Игла бессмертия

– Сказать смогут, ещё как смогут, ежели местная чертовщина и дальше продолжаться будет. Ведь на кого собак повесят, ежели что? Раньше не на кого было, а теперь, вот вам, пожалуйте, трое на лопате, – возразил Фёдор.

– Хм…

– Да, у здешних нет почтения к мундиру, да и сидеть без дела нам нельзя, – включился Николай. – А куда кидаться? Приказов-то господин капитан не оставил.

– Ты, стало быть, вместо него команду принять должен, – предложил Фёдор. – Ты старший по званию, ты полудницу на свет вызвал, тебе и карты в руки.

– Верно! – поддержал его Демид. – Федька, давай пока в картишки перекинемся?

И оба занялись подготовкой к игре, будто и обсуждать уже нечего. Вот ведь соратнички – свалили всё на одного и в ус не дуют.

Николай вышел во двор, присел на пень для колки дров и достал кисет. Нет ничего лучше для раздумий, чем неспешно приготовлять трубку. Пока отмеришь долю табака, пока набьёшь, да ещё высечешь искру, раскуришь, глядь – уже и мысль какая-никакая промелькнёт.

Да, промелькнёт. Вчера как раз чертила небо тень, должно быть, братца тех упырей, что остались у лесной дороги. Хозяина их сыскать трудненько будет, да и навряд ли получится без господина капитана.

Николай затянулся и поглядел на небо. Он то с одной, то с другой стороны подходил к мысли о том, чтобы изловить или извести этого упыря – и работу предъявить людям можно, и справиться им по силам. Хороша идея, но летает нечисть ночью, когда толком ничего не видно.

Тут два пути: либо лежку его днем найти, а он тут, в Березовке где-то хоронится, либо подсветить как-то ночью, правда, как – пока непонятно. Значит, сперва – обход, а если не сыщется, то надо подумать ещё. Старосту взять с собой, чтоб на дворы легче пускали, Олега можно, лишняя пара глаз не помешает.

От принятого решения сразу стало легче на душе. Николай докурил трубку и бодро встал. Но тут же почувствовал резкую боль в ноге, да такую, что чуть обратно не шлёпнулся.

– Ах ты ж боже мой, глупость моя несусветная…

Вернувшись в избу, он застал там хозяина.

– Антип, надумали мы – дворы осматривать будем.

– Это зачем же?

– Как зачем? Нечисть искать. Она, стерва, ночью летает, а днём-то спит.

– Аааа… Так ты думаешь, во дворе у кого-то?!

– А где ж ещё? Вокруг поля да перелески – чёрного бора нет, стало быть, и деваться ей от солнца некуда.

– Что ж – дело говоришь, – повеселел староста.

– Пойдут Фёдор, Олег и ты. Фёдор – за старшего.

– Я? Я-то на что? – изумился староста.

– А как же? Ты здесь власть, тебя люди знают.

– А ты что же?

– А мне ходить невмочь, да и что смущать людей своей колченогостью?

– Что ж, добро.

Фёдор и Олег стали собираться, пока Николай давал наставления.

– Начните с дворов заброшенных, если есть. Нет, значит, с захудалых, где доживают свой век старые бабки.

– Заброшенный двор у нас один, со стариками несколько.

– Вот и отлично. В дома, сараи с пустыми руками не ходите. Олег, возьмёшь мой тесак, Антип – Демидов.

– Нет, куда мне? – возразил староста. – Никогда я такого в руках не держал, лучше топор возьму, мне – ухватистей.

– Можно и так. Значит, что ещё? Смотрите сначала сверху, люди оттуда напасти не ожидают.

– Добро, – сказал Фёдор, помогая Олегу с портупеей.

– Да, фонарь возьмите. А коли отыщете, то тело на свет не тащите – сгорит, и нечего будет показать людям.

– Да где ж я тебе фонарь возьму? Отродясь такого добра не было, – развёл руками Антип.

– Значит, факел, в темноту не суйтесь. Спит он, не спит, кто знает?

– Факел? Сделать можно – смола есть.

Пока Антип с Фёдором работали, Николай всё ковылял вокруг, время от времени высказывая новые наставления, и умолк только когда понял, что повторяется.

Фёдор переживал не меньше, он вообще побаивался нечистой силы. В той давней истории с мортецами, кабы не Демид, так он в первый же день переселился бы куда подальше от Ярмилкина дома. А нынче ему надобно было быть за главного.

Антип вовсе не понимал, чего ожидать. С одной стороны, побаивался, скорее по привычке, приставшей за два месяца чертовщины, с другой – хотел быстрее уже прекратить это всё и зажить спокойно, размеренно, как бывало раньше.

Олег чувствовал беспокойство, ведь ему предстояло столкнуться с силами ада, силами, противными всему живому. Да, он боялся. Но не только, ещё было любопытство – неживое, но действует, как это можно? И как можно быть воплощением зла? И не любить этот прекрасный мир? И как можно желать ему гибели? Едва ли чудовище может или будет разговаривать, но вдруг удастся хотя бы заглянуть ему в глаза?

В смятенных чувствах команда выступила с Антипова двора.

Деревня встречала своих защитников приветствиями, людей было немного – все, кто хоть как-то мог работать, ушли в поля, на покос.

«Вот и славно. Коли успеют высушить сено, то и скотина не падёт от бескормицы, и сами, глядишь, переживут зиму», – размышлял Фёдор. Мысли его цеплялись за привычные, милые сердцу дела, старательно обходя тему дела предстоящего.

Покой нарушил Антип, отчего-то решивший рассказать историю пустого дома;

– Жили там Заплетнёвы – Михаил и Серафима. Лет, пожалуй, семь назад переехали они к нам со всем скарбом, с коровами и прочим. Не знаю уж, что не жилось им в Нижнем Бору, такая же казённая деревня, как наша, только побольше. Но… выправили бумагу и прибыли.

Ладно бы, что приехали, у нас места полно. Но они ещё и старую Серафимову мать, Аксинью, с собой притащили. Ох и склочная оказалась душонка! Ни с кем мирно жить не хотела, всем была недовольна. И так, окаянная, слова складывала, что кого хошь могла за пояс заткнуть.

Михаил поставил дом, мы ему всем миром помогали, и стали они втроем там жить. Но старая ведьма молодых жалом своим змеиным так ласкала, что детишек у них всё не появлялось.

Прошло два года, и в наше село пожаловали покрутчики. Брали тогда только молодых и только крайних, ан Михаил сам в солдаты подался. Взял небольшой откуп с одного двора, где парень годный был, и вместо него пошёл. И жену, и дом, и трёх коров бросил, и прочую живность.

Серафима два месяца убивалась, а потом перестала. Ходить по «холостым» дворам начала, всё парням вздыхала, косу показывала, но никто не польстился, хоть и была она собой ещё пригожа.

Одной хозяйство держать тяжко, да ещё мать на неё напустилась хуже прежнего, мол, она с мужем плохо жила, колода пустобрюхая, вот он и ушёл.