Выше облаков

– Здесь у нас прихожая, там дальше – кухонька…

Он вёл меня по дому, будто не замечая моего состояния, обращая моё внимание на детали внутреннего убранства, а я плелась сзади, ругая себя самыми последними словами. Откуда взялось вдруг во мне такое любопытство, которое затащило меня в это странное место? Я не могла представить, чтобы та, московская, Маргарита могла попасться на такой крючок. Что случилось со мною?

– Я сейчас поставлю чайник, а вы проходите пока в ту комнату!

Он подтолкнул меня к какой-то двери, а сам шагнул в темноту и исчез. Я оглянулась. Непонятная история. Может быть, пока ещё не поздно, повернуть назад? Я даже сделала один шаг к выходу, постояла в раздумье, а потом решительно подошла к указанной двери и так же решительно её толкнула. В конце концов, сбежать я всегда успею, а жалеть о том, что могло бы быть и не случилось – не самое моё любимое занятие.

Это была очень большая и довольно тёмная комната. Наверное, она находилась в самом центре дома – ни одного окна в ней не было, а тусклый свет, идущий откуда-то сбоку, никак не мог полноценно её осветить. Я прошла немного вперёд и постояла чуток. Глаза медленно привыкали к темноте, а мысли судорожно пытались найти точку опоры. И опять, как и несколько минут назад, меня охватило чувство тревоги, только теперь оно было настолько явственным, что хотелось тут же броситься наутёк. Я сжала кулаки. Спокойно, Марго, без паники. Сейчас придёт фиагдонский мачо, напоит тебя горячим чаем, и твой страх растворится в жаркой… Я не успела додумать свою мысль, как из дальнего угла комнаты послышался какой-то шорох. Сказать, что я испугалась – значит, не сказать ничего. Меня объяло ужасом, ноги приросли к полу, а по голове поползли колючие мурашки. В помещении явно был кто-то ещё, и почему я не почувствовала этого сразу?

– Не бойся меня! – проскрипел чей-то негромкий голос, а потом добавил ещё одну каркающую фразу, которую я не поняла. Наверное, на осетинском языке.

– А я и не боюсь, – дрогнувшим голосом сказала я и вытерла вспотевшие ладошки о свои брюки. – Здравствуйте. Извините, что сразу не поздоровалась, я вас не увидела.

Мой язык жил сам по себе, а я – сама по себе.

– Сядь. – Короткое слово прозвучало так увесисто, что ослушаться его было невозможно.

Я поискала глазами стул. Единственная табуретка стояла как раз в той стороне, откуда доносился тихий голос. Я вздохнула. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Глаза мои уже полностью адаптировались к полумраку, и теперь я могла точно сказать, кому принадлежал скрипучий голос. На узкой кушетке, стоящей у самой стены, сидела пожилая женщина, толстая, с длинными седыми космами, выбивающимися из-под серого пухового платка. Она была одета в тёплый бордовый халат с весёленькими цветочными узорами, а на одутловатых ногах её красовались разноцветные полосатые носки. Ничего устрашающего в этой старухе не было, за исключением, разве, чёрной полоски усиков над верхней губой и бородавки на подбородке. Я немного приободрилась, но лишь до следующей её фразы.

– Я ждала тебя.

– Меня??

И опять какие-то слова исторглись из её уст, смысл которых был мне не понятен. Она сделала какой-то жест руками, будто кого-то подзывала к себе, и глаза её, до сих пор полускрытые темнотой, вдруг вспыхнули и стали точь-в-точь как у моего недавнего проводника. Такие же синие и молодые. Не скажу, что меня это сильно удивило. Я пребывала сейчас в таком чутком состоянии, что вещи, взволновавшие бы меня в привычных обстоятельствах, здесь, в этом непонятном доме, казались не стоящими моего внимания. Я поняла вдруг, что не это главное. Да, именно так. Весь антураж, так поразивший моё воображение в начале моего пути, распался на молекулы и осталась только эта старая женщина, которая зачем-то меня ждала, и я, готовая слушать её, сколько потребуется.

– У тебя белые волосы и белая кожа. Мае хаераефырт[3 - Мой племянник (осет.).] сказал, ты красивая.

– Кто? – но я уже поняла, о ком она говорила.

– Племянник. Дай мне свою руку. – Она протянула вперёд бугристую ладонь. Помедлив, я вложила свои пальцы в её, оказавшиеся горячими, даже обжигающими, и замерла. Губы её зашевелились, а глаза продолжали смотреть в одну точку. Мимо меня. Уж не слепая ли она? – промелькнула изумлённая мысль.

– Я хорошо вижу, – усмехнулась она. – Сердцем. Этого хватит.

И она прижала мою руку к своей груди.

– Слышишь?

– Слышу.

– У тебя сильные пальцы. Ты сильная женщина. Как я.

Такое сравнение не могло оставить меня равнодушной. Но в данную минуту сильной я себя не чувствовала.

– Ты не обиделась на меня?

– За что я могу на вас обижаться?

– За племянника.

– Вы специально послали его за мной? И даже имя дали ему, мимо которого я не смогла пройти…

– Ты умная, я знала это. Сядь сюда, – она дёрнула подбородком вниз.

Без каких-либо колебаний я пересела. Кушетка оказалась твёрдой, как камень, но сидеть на ней было удобно. Пальцы мои по-прежнему оставались в руке этой старухи. Она сидела прямо, не касаясь спиной стены, и в профиль её лицо выглядело совсем по-другому. Жёстче и пронзительней. Густые брови нависали над глазами, как скалы над обрывом, нос в середине преломлялся и внизу почти соприкасался с верхней губой, подбородок же выдавался вперёд так явно, что сразу можно было сказать, насколько упрямой была эта женщина. Наверное, её мало кто мог назвать хохотушкой в молодости, к своим же годам она и вовсе загрубела.

– Что, не нравлюсь тебе? – она так и не повернула ко мне головы. Да и зачем, если смотрела она совсем не глазами?

– Не знаю, что вам ответить…

Она кивнула, будто других слов от меня и не ждала, и закрыла глаза. Я сидела, не шелохнувшись. Рука моя, в том месте, которое соприкасалось с пальцами старухи, пульсировала. Интересно, что сказал бы Арсеньев, застав меня в таком положении? Не знаю, почему я вдруг вспомнила о нем.

– Он добрый человек, – она будто почувствовала движение моей мысли.

– Откуда вы знаете? – невольно вырвалось у меня.

Но она лишь улыбнулась в ответ. И открыла глаза.

– Расскажи мне о своей матери.

– О матери? – привычная тяжесть сдавила мою грудь. – Зачем?

– Затем, что тебе надо об этом рассказать. Я буду хорошо слушать.

– Я не понимаю…

– Не нужно понимать! – она нетерпеливо дёрнула головой. – Просто расскажи.

– Ладно, – я сглотнула слюну. – Только я её очень плохо помню.

– Как помнишь – так и расскажи.

– Она… ей было шестнадцать лет, когда она меня родила. Она очень любила… мужчин.

– Зачем ты врёшь?

– Я не вру!

– Тебе кто сказал об этом? Кто?

– Тётя Даша, соседка. Она сказала, что у моей матери была распущенная тяга к мужскому полу.

– Так и сказала?

– Да!

– А про сына своего она тебе ничего не сказала?