Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом

Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом
Дженнифер Уорф

Вызовите акушерку #3
«Прощание с Ист-Эндом» – заключительная часть трилогии «Вызовите акушерку», ставшей бестселлером и основой одноимённого сериала.

Дженнифер Уорф расскажет новые истории – трагические, курьёзные и удивительные – из жизни обитателей Ист-Энда и о том, как сложились судьбы акушерок: мудрой и благородной сестры Джулианны, опытной сестры Бернадетт, ворчливой сестры Евангелины, упрямой и бесконечно обаятельной Моники Джоан, нежной Синтии, острой на язык Трикси, неуклюжей и забавной Чамми.

Трилогия «Вызовите акушерку» сделала Дженнифер Уорф самым ярким летописцем ушедшей эпохи. Неважно, с какой части вы начнёте знакомство: в каждой из книг вы найдёте отдельные истории жителей Лондона 1950-х. Это книги о том, как люди, несмотря на бедность и трудные испытания, сохраняли чувство юмора, жизненную стойкость и веру.

Дженнифер Уорф

Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом

Соpyrights © Jennifer Worth 2009

© CTM Productions Ltd. A Neal Street Production, фотография на обложке, 2017

© Дарья Горянина, перевод на русский язык, 2017

© Livebook Publishing Ltd, оформление, 2018

* * *

Синтии, за дружбу длиною в жизнь

Юность сгинет без следа

Кто-то сказал, что молодость лишь зря тратится на юных[1 - «Молодость – прекрасная штука. Какое преступление тратить её на детей» – это высказывание приписывают Джорджу Бернарду Шоу. Цитата в заголовке – из третьей сцены второго акта комедии Уильяма Шекспира «Двенадцатая ночь». – Здесь и далее: примеч. авт., если не указано иное.]. Это не так. Только молодые обладают импульсивной энергией, которая позволяет им с радостью добиваться невозможного; им хватает храбрости следовать указаниям сердца и приветствовать всё новое; у них есть силы без устали трудиться днями и ночами. Молодые могут всё. Двадцать лет спустя никто из нас уже не способен на то, что с лёгкостью давалось нам в юности. Воспоминания по-прежнему с нами, но внутренний огонь уже угас.

В горячую пору молодости, в двадцать с небольшим, я отправилась работать окружной акушеркой в пострадавший от бомбардировок Ист-Энд. Это не было каким-то призванием – меня просто тянуло к приключениям. Мне хотелось чего-то не похожего на прежнюю обыденную жизнь – какого-то испытания, вызова, проверки на прочность, нового направления. Я отправилась в Ноннатус-Хаус[2 - Акушерки Святого Раймонда Ноннатуса – это псевдоним. Я назвала их так в честь святого Раймонда Нонната, покровителя акушерок, акушеров, беременных, рожениц и новорождённых. Он появился на свет в Каталонии в 1204 году посредством кесарева сечения (non natus на латыни значит «не рождённый»). Его мать, что неудивительно, умерла при родах. Он стал священником и скончался в 1240 году.] – небольшую, как я думала, частную больницу. Оказалось, что это монастырь сестёр Святого Раймонда Нонната. Обнаружив свою ошибку, я чуть не сбежала, подхватив неразобранные сумки. К монахиням я не стремилась. Мне казалось, что я тут не приживусь. Мне хотелось впечатлений, а не религии. Тогда я этого не понимала, но на самом деле мне не хватало и того, и другого.

Монахини так и притягивали приключения. Они бесстрашно ходили повсюду: по тёмным улицам и подворотням, мрачным лестницам, портам, борделям; вступали в схватки с разбушевавшимися арендаторами и мужьями – им всё было по силам. Мудрая, неутомимая, благородная сестра Джулианна, всегда готовая пошутить, вдохновляла нас на подвиги. Спокойная послушница Рут и просвещённая сестра Бернадетт вызывали у нас уважение и даже некоторый трепет своими обширными познаниями и опытом в акушерском деле. Неприветливая, ворчливая сестра Евангелина поражала и смешила нас своей вульгарностью. А уж несносная сестра Моника Джоан! Как описать эту упрямую, шальную, бесконечно обаятельную даму, которую как-то судили за воровство (но оправдали)?

– Небольшое недоразумение, – говорила она. – Не стоит об этом.

Глядя на сестёр, мы также бесстрашно седлали велосипеды посреди ночи и в одиночку отправлялись в самые опасные районы Лондона, где даже полицейские ходили только по двое. Мы мчались по неосвещённым улицам и переулкам, мимо жутких пустырей, где собирались наркоманы; мимо портов, чью ночную тишину нарушали только скрипы и стоны кораблей, покачивающихся на швартовых; мимо огромной, тёмной, молчаливой реки; мимо борделей на Кейбл-стрит и мрачных сутенёров. Мимо… Хотя нет, не мимо… А прямиком в крошечный домик или квартиру, где было тепло и светло, где ждали появления младенца.

Мы с коллегами обожали каждый момент этого процесса. Синтия, чей голос звучал, словно музыка, и чья спокойная, нежная улыбка могла упорядочить любой хаос. Сообразительная и острая на язык Трикси. Чамми, белая ворона в своём колониальном семействе – слишком высокая и неуклюжая, чтобы стать частью общества: она не верила в себя, пока не занялась акушерством и не оказалась настоящей героиней.

Молодость тратится на юных? Только не в нашем случае. Пусть те, кто тратит эти годы зря, сожалеют об упущенных возможностях. Пережитого опыта, приключений и опасностей нам бы хватило на целую жизнь. Как радостно вспоминать об этом в старости: солнечные лучи, освещающие чёрные дома, сверкающие трубы пароходов, выходящих из порта, шутки и заботу кокни, или же постоянный недосып и бесконечные ночные вызовы; пробитую шину и полицейского, который её латал, беготню по баржам вместе с сестрой Евангелиной, удушающий сизо-жёлтый лондонский смог в тот день, когда Кончита родила недоношенного младенца, или же то Рождество, когда мы приняли ребёнка, родившегося ногами вперёд; бордели на Кейбл-стрит, куда угодила малютка Мэри, и где жила старая миссис Дженкинс, терзаемая воспоминаниями о работном доме.

Я вспоминаю молодость, когда всё казалось новым и ярким, когда ум постоянно задавался вопросами, искал ответы и впитывал знания, когда любовная боль была такой острой, что, казалось, могла удушить. А радость такой концентрированной, что из-за неё можно было лишиться рассудка.

Входят трое в ресторан

Извозчики говорят, что рабочая лошадка всегда найдёт путь в стойло, и в конце дня её шаг становится легче, – она понимает, что скоро её ждёт мягкое сено, еда и вода. Так же чувствовали себя и мы, акушерки, направляясь домой после вечерних обходов.

Прохладный, но мягкий ветер обдувал меня, пока я катилась по Коммершиал-роуд и Ист-Индия-Док-роуд по направлению к тёплой кухне Ноннатус-Хауса и – главное – ужину. Я была молода, здорова и голодна, и позади был долгий день. Пока я крутила педали, мои мысли в основном занимал домашний хлеб миссис Би. Эта женщина творила настоящие чудеса, а я знала, что сегодня утром она месила тесто. Кроме того, я размышляла о задачке, которую рассказал Фред за завтраком. Мне не удавалось её решить – трижды девять будет двадцать семь, да плюс два – двадцать девять, так куда делся ещё один шиллинг? «Чушь какая-то, не мог же он раствориться в воздухе! Интересно, нашли ли ответ девочки. Возможно, Трикси и догадалась, в чём дело, она вообще хорошо соображает», – думала я.

Ветер дул мне в спину, ехать было легко, и я прибыла домой в превосходном настроении. Но Трикси ехала с востока, преодолела две мили[3 - Примерно три километра. – Примеч. ред.] против сильного ветра и, что неудивительно, была несколько раздражена. Мы убрали велосипеды и отнесли сумки в процедурную – правила гласили, что все инструменты следовало немедленно мыть, стерилизовать, пересчитывать и паковать заново на случай внезапного ночного вызова. Чамми – она же Камилла Фортескью-Чолмели-Браун – опередила нас.

– Быстрей, черепашки вы мои! – бодро крикнула она.

– Только не сейчас, – простонала Трикси. – У меня нет сил. Я не черепашка, и уж точно не чья-нибудь. Я замёрзла, у меня болят колени, я умираю с голоду, и мне надо разобрать сумку перед ужином.

Чамми тут же преисполнилась сочувствия.

– Прости, старушка, не хотела тебе задеть.

Я только что сложила салфетки – возьми, сложу себе ещё. А автоклав уже разогрелся до ста восьмидесяти градусов, я включила его минут двадцать назад, когда пришла. Мы сейчас вмиг с этими сумками разберёмся. Вы видели, что миссис Би утром пекла хлеб?

Мы видели. Миссис Би не только пекла лучший хлеб к северу от Темзы, ещё она специализировалась на джемах, соусах чатни и готовила убийственные кексы и пироги.

Упаковав сумки, мы вышли из процедурной и отправились в кухню за ужином – простой трапезой, которую готовили себе сами. Кульминацией дня был обед – мы все собирались за большим столом, обычно по двенадцать-пятнадцать человек, включая гостей. Сестра Джулианна возглавляла сообщество. Присутствие монахинь и, зачастую, приглашённого духовенства, придавало обеду некоторую формальность, и мы старались вести себя наилучшим образом. Не то что ужин: мы все, включая сестёр, возвращались в разное время, поэтому обычно перекусывали на кухне. Все держались – и беседовали – куда свободнее, чем днём.

Кухня была просторной, возможно, построенной в викторианские времена. В эдвардианскую эпоху её переделали и с тех пор чуть подновили. Под высокими окнами (никто не мог дотянуться до них, даже Чамми) стояли две большие каменные раковины. Вода поступала в большие тугие краны через трубы, тянувшиеся по всей кухне и прикрученные к стене металлическими креплениями. Когда мы поворачивали рукоятку, трубы булькали и тряслись, и краны то неохотно выдавали тонкую струйку, то щедро плевались водой – приходилось отскакивать, чтобы нас не намочило. Над раковинами висели деревянные подставки для тарелок, а по бокам высились столы с мраморными столешницами: здесь миссис Би месила тесто, оставляла его доходить, укрыв тканью, и выполняла прочие волшебные ритуалы, необходимые для приготовления хлеба.

У второй стены стояли большая газовая и угольная плиты, причём последняя была с духовкой и дымоходом, который уходил вверх по стене и скрывался где-то в потолке в пятнадцати футах[4 - Примерно четыре с половиной метра. – Примеч. пер.] от пола. Горячая вода поступала из бойлера, а потому Фред, наш разнорабочий и ответственный за быт, был крайне важной личностью – даже миссис Би приходилось с этим считаться. Они оба были кокни, и между ними существовало хрупкое, настороженное перемирие, которое то и дело выливалось в перебранки на диалекте: обычно это происходило, когда Фред опять устраивал беспорядок на сверкающей кухне миссис Би, а она обрушивалась на него. Миссис Би представляла собой дородную даму с внушительным бюстом, а Фред даже по меркам кокни был щупловат, но держался твёрдо и сражался до последнего. Между ними вспыхивали настоящие битвы, но миссис Би понимала, что сёстры без Фреда не обойдутся, и раз за разом на кухне воцарялось спокойствие.

Миссис Би была права: Фред вечно устраивал беспорядок. Во всём было виновато его невероятное косоглазие – один глаз смотрел на северо-восток, другой на юго-запад, так что Фред мог глядеть в обоих направлениях одновременно, но только не прямо перед собой. Зачастую, когда он выгребал золу или подбрасывал уголь, содержимое лопаты разлеталось во все стороны. Он кое-как подметал, но, как правило, сор тоже не попадал куда следует. Зола покрывала всё вокруг, и миссис Би… можете себе вообразить!

Мы приготовили себе хлеб с сыром и чатни, финики с яблоками и несколько баночек лимонной помадки, джема и мармелада. Все мы ценили еду, поскольку выросли в войну, в пору строгих рационов. Ни одна из нас в детстве и в глаза не видела банана или шоколадки. Нас воспитывали на яйцах и крохотных кусочках сыра, которых должно было хватить на всю неделю. Хлеб, как и всё остальное, строго дозировался, и роскошная стряпня миссис Би вызывала у нас стоны восторга.

– Чур мне корочку.

– Так нечестно, ты её в прошлый раз ела.

– Тогда давай поделим.

– Может, и с другого края срезать?

– Нет, тогда зачерствеет.

– Давайте бросим жребий.

Не помню, кто выиграл, но мы договорились.

– Вы решили задачку Фреда? – спросила я.

– Сложно сказать, – ответила Чамми с набитым ртом и удовлетворённо вздохнула.

– На мой взгляд, чушь собачья, – заметила Трикси.

– Это не чушь, а вопрос арифметики, – ответила я и отрезала себе ещё сыра.

– Ну, можешь размышлять об арифметике, старушка, а у меня есть вопросы и поинтереснее. Передай мне чатни.

У Чамми, что неудивительно, всегда был отличный аппетит.