О всех созданиях – прекрасных и разумных

– Да нет. Думал было, но только гляжу, он и сам управляется. То к одной подскочит, то к другой – голодным не остается. В жизни такого не видывал.

– И недели на свете не прожил, а уже стоит на своих ногах, а?

– Что так, то так, Джим. По утрам животишко у него тугой, так я думаю, что ночью мамаша его все-таки кормит. В темноте же она его не видит, так, верно, ей только видеть его противно.

Я посмотрел на ягненка внимательнее. На мой взгляд, он был таким же длинноногим милашкой, как и все остальные ягнята. Но и у овец есть свои причуды!

Вскоре я выпростал и вторую ножку, после чего извлечь всего ягненка было уже просто. Он лежал на подстилке из сена – огромный шар головы и крохотное тельце. Но его ребрышки поднимались и опускались вполне обнадеживающе, ну а голова… я знал, что отек спадет так же быстро, как и возник. На всякий случай я проверил, но больше ничего не нащупал.

– Второго нет, Роб, – сказал я.

Фермер крякнул:

– Я другого-то и не ждал. Один, а зато крупный. Вот с такими всегда хлопот не оберешься.

Вытирая руки, я поглядывал на Герберта. Он отошел от моей пациентки, едва она принялась облизывать новорожденного, и теперь выжидательно крутился возле других маток. Они отгоняли его, угрожающе встряхивая головой; но в конце концов он подобрался к большой овце и подсунул голову ей под брюхо. Она тут же повернулась и яростным ударом жесткого лба подкинула малыша высоко в воздух – только ножки заболтались. Он со стуком упал на спину, и я бросился к нему, однако он вскочил и затрусил в сторону.

– Ведьма старая! – рявкнул фермер, но, когда я посмотрел на него с легким беспокойством, он пожал плечами. – Дурачок эдакий! Конечно, ему солоно приходится, но только сдается мне, ему тут больше нравится, чем сидеть с другими такими же бедолагами взаперти и ждать кормежки. Вы только на него поглядите!

Герберт как ни в чем не бывало подобрался к другой овце, наклонявшейся над кормушкой, нырнул под нее, и его хвостик вновь блаженно задергался. Да, бесспорно, стойкий ягненок!

– Роб, – спросил я, когда поймал мою вторую пациентку, – почему вы прозвали его Гербертом?

– Да моего младшего так зовут, и он вот тоже голову нагнет и ну ничегошеньки не боится.

Я занялся второй овцой и обнаружил великолепный клубок из трех ягнят: головки, ножки, хвостики – все устремлялись наружу и не давали друг другу продвинуться вперед ни на йоту.

– Она с утра мается, – сказал Роб. – Ну я и подумал, что не все у нее ладно.

Осторожно водя рукой в тесном пространстве матки, я занялся увлекательнейшим распутыванием клубка, – пожалуй, никакая другая операция мне не доставляет столько удовольствия. Для того чтобы извлечь ягненка, необходимо собрать воедино голову и две ножки, но непременно так, чтобы они все принадлежали одному ягненку, не то жди беды. Трудность заключается в том, чтобы проследить каждую ножку до туловища и определить, задняя она или передняя – кончается у плеча или теряется где-то в глубине.

Через две-три минуты я вслепую собрал ягненка, не перепутав конечности, но едва извлек ножки наружу, как шея сжалась и голова ускользнула назад. Вместе с плечами она с трудом проходила сквозь тазовое отверстие, и мне пришлось подтащить ее, зацепив пальцем край глазницы. Кости прищемили мне запястье, и боль была жуткая, но длилась она несколько секунд, потому что овца поднатужилась и показался носишко. Дальше все было просто, и секунду спустя я положил ягненка на сено. Малыш судорожно встряхнул головой, фермер быстро обтер его пучком соломы и затем подтолкнул к материнской голове. Овца нагнулась над ним и принялась быстрыми движениями языка вылизывать его мордочку и шею, испустив что-то вроде довольного утробного смешка – звук этот можно услышать только в такие минуты. Еще смешок и еще – когда я извлек на свет двух оставшихся ягнят (одного хвостом вперед), – и, растирая руки полотенцем, я смотрел, как она радостно тычет носом в свою тройню.

Вскоре они уже отвечали ей тоненьким дрожащим блеянием, а когда я с облегчением натянул пиджак на свои покрасневшие от холода руки, первый ягненок попробовал подняться на ножки. Это ему не совсем удалось, и он пополз на коленях, то и дело опрокидываясь на мордочку. Но он прекрасно знал, куда направляется, и двигался к вымени с упорством, которое вскоре должно было увенчаться успехом.

Ветер, бивший мне в лицо через тюки соломы, не мог стереть с него веселую улыбку: разыгрывающаяся передо мной сцена была лучшей наградой за труды, никогда не приедающимся чудом, необъяснимой, вечно новой тайной.

Несколько дней спустя Роб Бенсон опять позвонил мне. Под вечер в воскресенье. Его голос в трубке был исполнен тревоги, почти паники.

– Джим, к моим суягным овцам забралась собака. Часа в четыре тут останавливалась какая-то компания в автомобиле, и соседи говорят, что с ними была овчарка, так она гоняла овец по всему лугу. Там черт-те что делается, просто боюсь пойти поглядеть.

– Еду! – Я бросил трубку и кинулся к машине, в ужасе представляя, что меня ждет: беспомощные овцы валяются с перекушенными глотками, ноги и животы истерзаны. Мне уже доводилось видеть подобные картины. Тех, кого не придется прирезать, надо будет зашивать, и, нажимая на газ, я прикидывал, хватит ли мне шовного материала в багажнике.

Суягные овцы содержались в выгоне у шоссе, и, когда я поглядел через ограду, сердце у меня оборвалось. Опираясь локтями на нетесаные, шаткие камни, я с тоской оглядывал пастбище. Все оказалось даже хуже, чем я опасался. Пологий травянистый склон был усеян неподвижно лежащими овцами – пятьдесят с лишним мохнатых кочек на зеленом фоне.

Роб стоял у калитки с внутренней стороны. Он даже не обернулся ко мне и только мотнул головой:

– Скажите, что с ними, по-вашему. Я боюсь туда идти.

Оставив его, я пошел бродить по выгону среди неподвижных овец, приподнимая их ноги, раздвигая шерсть на шее. Некоторые были в глубоком обмороке, другие в коматозном состоянии. И ни одна не могла удержаться на ногах. Но чем больше я их осматривал, тем сильнее становилось мое недоумение. В конце концов я крикнул фермеру:

– Роб, идите-ка сюда! Странно что-то! Вот взгляните, – продолжал я, когда он нерешительно приблизился. – Ни единой раны, нигде ни капли крови, а они все лежат пластом. Я ничего не понимаю.

Роб нагнулся, осторожно приподнял бессильно поникшую голову и сказал:

– Верно! Так что же с ними?

Я не нашел, что ответить, но в глубине моего сознания уже затренькал маленький колокольчик. Овца, над которой нагибался фермер, выглядела как-то уж очень знакомо. В отличие от большинства она кое-как оперлась на грудь, глядя перед собой пустыми глазами, не замечая ничего вокруг, но… эта пьяно мотающаяся голова… жидкие выделения из ноздрей… Я же все это видел прежде! Я встал на колени, наклонился к ее морде, услышал легкое попыхивание в дыхании, почти хрип – и понял все.

– Кальциевая недостаточность! – крикнул я и припустил вниз по склону, к машине.

– Какого черта? – спросил Роб, держась наравне со мной. – Это же после окота бывает, так ведь?

– Так-то так, – пропыхтел я. – Но причиной может быть и внезапное перенапряжение сил, и испуг.

– В первый раз слышу! – сказал Роб. – Как это происходит-то?

Но я предпочел поберечь дыхание. Не читать же сейчас лекцию о последствиях внезапного расстройства функции околощитовидных желез! Меня больше занимала мысль, хватит ли в моем багажнике кальция на пятьдесят овец. Каким облегчением было увидеть длинный ряд круглых жестяных крышечек, выглядывающих из картонки! Видимо, я совсем недавно пополнил свой запас.

Первой овце я ввел кальций в вену, чтобы проверить свой диагноз – на овец кальций действует молниеносно, – и с тихим торжеством следил, как она вдруг заморгала, вздрогнула и попробовала перевалиться на грудь.

– Остальным будем вводить под кожу, так получится быстрее, – сказал я.

Мы пошли по лугу. Роб вытягивал ногу очередной овцы так, чтобы удобно было воткнуть иглу в пролысину под суставом, и к тому времени, когда мы добрались до половины склона, овцы внизу уже встали и тянули головы к кормушкам.

Это был один из самых приятных случаев в моей практике. Пусть никаких особых сложностей он не представлял, но это волшебное преображение! От отчаяния – к надежде, от смерти – к жизни, и за какие-то считаные минуты!

Я уже убирал пустые флаконы в багажник, когда Роб наконец заговорил. Он с изумлением следил, как выше по склону встает на ноги последняя овца.

– Я вам вот что скажу, Джим. В первый раз я такое видел. И уж одно мне вовсе не понятно. – Он повернулся ко мне, и его выдубленное всеми ветрами лицо сморщилось в гримасе недоумения. – Собака собакой, только отчего все чертово стадо вдруг полегло?

– Роб, – ответил я, – представления не имею.

И тридцать лет спустя я ничего другого ответить не мог бы, и до сих пор не знаю, отчего вдруг полегло все чертово стадо.

Я подумал, что Робу пока довольно его тревог, и не стал упоминать, какие еще последствия могут иметь забавы овчарки. А потому не удивился, когда мне позвонили с фермы Бенсона на той же неделе.

Мы с Робом вновь встретились на склоне, и тот же ветер бушевал над овечьим загоном из соломенных тюков. Ягнята появлялись на свет один за другим, и шум стоял совсем уж оглушительный. Роб подвел меня к моей пациентке.

– Сдается, в брюхе у нее полно дохлых ягнят, – сказал он, кивая на овцу, чьи бока раздувались от тяжелого дыхания, а голова поникла. Она стояла неподвижно и даже не шевельнулась при моем приближении. Ей действительно было скверно, а когда на меня пахнуло запахом разложения, я понял, что фермер не ошибся.

– Ну, после такой гонки это неудивительно, – сказал я. – Но поглядим, что удастся сделать.

Такое родовспоможение лишено всякой прелести, но надо было спасать овцу. Трупики ягнят раздулись от газов, и мне пришлось пустить в ход скальпель, чтобы сначала удалить передние ноги, а уж потом осторожно извлечь маленькое тельце, как можно меньше травмируя овцу. Когда я кончил, ее голова почти касалась земли, дышала она часто и тяжело и скрипела зубами. А мне нечем было ей помочь. Другое дело, если бы я мог подложить ей новорожденного, чтобы она его облизала и ощутила интерес к жизни. Не помешала бы и инъекция пенициллина. Но шел 1939 год, и антибиотики все еще принадлежали будущему, правда не очень далекому.

– Навряд ли она выдюжит, – буркнул Роб. – А больше ничем ей помочь нельзя?

– Ну, введу ей парочку пессариев, сделаю инъекцию, хотя спасительнее новорожденного ягненка для нее лекарства нет. Вы ведь лучше меня знаете, что овцы в таком состоянии обычно не выживают, если им не о ком заботиться. А лишнего ягненка подпустить к ней у вас не найдется?