Белокурая гейша

– Она научится. Высокие стены скрывают много секретов.

– Да, Эдвард-сан, много секретов. В этом мире посетителям дозволено видеть лишь маску женственности. Гейша никогда не показывает клиенту своей истинной сущности, но склоняется перед ним, точно ива, и нередко ублажает тех, кто этого совсем не достоин. Такой жизни ты хочешь для своей дочери?

Отец мой замер на месте, напрягшись всем телом и сжав руки в кулаки. Я думала, что он посмотрит на меня, но он этого не сделал.

Скажи «да», папа, пожалуйста, скажи «да».

– Я пребываю в отчаянии, Симойё-сан, – произнес он. – Нет другого такого места, где моя дочь будет в безопасности. Я вернусь за ней так скоро, как только смогу. Но до этого момента ты должна мне помочь.

– А что касается юноши-рикши?

– Хиса-дон никому ни словом не обмолвится о сегодняшней ночи. Он знает свое место.

– Это так, но…

– Пожалуйста, Симойё-сан, я молю тебя помочь мне спасти мою дочь.

Женщина вовсе не казалась убежденной.

– Жизнь наша в этих стенах подчинена строгим правилам, Эдвард-сан. Если я отвечу согласием на твою просьбу, девочке придется следовать всем правилам, предписанным для майко, чтобы не возбуждать подозрений. Поначалу она станет служанкой, которой нужно будет работать долгие часы и учиться через наблюдение, но это закалит ее характер. Ей нужно будет освоить игру на лютне и арфе, а также умение танцевать, выучить язык вежливости гейши, предписывающий не выражать мысли прямо, а говорить намеками, уважать старших и нести за них ответственность. Помимо этого, девочке нужно будет научиться искусству носить кимоно и хранить чистоту до тех пор, пока ей не будет даровано право подушки.

К этому времени я забилась подальше в тень, чтобы скрыться от пронизывающего взгляда женщины. То, с какой интимностью касался ее отец, обеспокоило меня, но этот разговор обеспокоил меня еще больше. Я догадывалась, что означают слова «право подушки». Это то самое, шелковистое, теплое и восхитительное, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они лежат на футоне, переплетясь телами. Сердце мое неистово забилось, на щеках проступил розоватый румянец. Научат ли меня здесь искусству заниматься любовью с мужчиной?

Подогреваемая овладевшим мной восторгом, я обдумывала эту новую и интересную ситуацию: если Симойё согласится, я смогу остаться в чайном доме и обучиться искусству быть гейшей, что было одновременно и восхитительно, и пугающе.

Легкий шум привлек мое внимание, и я посмотрела в противоположный конец комнаты. Я услышала стук, затем шуршание рисовой бумаги – это открылась дверь. Очевидно, из-за затяжных дождей гейши не заменили свои экраны и двери летними бамбуковыми перегородками – обычай, который неукоснительно соблюдался, чтобы бороться с жарой и высокой влажностью. Я подавила смешок. Мое присутствие здесь также нарушало привычное течение жизни обитательниц этого дома. Неудивительно, что Симойё не испытывает радости.

На пороге показалась юная девушка, которая передвигалась на коленях и трижды поклонилась присутствующим, касаясь лбом пола. На ней было темно-синее шелковое кимоно с полосатым бело-розовым поясом, повязанным на талии. Черты ее лица были непримечательны, но ее миловидность привлекла мое внимание. Было в ней нечто невинное, почти детское.

Девушка подала чай, поставив на низкий черный лакированный столик крошечные чашечки и поднос с конфетами в форме золотых рыбок с веерообразными хвостами. Сахарная чешуя их поблескивала, точно крупинки золота, заставляя мой рот увлажниться.

Девушка подала мне чашечку чаю, затем салфетку и, наконец, конфету.

– Спасибо, – прошептала я ей по-японски и поклонилась.

Девушка удивленно округлила глаза, затем отвесила мне еще один поклон и сказала:

– Это честь для меня.

Я хотела было еще раз поклониться, но тут взгляд мой упал на моего отца и замер. Я не могла ни поднести чашку к губам, ни положить в рот конфету. Я не верила своим глазам. Мой отец и Симойё стояли в тени в углу комнаты, и тела их соприкасались самым интимным образом. Женщина, казалось, забыла о моем присутствии и не отклонялась от ласк высокого американца. Он погладил кончиками пальцев сначала ее лицо, затем губы, обнимая ладонями подбородок. Она не отпрянула даже тогда, когда руки его скользнули вниз по ее ногам, лаская упругие бедра и круглые ягодицы. Затем, запустив руку за отворот ее кимоно, отец коснулся ее грудей, принялся поигрывать ими. Я почувствовала, что женщине трудно скрыть свои эмоции, хотя она привыкла это делать. У меня создалось впечатление, что она не может дольше сохранять хладнокровие, хотя и продолжала говорить мягким голосом, четко произнося слова.

– Как много ты рассказал девочке? – поинтересовалась Симойё, высвобождаясь из объятий отца, хотя и не возражая, когда он положил руки ей на плечи, омывая ее лицо своим дыханием и лаская губами шею.

Я открыла рот, намереваясь спросить отца, что еще он от меня скрывает, но сидящая рядом со мной девушка прочистила горло, чтобы привлечь мое внимание. Я посмотрела на служанку, и она тут же приложила палец к губам, показывая, что нужно хранить молчание.

– Что не так? – смущенно поинтересовалась я, гадая, не нарушила ли я какое-то правило гейш.

– Приношу вам свои извинения, – прошептала девушка, кланяясь мне. – Мне очень жаль. Я не хотела оскорбить вас.

Я поклонилась в ответ и ничего не сказала. И как же это я позволила себе, будучи в восторге от того, что смогу стать гейшей, забыть о своих манерах? Служанка спасла меня от неловкой ситуации, ведь при таких обстоятельствах я должна была притвориться невидимой.

Но действия мои не укрылись от глаз отца.

Он вперил в меня взгляд, от которого сердце мое неистово забилось в груди, точно пойманная в банку бабочка. Он знал о моих лингвистических способностях, поэтому я не удивилась, когда он, снова повернувшись к Симойё, ответил:

– Она знает, что жизнь моя в опасности.

– Известно ли ей, что ты возвращаешься в Америку? – поинтересовалась женщина сдавленным голосом.

На этот раз мне не удалось подавить страха, который ворвался в мою душу стремительно, как кролик, удирающий от стрелы охотника. Не такие слова ожидала я услышать. Мною овладела паника.

– Это же неправда, отец, да? – вскричала я, вскакивая на ноги и нимало не заботясь больше о том, что нарушаю правила. Мой отец был гораздо важнее для меня любых правил. Я бросилась ему в объятия и, прижавшись щекой к его груди, всхлипнула. – Ты же никуда не уедешь, правда? Ты не можешь так поступить.

– Не хочешь ли сказать дочери правду? – спросила Симойё. На этот раз голос ее был тверд и требователен.

– Нет. Если она узнает, то окажется в еще большей опасности, – возразил мой отец. – Она должна остаться жить здесь, с тобой, Симойё-сан, и научиться быть майко. Для меня это единственный способ ускользнуть от приспешников принца.

Женщина поклонилась и с величайшим усилием молвила:

– Как пожелаешь, Эдвард-сан.

Я отказывалась верить в то, что со мной происходит. Просто не могла.

– Я хочу поехать с тобой, папа, – без раздумий произнесла я, мгновенно отринув свою мечту сделаться гейшей. Сердце мое взывало к отцу, и я с силой вцепилась в рукав его пальто. Он заметил, что я употребила уменьшительно-ласкательное слово «папа» вместо привычного «отец», и это поразило его. Я решила было, что он передумает. Но он всего лишь обхватил мое лицо ладонями и посмотрел мне в глаза. Я не в силах была различить выражение его лица за пеленой слез, катившихся по моим щекам так же быстро, как дождь, барабанивший по крыше деревянного чайного дома, но его слова были мне отлично слышны.

– Я должен вернуться в Америку, Кэтлин, и находиться там до тех пор, пока не придумаю, как исправить то неверное, что я совершил.

– Ничего подобного ты не делал, отец. Ты хороший и добрый.

– Как бы я хотел, чтобы так оно и было на самом деле, Кэтлин, но на этот раз я не оправдал твоего доверия. И по этой причине мне нужно уехать.

– Но почему я не могу отправиться вместе с тобой? – вскричала я, и голос мой разнесся по всему чайному дому, приглашая любопытные глаза подсматривать в щели в бумажных дверях, а уши подслушивать. Молодые любопытные девушки столпились за полуприкрытой раздвижной дверью, взирая на меня, белокурую гайджин, но я не обратила на них никакого внимания. Действительно, я хотела стать гейшей, но отец был для меня гораздо важнее.

– Опасность слишком велика, Кэтлин. Мне придется передвигаться как можно быстрее и не всегда в приятном окружении. А ты должна остаться здесь с Симойё-сан. Она хорошая женщина и станет обращаться с тобой как с собственной дочерью, – сказал он и, помолчав немного, добавил: – А тебе следует подчиняться ей и делать все, что она говорит, Кэтлин, даже если не понимаешь зачем. От этого зависит моя жизнь.

– Это единственный способ, отец?

– Да. Я никогда ни о чем не просил тебя, Кэтлин, – произнес отец глубоким голосом, который мне никогда прежде не доводилось слышать. В нем звучали мрачные нотки, предупреждавшие меня не спорить с ним. – Тебе известны законы этой страны и важность сыновнего долга. – Он погладил мои волосы, пальцами убирая их с лица и заставляя посмотреть ему в глаза. – Не навлекай на нас бесчестье.

Хотя обычно я была чрезмерно любопытна, сейчас требовательный тон отца напугал меня. Да, я знала, какая роль отводится долгу в этой стране. Преданность семье была незыблемым устоем общества.

У меня не осталось выбора, кроме как повиноваться отцу, хотя подобное предложение судьбы и показалось мне довольно странным. Чтобы мечта моя стать гейшей осуществилась, мне придется отказаться от единственного человека в мире, которого я люблю, – своего родителя. Что за злую шутку сыграли со мной боги?

– Я все поняла, – произнесла я дрожащим голосом, едва сохраняя самоконтроль и ощущая на себе бесчисленные пары черных глаз, особенно взгляд той служанки, которая удержала меня от опрометчивого шага, когда я хотела броситься вперед, подстегиваемая бешеными эмоциями.

– Уверена ли ты, что понимаешь, чего от тебя ожидают, Кэтлин? – требовательно спросил отец, опуская голову, чтобы смотреть мне прямо в глаза.

– Я сделаю, как ты пожелаешь, отец, – почтительно ответила я, хотя и не осознавала, зачем я это делаю. Возможно, потому, что я болезненно прочувствовала важность ситуации, или потому, что на меня взирало множество темноволосых девушек, чьи глаза отмечали мою уникальность, а голоса тихо нашептывали что-то друг другу. Возможно, в первый раз в жизни я была поставлена перед неким обстоятельством, которого не могла ни до конца понять, ни успешно сопротивляться ему. Не отрицаю, я была заинтригована идеей присоединиться к этим молодым женщинам, столь открыто выказывающим передо мной свое любопытство.