Игла бессмертия

– Погодите, подумать надо.

Николай присел на задок телеги и стал размышлять, рассеянно поглаживая да покручивая усы. Что же это такое? Какие такие силы?

Да, жарковато, пот уж исподнее промочил. И солнце всё никак не покатится к закату, а вокруг поля… Хмм…

Развязав сидор, Николай достал хлеб и отломил от него краюху. Посыпал солью и поковылял к полю. Не доходя шага до колыхающейся травы, с земным поклоном положил подношение и попятился.

Поначалу ничего не происходило, но вот волнение травы приобрело другой рисунок – будто бы шёл кто-то невидимый, и стебли раздвигались перед ним, а после смыкались вновь. За пару шагов до дороги соткался из воздуха прозрачный силуэт, а потом проступил и образ молодой женщины. Длинная, до ступней, рубаха, вышитая у горловины и подпоясанная гашником, русые волосы и золотые, почти совсем без белков, глаза.

– Пошто поля не убраны, пошто трава не кошена? – раздался сухой хриплый голос.

– А мы не пахари, – заявил Демид, вытягивая руку с пистолетом.

Глаза его блеснули азартом, губы скривились в хищной усмешке, обнажив неровные желтые зубы. Не улыбка – оскал. Его переполняло жгучее желание выстрелить – испытать нечисть.

В ответ в руке полудницы проявился иззубренный, покрытый бурыми пятнами серп.

– Не сметь! – гаркнул Николай. – Ствол в землю, Демид!

И тот нехотя опустил оружие.

Увидев чёрное изогнутое лезвие серпа, Евсей впал в исступление, завопил и бросился прочь, прямо в поля.

– Стой, дурень! – крикнул Фёдор.

Но мужик не слушал – бежал, только голосил бабой, а после исчез. Вот сейчас были видны его ссутуленные плечи, бесформенная шапка, а вот – ничего, лишь трава колышется.

– Не со злом идём через твои поля! Прошу, прими подношение, – сказал Николай, повернув руки раскрытыми ладонями к духу.

– Вижу, вижу, с чем идёте! Пошто не десницею подаёшь? Страшишься?

– Нет, не знал, выйдешь ли.

Солдат подошёл – сжав зубы, но не хромая – и подал краюху в руки духу.

– Разделим пищу, пусть не будет меж нами вражды.

Серп исчез, и полудница приняла подношение в обе ладони.

– Ах, как лепо пахнет. – Она глубоко вдохнула. – Сколь давно не едала я людского хлеба.

С этими словами полудница бережно откусила кусочек; жевала долго, закрыв глаза от удовольствия. Но, попытавшись проглотить, задохнулась и выхаркала сухие, вовсе без слюны, крошки.

– Вовек не поесть мне, – промолвила печально.

– Отчего же так вышло?

– Не помню.

Полудница склонила голову и опустила плечи. До того стало Олегу жаль её, что он, не задумавшись и не испугавшись, подошёл и взял её за руку.

Ладонь обожгло крапивой, но он не отпустил и стал молиться – просил Бога ниспослать несчастной утешение.

И исполнилось.

Полудница вскрикнула, отдёрнула и прижала к губам руку, пораженно глядя на Олега.

– Я вспомнила… вспомнила.

Мир подёрнулся рябью и изменился. Путники вместе с телегой и лежащей лошадью оказались посреди то ли деревни, то ли широкого хутора. Небольшие бревенчатые дома на коротких столбиках – по одному на каждый угол, – поросшие с крыши бледной травой, нависали со всех сторон над двором, посреди которого собрались люди.

Мужчины и женщины, старики и дети стояли толпой и слушали седого бородача, вещавшего с пригорка. Собравшиеся смотрели только на него и вовсе не замечали пришельцев.

– Люди! Сварог ярится – Велес неможет! Солнце жжёт, а суховей разоряет! Все умрёте голодной смертью, если верховного бога не пожалуете! Поклонитесь требами на капище, умилостивите Сварога!

– Мы уж носили, мы уж кропили столбы кровью птиц и зверей, – донесся из толпы чей-то голос.

– Мало даёте! Свою, свою руду лейте!

– Да как же… да кого же… – загомонили бабы.

– О том сами судите, а за старую жизнь много не наторгуете!

Все примолкли, только глядели друг на друга и отводили глаза. Один плюгавый мужичонка хрипло прокаркал:

– Отрадку Порошкину! Слабая она, зиму не перетерпит!

– Нет! Замолкни, Завид! Червослов, как есть червослов! Да чтоб твой корень пересох, чтоб тебе живота не было! – напустилась на мужичка молодая женщина.

Она бесстрашно наступала на него, подняв руки, готовая вцепиться в лицо, а тот пятился, прикрываясь рукой, но продолжая кричать:

– Отрадку, Отрадку!

А люди понемногу стали отходить от другой женщины, как две капли похожей на полудницу; маленькая босая девочка рядом с ней испуганно вцепилась в ногу матери.

– Пороша его не приветила, так он и рад отмстить! Пёс шелудивый! Не слушайте его, люди!

Но все молчали и смотрели на мать с дочкой, одиноко стоявших посреди круга; Пороша только мотала головой и тихо причитала.

– Всё, так и порешим, – неожиданно сказал крепкий хмурый мужчина, вокруг которого тоже стояли дети. Свои – не чужие…

– Ждан, как же…

– Умолкни, Гроздана. Кого-то надо отдать, а Отрадка и вправду слабая, и…

– Беги! – крикнула Пороша, подтолкнула дочку в сторону, а сама раскинула руки и загородила дорогу

Девочка сорвалась с места и вмиг скрылась за углом ближайшего дома.