Входящий в Свет. Роман-лабиринт

Но… Харю я твою, неумный бродяга «срисовал», как истинный художник, весело и непринуждённо, со всеми запоминающимися деталями: нос картошкой, лысую бульдожью башку и наглые, узкие, светлые поросячьи глазки, – навечно, – будешь в компьютере моей памяти маячить одним из первых. Ни зла, ни добра в этой жизни я никогда не забываю, ух, никогда! Я ведь профессионал, о Господи!..

И уже в мягкой, жаркой постели, оттачивая своё сексуальное мастерство на очередной «кошечке», жадно лаская виртуозными пальцами её зад и «киску», плечи и спинку, я так истово отдавал девичьим чреслам весь пыл неутолённой душераздирающей мести, что бедная «моделька» подо мной, изнемогая и вибрируя всем своим длинным телом, чувствовала себя, по-видимому, настоящей живой наковальней под напором моего довольно чувствительного молота.

И потом, когда мы сидели с ней в моей вместительной тёплой джакузи, она томно водила пальчиками мне по груди, будто выписывая великий девиз мудрецов всех времён: «И это пройдёт!», словно желая подсознательно заглушить мою давнюю душевную боль от смерти родителей по вине вот такой же тупой, мерзкой и бессмысленной рожи…

А вот тут как раз

Глава 7

– Значит так, – говорила Застра своим тоненьким мелодичным голоском, – первое правило, где бы ты ни был и что бы ни делал в нашей Светлозарии: всегда быть готовым встать на защиту любого её жителя от посягательства враждебных сил Заоблачья. Второе…

– Погоди, погоди, Застра,– перебил я, – в прошлый раз ты говорила, что из Заоблачья нападают только в тех случаях, если к вам, как я, сначала проникают незваные лазутчики, да и то, когда их не заметят ваши боевые колокольчики и птицы-воины. Кстати, я ещё не видел ни тех, ни других…

– Да, ты их и не мог видеть. Ты же не лазутчик, а друг… – просто сказала Застра. – Тем более не замечают лазутчиков специально, когда хотят, например, узнать с какими намерениями они здесь оказались, чтобы потом Светломудр мог с уверенностью менять защитные лабиринты нашего мира. А второе…

– Но я и Светломудра не видел. А кто это? – опять перебил я.

Застра расхохоталась:

– И какой же ты всё-таки забавный, Барашкин!

Потом продолжила назидательным тоном, как ни в чём не бывало:

– Не перебивай, пожалуйста, пока я не договорила. Да и вообще никогда никого не перебивай, это страшно невоспитанно, Барашкин. Ведь кто захочет делиться мыслями с тем, кто постоянно перебивает других на каждом слове! – снова хохотнула она.

– Так я продолжаю? – строго посмотрела на меня Застра, но вдруг булькнув смешком от осознания своего же собственного «учительского» настроя, начала мелодично хохотать, сотрясаясь и забавно раскачиваясь всем своим хрупким тельцем из стороны в сторону.

Дождь за окном нудно и безостановочно моросил из небесной лейки на пузырящуюся водой землю…

Вот уже много нескончаемо-прекрасных ночей я посещал в своих снах Светлозарию и всё ну, никак не мог привыкнуть к тому, что это не грёзы, а вполне реальный мир со своими особыми многочисленными и разными обитателями. Я многое уже постиг благодаря Застре и своей раз от разу обостряющейся наблюдательности… Я уже довольно неплохо освоился со многими правилами посещения Светлозарии. Знал, например, как находить нужное место приземления и не спугнуть маленьких существ – светлозарчиков, в какой момент и как можно остановить покачивание широколистых латуний или прокатиться по «автострадам» могучих эстрогонов, царственно возвышающихся над зелёными просторами Светлозарии.

Понял я и то, насколько хрупкой и почти незаметной может быть граница между сном и явью, когда снимая стружку с очередной доски в столярке, я забылся грёзой на несколько секунд, и чуть не угодил руками в крутящийся диск пилы…

Мне пригрезилось, будто мы с Застрой проводим очередную экскурсию по волшебному парку гигантского разнотравья и гуляем среди похожих на наши одуванчики, роскошных пушистоголовов, которые имели чудесную способность звенеть на ветру. И заслушавшись их мелодичных перезвонов я почти угодил, носом в нос, пролетающей мимо многокрылой и глазастой порхатки…

– Ты чего Барашкин? – тряс меня за плечо перепуганный до смерти Гриня.

Стоявший рядом с ним начальник столярного цеха Узюмов Николай Николаевич молча и угрюмо держал меня за правую руку, чудом избежавшую «казни» от механического устройства пилы. Он только покачивал крупной в седых кудрях головой, сокрушённо и участливо заглядывая мне в глаза своими влажными раскосыми глазками. Наконец, благополучно собрав в кулак всю свою матёрую, видавшую виды, руководительскую волю, он тягуче и тоскливо выдал своё заключение: «Вам бы сукины д-дети с Шайкиным п-п-пить поменьше…» И уже, не оглядываясь в нашу с Гриней сторону и держась левой рукой за сердце, пошагал к себе в кабинет, слегка покачиваясь от перенесённого по моей нелепой вине стресса. Шайкин перевёл тяжёлый взгляд со спины начальства на меня, безучастно и тихо стоящего рядом, и тоже покачал головой, но только уже моей, тряся нещадно за воротник рабочей куртки с названием нашей организации «ЖилКомНарСервис» (Жилищно-коммерческий народный сервис).

– Тебе што, хренов п-паразит, жить н-надоело?!! – выдал он почему-то визгливым фальцетом, видимо, из уважения к Узюму, а может и от перенесённого шока, тоже заикаясь и краснея одновременно.

А меня вдруг пробило на «ха-ха» до такой степени, что я просто завалился на Шайкина всей своей семидесятипятикилограммовой массой и затрясся в хохоте на его плече от нестерпимого абсурда происходящего. Шайкин деловито отцепил свои лапищи от моей шеи, аккуратно разгладил мне воротник и, бурча себе под нос витиеватые ругательства, поплёлся восвояси.

А я опять увидел внутренним взором чудные ландшафты, вереницу пёстрых и разноликих растений с потрясающим воображение переливом красок и оттенков цветов, потоки маленьких существ на их кронах и чудную, бесконечно чудную улыбку милой моей Застры, великолепной проводницы по волшебным краям Светлозарии…

Глава 8

Хотя за окном кабинета начальника подразделения «УгРо» по особо тяжким преступлениям Виктора Соловья кроме обшарпанной красной стены ничего не наблюдалось, он, тем не менее, сосредоточенно и нереально долго, вот уже битый час, в упор, рассматривал этот нехитрый пейзаж…

На самом деле, перед внутренним взором матёрого «следака» и легенды сыска, плотно и без остановки проходили стройные ряды его успешных дел. Многие десятки жутких и особо тяжких преступлений…

Но то, с чем он столкнулся сейчас, превосходило по изощрённости и наглости их все. Средь бела дня, вот уже который раз, с особой циничностью и самоуверенной дерзостью некий «тип», очень, надо признаться, расчётливый и хитрый тип, уничтожал потрясающе красивых женщин и самозабвенно «обставлял» места преступлений на манер погребения царских особ древности.

Причём им, этим «мастером, мать его… ритуалов», всё производилось с безупречным знанием культурных традиций древности. На эту неожиданную сторону дела обратил внимание Соловья специалист по вопросам древних цивилизаций и его закадычный кореш ещё со школы, Козьма Дмитрич Кузявин.

Сидя на днях в арбатской «Праге» за бокалом «Crystal Louis Roederer» на пару с Козьмой по случаю 23 февраля, Соловей как-то обмолвился о своём последнем «головняке» и вкратце поведал другу некоторые детали своей работы. Митрич с интересом выслушал излияния «следака» и вдруг легонько хлопнув его по плечу, сказал своим бархатным барским голосом:

– А послушай-ка, Соловушка! Подопечный-то твой – Мастер!

– Это в каком-таком смысле?

–Ну, я имею в виду, стиль у него осмысленный, прямо профессиональный даже. Не заметил?..

– Чёт, я никак в башку не возьму. Ты о чём?..

– Ты же сам говоришь, всё как на картинке было: свечи вокруг кровати, пентакль, то есть звезда в круге мелом на полу начертана, фимиам…

– Чё?

– Ну, запахи, запахи… вокруг.

– А, ну это…

– Так вот. Очень похоже на то, что не простой здесь человек работал, особенный – со знаниями, со вкусом. Понятно? Артист. Художник.

– Действительно… Как же я раньше об этом не подумал?

И теперь выстаивая у окна, будто в парадном карауле, почти без движения, Виктор Соловей со всей очевидностью осознал правоту слов друга, – дело было действительно непростое, прям-таки из ряда вон выходящее…

Глава 9

Дракон стремительно и виртуозно снижался прямо в нашем направлении с Застрой. Я моментально струхнул, но видя беззаботную улыбку моей спутницы, постепенно начинал приходить в себя.

Огромное серебристо-зеленоватое тело волшебной рептилии, извивавшееся на высоте кучного разноцветья перистых облаков, казалось невозможным чудом природы. И мне, совсем не привыкшему к подобным явлениям, было почти дико видеть эту волшебную махину, так открыто и ощутимо парящей почти перед моим носом.

Дракон нырнул ещё раз крупной ушастой головной к нам, вниз, и мягко пружиня на мощных лапах, ловко и грациозно просунулся сквозь плотную листву всем своим чешуйчато-малахитовым торсом. На удивление по-доброму ласково и мудро светились его миндалевидные глаза. Ощущалась какая-то безграничная сила и спокойная добрая воля во всём его существе, выражавшемся в этом воистину человеческом взгляде. Я тут же вспомнил единственную фотографию отца и матери, которых я никогда не видел живьём, и которую мне когда-то передала, умирая, моя бабка. С этого фотоснимка на меня всегда смотрят с таким же вот благодушным и приветливым вниманием мои родители.

Дракон между тем подмигнул Застре и она по обыкновению мгновенно расхохоталась. Особенно её смешило моё сверхозадаченное и вместе с тем по-настоящему зачарованное выражение лица. Я начал оглядываться по сторонам, опасаясь, что прилёт гиганта вызовет нешуточную реакцию обитателей здешних мест. Но они, как ни в чём не бывало, продолжали свои обычные сказочные мероприятия, будто совсем не замечая появления удивительного гиганта.

– Барашкин! – певуче обратилась ко мне Застра. – Ты зря волнуешься: Светломудр видим лишь тем, для кого он является в данный момент времени. Остальные, будь они у него и под носом, никогда, ни за что, без его собственного хотения, даже не подумают о его присутствии, о том, что Светломудр может находиться совсем рядом с ними.

Я в конец потерялся от такого известия. Тот, о котором почти шёпотом, с необыкновенным почтением и благоговением говорила мне Застра, преспокойненько жевал неподалёку от нас зелёную сочную мякоть древесных великанов, и, казалось, совсем не заботился ни о моём необычном здесь присутствии, ни о том, что разговор шёл практически о нём, да и вообще, судя по всему, и не собирался ни о чём заботиться в этом мире, кроме пожирания листвы могучих папортов.

– Послушай, Застра! – почему-то шёпотом заговорил я, – Но ты же сама мне рассказывала, что будто бы великий Светломудр есть могущественнейший правитель всей Светлозарии… А сейчас получается, что это на самом деле огромное чудище с человечьими глазами, которое, громко чавкая, уплетает обыкновенную… ну, в смысле питается зелёной листвой, как простая, какая-нибудь гусеница… А??

Застра недоумённо посмотрела на меня, потом на дракона, потом снова на меня и вдруг прыснула фонтаном дробного и заливистого смеха.

– Э-эх, Барашкин», какой ты, в самом деле, глупоня-я-я-я! Когда Светломудр преображается в эту форму, которую ты видишь, конечно, он будет и листву кушать и по небу летать! Ну, а когда поймёт, что время настало… вот тут и покажется другим, более для тебя удобным существом. Понял?! – её раскосые глазищи «буравили» меня с безудержным упорством, и я сдался.