Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи

Мы идем к задней двери фургона, полицейские открывают металлическую дверь, но пока не отпирают решетку.

– Стивен? Стивен? Ты там как?

Ответа нет. Полицейские открывают клетку.

– Стивен?

Я беру его за запястье и чувствую хороший, сильный пульс. Я открываю глаз и направляю туда луч фонарика. Меня накрывает слабая тень паники. Но затем Стивен вздрагивает, оглядывается и, ни секунды не медля, вновь разражается залпом ругани:

– Руки убери, дерьма кусок! Куда вылупился, урод? А?

Мы направляем Стивена обратно на сиденье, но он встает и начинает пинать стены клетки. Мы снова закрываем дверь, прыгаем обратно и трогаемся с места. Опять начинаются удары головой: бум! бум! бум!

* * *

Когда я работал в офисе, никто в меня не плевался. Никто меня не толкал, не бил и не пинал, и даже не угрожал физическим насилием. Я нечасто слышал ругань в свой адрес. Мне никогда не приходилось работать в ночную смену или в выходные. В целом все было чинно и безопасно. И тем не менее…

Не то чтобы я терпеть не мог свою работу. Я просто чувствовал, что съеживаюсь. Засыхаю. Сжимаюсь. Ежедневные телодвижения могли занять мозг примерно так же, как хороший кроссворд помогает в профилактике старческого слабоумия, но никак не влияет на более глубинные воззрения. Мне не хватало чувства смысла, возбуждения, опасности. Чувства, что меня бросили в воду на глубине. Или что мне предстоят непредсказуемые испытания. Или что у моих действий есть какой-то смысл, кроме каких-то чисел в списке прочих чисел, и результат: надлом или исцеление, позор или развитие.

Без сомнения, я испытывал чувства, знакомые многим: что душа сохнет из-за остановки в профессиональном развитии; что нужен волшебный пинок под зад; или, как мы все пишем в типовых резюме, что хочется новых задач. Поэтому я с ослиным упорством включился в проект, для которого не имел ни профессиональной подготовки, ни подходящего склада ума. Я даже не подозревал, на что соглашаюсь.

Новорожденный слишком тихо себя ведет

Комната размером два метра на три, в ней хватает места только на двуспальную кровать и кушетку. А еще – плетеную корзинку-колыбель, нераспакованное детское кресло для автомобиля, коробки, громоздящиеся одна на другой, и несколько мусорных пакетов, набитых одеждой. И комод, на котором стоит телевизор. И пять человек. И собаку.

Занавески сдвинуты и в середине окна сколоты деревянными штырьками, чтоб в комнату не проникало солнце. В комнате темно, виден только яркий белый треугольник перины. Я жду, пока глаза приспособятся к темноте.

Из темноты проступает живая картина. Стоп-кадр. Все ждут указаний. Женщина, которая меня впустила, топчется у двери. На единственном свободном участке пола присел ее сын. Он мертвецки бледен и на грани обморока, но я приехал не к нему. Его подруга – усталая, раскрасневшаяся, вся в поту, то плачет, то смеется – в одном халате лежит на кровати, широко раздвинув ноги, приподнимаясь на локтях посреди целого болота насквозь мокрых бумажных салфеток. А между ног у нее лежит дочь, появившаяся на свет меньше пяти минут назад, бледная, вялая, вся в околоплодных водах, меконии[2 - Меконий (от греч. ???????) – первородный кал; первые фекалии новорожденного.] и крови, неплотно закутанная в полотенце.

– Ну что же, поздравляю!

– Спасибо.

* * *

Задолго до того, как я задумался о жизни в бледно-зеленой форме, мне было предупреждение, но я к нему не прислушался. Позорный опыт, благодаря которому я должен был бы кое-что о себе понять. Это событие должно было сработать как знак: «Не входить!», но вместо этого раскрутило маховик, который до сих пор не остановился.

Забавно, что унижение может подстегнуть честолюбие. Любой, кому довелось смачно облажаться на публике, знает, как это раззадоривает. Может быть, сначала вам захочется навсегда поселиться в противоядерном бункере, но со временем этот плотный туман сожалений превращается в горячее желание преодолеть свою неудачу, и не успеешь оглянуться, как самое страшное позорище прорастает семенами небольшой победы.

* * *

Я оглядываюсь в поисках свободного места, куда можно положить снаряжение. Как турист, отправляющийся в незнакомое место, – или фельдшер в стремлении предотвратить несчастье – я взял с собой все, что мог унести в руках.

На секунду становится тихо. За исключением собаки. На месте происшествия всегда есть какая-нибудь собака. Она подпрыгивает и тявкает, как живой метроном, на единственном свободном месте – прямо у меня под ногами. Я обращаюсь к новоиспеченной маме.

– Как вас зовут?

– Ребекка.

– Хорошо, Ребекка. Вы отлично справились. Мальчик или девочка?

– Девочка.

– Отлично. Давайте посмотрим на вашу девочку.

* * *

Команды скорой помощи испытывают смешанные чувства по поводу родов. Некоторые считают, что это самые простые вызовы на свете: больше всего старается мама, а медику нужно поймать младенца, протереть его, поставить зажим на пуповину, обрезать ее, обняться с родственниками и поздравить их. Вы участвуете в важном моменте в жизни семьи, вокруг улыбки, а потом вы сможете рассказать друзьям милую историю. Другие считают, что роды – дело неопрятное, непредсказуемое и нервное (в первую очередь, неопрятное), а если что-то пойдет не так, то помочь очень сложно. Акушерки столь невозмутимы, потому что у них за плечами долгое и сложное обучение, но для врачей скорой помощи и фельдшеров родовспоможение – одна из многих областей, в которых мы обладаем базовыми знаниями и надеемся, что их хватит. Я знаю немало команд, которые с удовольствием поедут на вызов к пациентам с тяжелыми травмами, остановкой сердца или обострением психической болезни, но сделают все возможное, чтобы избежать беременных и рожениц.

Я честно признаюсь, что в начале моей работы на скорой помощи ничто не внушало мне такого ужаса, как мысль, что мне придется принимать на руки новорожденного младенца и брать на себя ответственность за первые минуты его жизни. Это дело серьезное, а я в этой области уже отличился.

* * *

Сегодняшние роды застигают меня посреди смены. Сообщение приходит отдельными порциями. Бип – бип – бип:

ЖЕНЩИНА, 22 ГОДА, БЕРЕМЕННАЯ, НАЧАЛИСЬ СХВАТКИ. КАТЕГОРИЯ 2.

Я километрах в восьми от места вызова, один в машине быстрого реагирования. Я включаю мигалку и сирену, но пока что все выглядит довольно безобидно. Я застреваю на перекрестке, и система оповещения снова пищит. Следующее сообщение:

ОТОШЛИ ВОДЫ.

Затем:

НАЧАЛИСЬ ПОТУГИ.

Чувствуется, как на том конце провода растет напряжение. Я запихиваю в карман несколько пар перчаток и отмечаю про себя, какое оборудование мне понадобится. Это трудно предсказать, но лучше перестраховаться. Про потуги я уже слышал. Но пока я не увижу все своими глазами, меня одолевают сомнения.

Минуту спустя:

РЕБЕНОК РОДИЛСЯ. КАТЕГОРИЯ 1.

Я в двух милях. Я прибуду туда первым, но за мной туда должна прибыть полноценная машина скорой помощи. Снова писк:

РЕБЕНОК ВЯЛЫЙ. ДЫХАНИЕ ЗАТРУДНЕНО.

Еще одно сообщение из диспетчерского центра:

НЕТ СВОБОДНЫХ МАШИН СКОРОЙ ПОМОЩИ. ДЕРЖИТЕ НАС В КУРСЕ ДЕЛ.

Что в переводе означает: «Ты предоставлен самому себе».

Инстинктивная реакция – газ в пол. Сирена. Лихость. Скорость. Гонка через все пробки, потому что важна каждая секунда. Но инстинкт глуп, и его нужно обуздать. Побеждает другая точка зрения: сосредоточенность. Ясность. Вместо спешки – постепенное продвижение вперед. Повышенная скорость, но никакого дополнительного риска.

Я представляю себе лебедя. Методичные гребки. Медленное, глубокое дыхание. Над водой видна только безмятежность. Я решаю, что взять с собой, планирую, что сделаю первым делом. Сначала оценить ситуацию. Действовать как можно проще. Нельзя будет сразу поехать в больницу, поэтому я буду лечить, как смогу.

Во всяком случае, таков план.

* * *