Особые отношения

– На коже ведь ничего нет… практически. Попробуйте принять ибупрофен или аспирин, если будет очень больно.

Услышав это в моем пересказе через полчаса, Маргарет пришла в ярость:

– Типичный английский шарлатан. Примите две таблетки аспирина и покрепче закусите губу.

– Моя-то врачиха намного внимательнее.

– Так звони туда снова и потребуй, чтобы она тебя приняла. А еще лучше, вызови-ка ее на дом. Они обязаны принять вызов, если настоять.

– А может, он прав. Может, это просто аллергическая реакция…

– Это еще что? За несколько месяцев в Лондоне ты уже переняла эту их идиотскую позу «улыбайся и терпи»?

В какой-то степени Маргарет была права. Ныть и жаловаться мне не хотелось, тем более я вообще не люблю болеть, не говоря уж про какие-то воображаемые сыпи. Поэтому я попыталась отвлечься: сначала распаковала несколько коробок книг, потом попробовала читать последние номера «Нью-Иоркера». Я не поддавалась искушению позвонить Тони в редакцию и рассказать, как мне скверно. Кончилось тем, что я опять выпрыгнула из одежды и начала расчесывать кожу с такой силой, что скоро разодрала плечи в кровь. Попытавшись найти спасение в горячей ванне, я подвывала от боли и бессилия, пока она наполнялась водой. Обварившись в третий раз, я наконец позвонила Тони в газету и сумела выговорить:

– Знаешь, мне что-то совсем плохо.

– Я выезжаю.

Он приехал через час и обнаружил меня в ванне. Меня тряс озноб, хотя вода все еще была горячей. Тони помог мне одеться, усадил в машину, и мы поехали – через мост Уондзуорт, потом по Фуллхэм-роуд и припарковались напротив больницы Мэттингли. Мигом мы добрались до отделения «скорой помощи». Увидев, что приемная полна народу, Тони обратился к сестре, настаивая, чтобы меня приняли вне очереди как беременную.

– Боюсь, вам все-таки придется подождать, как и всем остальным.

Тони пытался протестовать, но сестра была неумолима:

– Сэр, прошу вас, садитесь. Вы не можете идти без очереди, если только…

В этот момент я и продемонстрировала «если только», потому что на смену неутихающему зуду вдруг пришли сильнейшие конвульсии. В следующее мгновение я потеряла равновесие, а потом отключилась.

Когда я пришла в себя, оказалось, что я лежу на стальной больничной койке, с прозрачными трубками, торчащими из обеих рук. У меня кружилась голова, я чувствовала себя совершенно разбитой – как будто очнулась от глубокого наркотического сна. К тому же я не сразу смогла сообразить, где нахожусь. Мало-помалу картинка прояснилась – я лежала в длинной палате, окруженная еще десятком женщин, опутанных трубками, а вокруг – дыхательные аппараты, мониторы и прочая медицинская аппаратура. Мне удалось сфокусировать зрение и разглядеть циферблат висящих в дальнем конце палаты часов: 15:23… Сквозь тонкие больничные занавески просачивался сероватый свет. Три часа дня? Мы с Тони приехали в больницу накануне в восемь вечера. Получается, я пролежала в отключке… сколько?.. семнадцать часов?

Собрав все силы, я сумела дотянуться до кнопки вызова возле кровати. При этом я непроизвольно моргнула от напряжения, и тут же страшная боль волной заполнила мне череп. Еще я обнаружила, что нос наглухо залеплен пластырем. Вокруг глаз все болело и опухло – чувство было такое, будто все лицо в синяках. Я сильнее надавила на кнопку. Наконец появилась сестра, миниатюрная мулатка. Когда я сощурилась, чтобы разобрать имя на ее бирке – Хоу, – лицо снова вспыхнуло болью.

– Ну наконец вы пришли в себя, – ласково улыбнулась сестра.

– Что со мной случилось?

Сестра взяла карту, лежащую на кровати у меня в ногах, почитала записи.

– Вы упали в обморок прямо в приемном покое. Вам еще повезло, что не сломали нос. И зубы все на месте.

– А что с ребенком?

Долгая тревожная пауза, сестра Хоу опять погрузилась в записи.

– Не волнуйтесь. С малышом все в порядке. А вот с вами… здесь есть причины для беспокойства.

– В каком смысле?

– Мистер Хьюз, консультант, вам все скажет во время вечернего обхода.

– Я потеряю ребенка?

Она снова полистала карту, потом сказала:

– У вас повышенное артериальное давление. Нельзя исключить преэклампсию, но точно мы все узнаем только после того, как сделаем анализ крови и мочи.

– Это может представлять угрозу беременности?

– Может… но я уверена, мы сумеем привести вас в порядок. И многое будет зависеть от вас. Так что постарайтесь настроиться на очень тихую и спокойную жизнь в ближайшие несколько недель.

Прелестно. Как раз то, что я хотела услышать. Меня вдруг охватила дикая усталость. Может, дело было в лекарствах, которыми меня напичкали. Может, это была реакция на семнадцать часов без сознания. А возможно, сочетание того и другого, плюс повышенное давление, которое у меня обнаружили. Как бы то ни было, я почувствовала полное бессилие. Как будто из меня выкачали всю энергию, все жизненные силы. Слабость была такая, что я не могла даже сесть в постели. А это мне было необходимо, потому что я вдруг страшно захотела писать. Но прежде чем я успела об этом сказать – прежде чем успела попросить, чтобы дали судно или помогли добраться до ближайшего туалета, – простыни ниже поясницы уже стали теплыми и мокрыми.

– О, черт, как же это, – громко, с отчаянием произнесла я.

– Все в порядке, – отреагировала сестра Хоу. Вынув миниатюрную рацию, она вызвала подмогу. Через миг у койки уже стояли два рослых парня-санитара – англичанин с бритой головой и серьгой в ухе и худой, изящный сикх.

– Мне так стыдно, извините, пожалуйста, – выдавила я, когда санитары помогали мне сесть.

– Не волнуйся из-за пустяков, дорогуша, – отозвался бритоголовый. – Ничего тут такого, совершенно естественная вещь.

– Со мной такого никогда не было, – бормотала я, пока они поднимали меня с мокрого ложа и пересаживали в кресло-каталку. Больничная рубашка облепила меня.

– Правда, первый раз? – переспросил бритоголовый. – Ну, тебе просто здорово повезло. Вон, взгляни на моего дружка. Он постоянно писает в штаны, представляешь?

– Не слушайте моего коллегу, – отреагировал сикх. – Вечно болтает всякую ерунду.

– Коллегу! – возмутился бритоголовый. – Я-то считал, что мы друзья.

– И потому обвинил меня в том, что я писаю в штаны? – парировал сикх, толкая мое кресло вперед. Бритоголовый шел рядом, и они продолжали перекидываться репликами.

– У вас, сикхов, с этим проблема – никакого чувства юмора.

– Да я только и делаю, что смеюсь – если слышу что-то смешное. Но только не над глупыми шутками всяких грубиянов…

– Ты что, назвал меня грубияном?

– Нет, я о грубиянах вообще. Так что, пожалуйста, не принимай на свой счет…

– Но ты посмотрел в мою сторону… И ты делаешь уж очень широкие обобщения.

– Нет, это ты делаешь слишком широкие обобщения, – поправил его сикх.

– Знаешь, кем себя воображает мой приятель… ах, простите, коллега? – обратился ко мне бритоголовый. – Сраным Генри Хиггинсом[15 - Профессор, персонаж пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион».].

– Ну почему англичане не учат своих детей культурно разговаривать? – вопросил сикх.

– Заткнись.