Искры и тени

На всякий случай расстегнув кобуру на поясе, Эдуард положил руку на оружие и вышел на балкон.

С реки несло сыростью и прелой листвой, кричали ночные птицы, вдали кто-то нетрезво пел. А за единственным столом, собрав рой мошкары вокруг старинного фонаря, сидела женщина, закутанная в темно-зеленое. Зеленая бархатная полумаска закрывала лоб, глаза и верх щек, вокруг крупных колец-серег кружили черные завитки длинных волос. Возраст не определить, но незнакомка вряд ли намного старше самого Эдуарда. Надвинутый капюшон не позволял разглядеть глаза. Руки тонули в широких рукавах. Кисти были скрыты зелеными перчатками с обрезанными пальцами. На правой руке сверкало серебряное с чернением кольцо. Несколько кривобоких многоугольников накладывались один на другой, в центре сиял искусной огранкой треугольный золотистый камень, который тонким поясом пересекала дорожка алых гранатов. Незнакомка специально поднесла руку почти вплотную к фонарю, дав налюбоваться украшением.

– По нему ты опознаешь меня при следующей встрече, – поймав взгляд Эдуарда, произнесла женщина.

Она проигнорировала удивление на его лице и жестом предложила присесть напротив. Уголки губ растянулись в фальшивой улыбке, но лицо осталось бесстрастным.

В фонаре горел живой огонь, и женщина склонилась к нему поближе, точно желая впитать тепло. Эдуард сам успел продрогнуть от осенней сырости, но вида не подал.

– Я знаю, что ты ищешь за границей Вавилона. Знаю, за что к мальчику Мишелю из далекой Европы приставлен частный детектив. И отчего еще один детектив пасет юношу из нашего города. Какое-то время этих детей звали Роберт Ноэль и Ланс Шамин, так? Дороги назад нет, мой друг, ты впутался.

Снова ненатуральная улыбка. Глядя на нее, Эдуард вдруг подумал, что все страхи его жизни материализовались и встали за левым плечом. Смолин зябко поежился.

– Ты хорошо поупражнялась в слежке. Нанять тебя, что ли? – Он следил за ее реакцией. Незнакомка картонной куклой сидела напротив и грелась у фонаря. Не она ли следила за ним последнюю неделю? Очень может быть.

Что он тут делает? Лучше наблюдать за кровавыми отцовскими игрищами. Виктор Смолин лично проверял остроту кинжалов, шпаг и мечей. Цивилизованная публика, засидевшаяся в офисах, жаждала крови. И даже начальник полиции, который, по идее, должен был сто раз закрыть арену и закинуть семейку Смолиных пожизненно в дальний-предальний тюремный каземат, с энтузиазмом делал ставки.

– Что тебе надо? – нарочито грубо осведомился он.

– Для начала доступ к записям Беты, – неторопливо начала она. – Ты отыскал архив, не отрицай.

«Не по душу отца или брата пришла. Подумаешь, скелет из шкафа Венедикта Горбунова». Эта мысль не принесла облегчения.

– Доступ к центрам миграции, – продолжила она.

– А иначе? – нервно усмехнулся он.

– Что «иначе»? – не поняла собеседница.

– Чем шантажировать будешь?

– Ты сам отдашь все. – Голос прозвучал неожиданно мягко и напевно. – Ты же не желаешь разделить участь Беты? У меня больше прав на его наследство, чем у кого бы то ни было! Без меня ты ТУДА не пробьешься. – Она легко встала и вышла, оставив за собой горьковато-сладкий аромат духов. От него, а может, от чего иного, у молодого человека нестерпимо разболелась голова.

Озадаченный разговором Эдуард возвратился в зал. Как раз закончились бои на кинжалах и шпагах, покрытие сменили, арену обнесли тонкой сеткой. Сейчас внутри, точно два журавля, летали два мастера кунг-фу. Публика скучала в ожидании главных поединков мечников и противостояния бойцов в экзоскелетах.

Как выкинуть из головы разговор с незнакомкой? Незнакомкой ли? Несколькими зрителями левее не сводил глаз с арены очень влиятельный человек, владелец половины игровых площадок в русскоязычной макросети. Озарение пришло столь неожиданно, что Эдуард был готов хоть сейчас бежать разбираться. С ним беседовала дочь того господина! Как ее там звали? Алина! Отец даже рассматривал девицу в качестве выгодной партии для старшего сына, но Мишка тогда как раз встретил Вику и слушать о девице ничего не пожелал. И правильно поступил, теперь эта мерзавка вздумала шантажировать!

Смолин-младший с трудом дождался окончания действа, вышел вслед за семьей. Ехали врозь – каждый на своем автомобиле. Ночь мягко обнимала берега реки, кружила расцвеченные золотом листья. Сегодня по случаю боев вокруг цеха затеплились фонари. Машины отъезжали одна за другой, возбужденный народ переговаривался, шумел. Еще долго не утихомирятся, будут чествовать победителей, пока врачи бинтуют и зашивают раны побежденных. Эдуард сомневался, что все из них доживут до утра.

Бой на настоящем оружии – модная забава сезона. В прошлом году были в фаворе собачьи и петушиные по единки. Что запросят зрители в следующий раз, не предскажет самый именитый астролог. Скучающая публика жаждет зрелищ.

Мигающая звездочка привлекла взгляд Эдуарда.

– Джамал, давай помедленней, – попросил он, подаваясь вперед.

Когда-то рядом был вокзал, но рельсы разобрали, здание в эпоху строительства Вавилона снесли, а мост остался. Мост самоубийц. Сейчас на нем, перебравшись через перила, стояла девичья фигурка и махала фонарем. Кому махала – ясно, ему. Плащ распахнулся, светлое платье трепалось на ветру. Куда она полезла, дуреха?

Миг, фигурка отпустила перила и рухнула прямо под колеса. Джамал вжал тормоз. Позади возмущенно засигналили машины. Эдуард выбрался из авто, но отец опередил его, склонился над девушкой.

– Мертва.

Он снял с лица бархатную маску. Позади выругался Миша. Загомонили подошедшие зрители. А Эдуард поднял правую руку Алины, убедился в том, о чем знал еще до ее прыжка. Кольца на пальце не было.

Он с трудом переждал беседу с отцом девушки, полицейскими и поспешил скрыться в своей квартире – чересчур аскетичной для человека его достатка. Только там он мог все обдумать и успокоиться.

Про технологию удаленного управления человеком он слышал не раз. Та была создана на территории РКИСа около пяти лет назад и немедленно запрещена. Эдуард не обольщался, от таких изобретений не отказываются. И сегодня он убедился в ее действенности. Некто воспользовался девушкой как макросетевым аватаром и уничтожил после беседы. И этот некто угрожал ему! Такого не прощают.

Выйдя в макросеть, Смолин с удивлением обнаружил, что полностью отключилась антивирусная защита. Пришлось среди ночи ехать в сервисный центр, тратить два часа сна на нудную полную диагностику чипа.

– Хакерского проникновения не было, – заверил его работник центра, немолодой, бровастый дядька. – Защита могла слететь сама в случае сильного стресса. Был стресс?

– У меня вся жизнь – стресс, – буркнул в ответ Эдуард.

Теперь это точно не шантаж, а прямая угроза. Чья? Бета погиб очень странно и нехорошо. В больнице впавшее в кому тело практически сразу отключили от системы жизнеобеспечения. Еще двоих его гостей – богатых и влиятельных – тщетно пытались спасти. Но успеха не возымели.

Сейчас в клинике осталось только тело женщины-полицейской, словно ее еще можно было оживить. Тело живо, но души нет. Он лично надевал всевидящие очки, когда навещал ее. Без шансов. Но если есть близкие, которые верят в возвращение, кто он такой, чтобы лишать их последней надежды, а себя – постоянного заработка? Больница-то принадлежит центру миграции.

Кто еще? Нужно поднять уцелевшие после хакерской атаки списки контактов, имена клиентов. Но в то, что среди них он сумеет отыскать своего сегодняшнего собеседника, Эдуард не верил. Интуиция подсказывала, что дело куда глубже и темнее.

Земля-56. Город Барск. 13 октября. Злат

Он помнил холодный серый потолок в центре клонирования далеко отсюда. Не потому, что хотел помнить, просто не мог забыть. Каждый день к нему являлись люди, и тогда в его голове загорался огонь невыносимый, болезненный. После их визита какое-то время он сохранял в себе отпечаток личностей, воспоминания, эмоции, устремления.

Потом люди пришли вместе с мальчиком. Тот не был на них похож, в нем жили целых две души. И одну хотели дать ему. Он не противился. Душа была горячей и испуганной. Он уже знал, что такое эмоции, понял.

Душа птицей билась в новенькой коробке его тела, стенала и мучилась. Все потому, говорили люди, что он не был полным клоном парня, а какой-то непонятной химерой, к тому же намного старше внешне, чем тот ребенок. Что такое химера, он тогда не знал, зато честно попытался приручить душу, но не совладал и упустил. Видимая лишь ему яркая искра вырвалась из его груди и унеслась сквозь потолок. «Меня зовут Злат! Я Злат», – твердила она все дни своего плена. И он стал называть себя Златом. Это имя звучало куда приятней, чем химера. Еще он понял, что химер было много, как и окружавших его людей. А Злат был один-единственный, и ему это нравилось.

После того как яркая искра его покинула, Злат долгое время пробыл в забытьи. Его вернули, «откачали», и он с новой силой принялся познавать окружающее. Наблюдал за докторами, медперсоналом, за сенсами, которые сильно отличались от остальных и были куда интереснее и ярче. Он видел других химер, но те выглядели бледными, пустыми. Их не оживляла искра, понял он.

А потом пришел Орэф – коренастый, плотно сложенный немолодой человек с простоватым лицом, высокими залысинами, тяжелым взглядом. Бегло изучив собранных в комнате химер, он махнул рукой и приказал докторам:

– Обрядите их во что-нибудь приличное и грузите. Первая партия вполне пригодна. Я потом скажу, что поправить.

Так Злат впервые покинул лаборатории.

Большой мир оказался куда больше и сложнее, чем он представлял по обрывкам чужих воспоминаний. Из-за нехватки опыта и знаний он мог расшифровать лишь малую часть информации и теперь зачарованно смотрел на обсыпавшие небо яркие звезды (их он видел по телевизору глазами сторожа; он только вчера научился это делать).

– П’шел, дубина!

Злата толкнули в спину, загнали в тесный кузов. Потом долго везли. Чуткое сознание улавливало картины, видимые глазами водителя. Потом было пустое пространство (теперь он знает – поле), химер построили в ряд, вытащили какой-то аппарат, направили на них, включили… Собравшиеся в стороне сенсы делали что-то такое, отчего сознание Злата временно помутилось, слилось с сознанием остальных химер. Ненадолго. На рассвете того же дня он снова был сам по себе.

– Я Злат. Я жив, – шепотом повторял он всю дорогу, чтобы удержаться, не свалиться в общий котел чувств и эмоций.

Следующим сильным впечатлением была стихия – бурная, неумолчная в любое время суток. Если прислушаться, она состояла из миллионов голосов. Стихия ошеломила его, дезориентировала куда сильнее остальных химер, почти растворила в себе. Сознание водителя сказало, что стихию зовут Москвой и все туда стремятся. Злат туда не хотел, он впервые познал страх.

Из небытия его вытащила воля Орэфа.

– Ты кто? Рассказывай! – Раскаленные щипцы внимания напрочь выжигали в нем слабость.