Игла бессмертия

«Такого не бывает», – тут же пришла мысль.

Своя или чужая?

«Надо прочесть “Отче наш”…»

«Прочти», – теперь уж точно ответили.

«А-а…» – хотел крикнуть Фёдор, он был в ужасе оттого, что кто-то поселился в его голове! Но первый звук, как и раньше, канул в тишину без всплеска.

Фёдора трясло как в лихорадке, он схватился за голову руками и сжал её изо всех сил!

«Прочь, моя голова, прочь!!!»

«Здесь всё моё».

И в подтверждение этих слов окошко, забранное мутным нарисованным стеклом, вдруг начало светлеть – серый цвет истаивал, а на его месте проступал белый. Затем стали меняться очертания – углы сгладились, отверстие сплюснулось, превратившись в овал.

И сразу же по нему от краёв к центру побежали красные ручейки. Они ветвились, извивались, соединялись, кромсая белое поле, делая его рельефным, делая его живым!

«Да это кровь!» – сообразил Фёдор.

Ответа не последовало.

Алые ручейки к середине овала истончились и, не добежав до центра, замерли.

Заворожённый этим зрелищем, Фёдор стоял не шевелясь, хотя всеми силами пытался сдвинуться с места – отойти от проклятущего окошка. Ему казалось, что он не может уже бояться больше. Он ошибался.

Как только ручейки остановились, овал подёрнулся рябью, в его середине появилась точка. Она дрожала и постепенно увеличивалась в размерах, будто выталкиваемая изнутри. Уже можно было разглядеть её узор – от чёрного центра расходились красноватые извилистые лучи.

«Да ведь это зеница!» – От ужаса Фёдора так тряхануло, что он преодолел столбняк и упал на задницу. Быстро перебирая ногами, спиной вперёд отполз в угол!

Зрачок сместился, око посмотрело на него.

* «Per diem sol videt omnia. Et dices ad hauriendam picture verba» (лат.) – «Днём солнце видит всё. Начерти рисунок и произнеси слова».

Глава 17

Ночь длилась и длилась, и казалось, что рассвет позабыл дорогу к этим местам. Ничего примечательного не произошло, разве что Фёдор всю ночь стонал, будто животом скорбный, а после и вовсе взвыл в голос. Воронцов стражу ему не доверил, и сам бдел до самого утра.

Как только солнце показалось из-за горизонта, Георгий вышел наружу. Сырой, прохладный воздух бодрил и придавал сил, несмотря на то, что выспаться не удалось.

– Мало того, что не выспался, так ещё и не приходил никто, – сам себе сказал капитан и принял обратно на перстень своего соглядатая.

А что теперь делать?

Пока не подошло время подъёма, Воронцов отправился проводить ритуал поиска и успел зарисовать два портрета, прежде чем Николай позвал на завтрак. К сожалению, оба рисунка показали своих же – Николая с Антипом. Ритуал над следами когтей не увенчался успехом, так как оставлены следы были ночью.

За кашей с кусочками сала Георгий объявил дальнейшие планы:

– Нынче переберёмся к Перещибке, раскопаем холм под его хутором. Ты, Николай, отправляйся в Берёзовку расспрашивать о Митрофане. Быть может, его приютил кто или видел. Если Демиду стало легче – возьмешь его с собой.

Идти до хутора было недалеко, версты две. Пока шли, Георгий рассуждал, как ему вести себя с хозяином.

Убийство солдат не шутка, тут дело может кончиться виселицей. С другой стороны, если бы это был какой-то войсковой наряд, то тридцать душ не потеряли бы, особенно из гарнизонных, ведь оттуда не бегут. Кто ж откажется от тёплого угла в крепости? Это не то что в походы ходить, где и голод, и холод, и вражьи пули. Обязательно стали бы разбираться и вернулись бы сюда не тремя десятками, а ротой.

На собственных, Воронцова, солдат тоже напали с оружием. Как видно, нападать на солдат у этого казака дело привычное. Но дело кончилось миром, хоть и с раненым.

В конце концов смутьян сам явился с дочерью и всё рассказал. Да-а-а… Что бы следовало с ним сделать, имей Воронцов достаточно солдат? Взять под стражу как бунтовщика, а после уж глядеть. Но пока имеет смысл держаться «neutral» – ни вашим, ни нашим.

Хутор показался башней хозяйского дома ещё издали.

Что ж, холм и в самом деле схож размерами с церковным. А отчего ж такие укрепления?

– Кого опасается Перещибка, зачем стены? – спросил капитан Фёдора, но тот будто не услышал.

Он всё утро был смурной и пришибленный. Отвечал односложно, на расспросы о том, что его так взволновало ночью, не отвечал. Вот и теперь как шёл ссутулившись, так и идёт.

– Фёдька, тебе говорю.

– А? Не могу знать, ваше высокоблагородие, – ответил солдат, остановившись и развернувшись к начальнику.

– Что ты не можешь знать? Что я спросил?

– Н-не могу знать.

– Говорил ли Перещибка о том, зачем ему такие укрепления?

– Не могу знать.

– Заладил. Что с тобой стряслось, ты головой не прикладывался?

– Н-нет, ваше высокоблагородие. Я-а-а не мог… я животом захворал.

– Животом? Хм.

Что-то он темнил. Впрочем, что может скрывать солдат? Что прихватил вещицу или гривенник где-нибудь на постое? На баловство с девками Фёдор не решится, в этом деле от Демида стоит ждать подложной свиньи. Тогда что? Хм.

Вскоре на дороге показались казаки, ехавшие к церкви. Георгий завернул их обратно, одолжил у одного лошадь и в сопровождении прибыл на хутор.

Хозяин, видимо, углядев мундир, встречал гостя лично.

– Здравствуйте на долгие года, господин капитан!

– Приветствую вас, Степан Остапович.

– Рад, дуже рад, вас принять у себя. Прошу пана ось сюда, к коновязи.

Воронцов спешился и осмотрелся. Действительно, хутор напоминал скорее укреплённый лагерь.