свои чудесно ухоженные пальцы к фалдам начальничьего камзола.

А Георгий на это смотрел отстранённо. Мысль о болезни в Берёзовке вилась вокруг, но никак не давалась. Отчего-то это было важно, и где-то он уже об этом слышал, но где? Понимание ускользало.

– Пощадите, Александр Фёдорович, кормилец! Ведь дети у меня, жена и мать её!

Колосков сверкал очами, но делал это так же притворно, как рыдал Причкаляев.

– Перепиши всё как надо! А за нерадивость твою лишаю тебя половины жалования за месяц!

– Спасибо! Спасибо! Я отслужу, я всегда, я обязательно и сей же час…

Секретарь удалился, пятясь и непрестанно кланяясь.

– А что же, ты его и в самом деле в Сибирь собирался отправить?

– Нет, но строгость он увидеть должен был? Таков порядок. Да и, скажу тебе, не таясь, не я его ставил, чтоб снимать.