Жили-были

– Надо сводить тебя в парикмахерскую, – сделала она заметку для самой себя. А когда Митя отстранился, спросила: – Лёша давно ушёл?

– В пять, ему мама позвонила.

Саша прошла на кухню, посмотрела на грязную посуду в раковине. Мысленно вздохнула, но сыну улыбнулась, ободряюще.

– А ты как, не боялся, оставшись один?

Митька фыркнул, сел за кухонный стол, то есть, почти лёг на него, обхватив руками, а на мать взглянул снисходительно.

– Вот ещё. Что я, маленький?

– Конечно, не маленький, – поторопилась согласиться с ним Саша, но особо в браваду сына не поверила. Он лишь недавно стал возвращаться из школы один, и дома до самого вечера теперь был один, и как бы сам не храбрился, и что бы себе ни говорила Саша, пытаясь усвоить мысль, что у неё почти взрослый сын, всё равно волновалась. И, конечно же, замечала и улавливала все тени и намёки на его лице. Она всё-таки мать. И как бы Митька не храбрился, когда она появлялась дома, она знала, что определённый дискомфорт, находясь в одиночестве в пустой квартире, он испытывает. Поэтому и не спорила, когда он просил разрешения пригласить к ним друга. Было понятно, что они одни в квартире больше дурачатся, чем учат уроки, но так и Мите, и самой Саше было спокойнее.

Суп и пироги были съедены. А также конфеты, все подчистую, одни фантики в мусорном ведре. Саша пока ужин готовила, Митя умчался обратно к себе в комнату и что-то время от времени ей оттуда кричал. Рассказывал про школьные дела, возмущался количеством домашнего задания, а также тем, что его заставляют – мама, заставляют! – говорить по-английски. Разве это справедливо?

– Ужасно несправедливо, – согласилась Саша, раздумывая, как сообщить сыну, что на следующий год собирается нанять ему репетитора по тому самому ненавистному английскому языку.

– А пироги были вкусные, – сказал Митя за ужином. Уплетал за обе щеки макароны с подливой и мотал ногой. За это Саша его поругала, точнее, одёрнула, и на минуту он это делать прекратил. Правда, всего на минуту. Саше иногда казалось, что в сыне энергии столько, что он даже минуту спокойно посидеть не может. Если ногой мотать не будет, у него даже пища не усвоится. – С яблоками. Надо бабушке Вале сказать, чтобы ещё испекла. С вареньем.

– Она завтра нам холодца даст, обещала.

– Фу, холодец я не хочу. Я пирогов хочу.

Саша прищурилась, к сыну присмотрелась. А потом вспомнила слова тётки, что она адресовала ей, мол, ест всё, что хочет, и не толстеет, и, кажется, сыну метаболизм от неё достался. Вот с чем – с чем, а с аппетитом у Мити проблем не было никогда. Он как волчонок, есть хочет всегда. Правда, во всём остальном – росте, силе и решительности, Митя на неё похож не был. А также в скорости сообразительности ей только позавидовать восьмилетнему сыну можно. В школу Саша ходила, как по расписанию, вот уже год. Первый класс пережили более-менее спокойно, первоклашки считались несмышлёными детьми, и им многое прощалось, по крайней мере, психолог, который теперь на полной ставке почти в каждой школе, призывал быть терпимее, и к детям присматриваться, стараясь выявить зачатки таланта и индивидуальности. А вот во втором классе ситуация накалилась до предела, потому что, кажется, о её сыне уже всё выяснили, и принялись вызывать Сашу в школу. Пока к классному руководителю, хорошо, что не к директору. Страшно было подумать, что будет дальше.

– Зайди завтра после школы к бабушке Вале, – подала сыну идею Саша. – Она болеет, ей будет приятно. Но пирогов не проси, Митя. Лучше принеси ей что-нибудь.

Митя стал жевать медленнее, задумался. Потом спросил:

– А что я ей принесу? Булку из столовки?

Саша улыбку спрятала.

– Это было бы мило с твоей стороны. Но лучше принеси пятёрку.

– И где, по-твоему, я её возьму?

Саша приказала себе не расстраиваться, лишь поинтересовалась:

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Я думаю, мама. Когда я чего-то не знаю, я всегда спрашиваю у тебя.

Вот как можно на него злиться? Саша когда из-за стола поднялась, чтобы свою тарелку в раковину отнести, сначала к сыну подошла и поцеловала того в лоб.

– Это правильно. Не забывай меня спрашивать.

Следующие дни прошли в разговорах о предстоящей встрече с прошлым. Саше без конца звонила Каравайцева, было непохоже, что она советовалась, Алёна без всяких подсказок всё знала лучше всех, по всей видимости, ей просто нужно было выговориться, а иногда и пожаловаться. На нахальство одних, на беспечность других, и даже безнравственность третьих. Да, да, оказывается в их группе, безнравственных личностей было хоть отбавляй. Или это с людьми позже произошло? Судя по тому времени, что Алёна потратила на размышления об этом, её этот вопрос не на шутку волновал. Ещё звонил Стариков, и жаловался уже на Каравайцеву. Так и сказал:

– Сань, она меня достала. Чего ей надо?

– Чтобы ты хорошо в субботу отдохнул, – сказала Саша, стараясь быть миролюбивой и уж точно желания обсуждать подругу за её спиной, в ней не было.

Но Мишка, кажется, не поверил, потому что многозначительно хмыкнул.

– Да? Сначала доведёт меня до инсульта, а потом будет реанимировать бутылкой водки. У меня жена есть, чтобы плешь мне проедать, на фиг мне сдалась Каравайцева?

– Миша, мне тебя жалко, – сказала Саша, стараясь его поддержать, хотя повода и не находила. Но на то ведь друзья и существуют, чтобы выслушать и время от времени поддакнуть.

Стариков, видно, понял, что она несерьёзно, потому что вздохнул, после чего сказал:

– Врёшь ты всё, – и отключился.

А вот в один из вечеров пришлось встретиться с сестрой, и вот тогда уже поговорить о предстоящем серьёзно. Лика сама позвонила и пригласила вечерком её навестить.

– Приходи. Выпьем, поболтаем, – предложила она, а Саша решила не отказываться. Несмотря на некоторую дистанцию, которую Саша старалась держать, к Анжелике она относилась хорошо, искренне ценила их родственные связи, и провести иногда вечер вдвоём, за бокалом вина, в тишине, без детских криков и постоянных требований, было приятно. К тому же, Лику очень интересовало, в чём Саша собирается на встрече выпускников появиться, и что скрывать, Сашу и саму это интересовало, потому что идей пока не было, и ей необходим был совет Анжелики. Та прекрасно разбиралась в нарядах, дизайнерах и последних веяниях моды. Её это всегда интересовало больше, чем что-либо остальное в жизни, и поэтому Саша совершенно не удивилась, когда сестра с порога, вместо приветствия, ей заявила:

– Я подумала, что тебе нужно что-то жёлтое! Жёлтое сейчас на пике.

– Правда? – Саша переступила порог квартиры Анжелики, закрыла за собой дверь и принялась неспешно раздеваться.

Лика наблюдала за ней, оглядывала придирчиво, а когда Саша оказалась без пальто, в скромном форменном платье, не скрываясь, поморщилась. Она сама даже дома не допускала никакой расхлябанности, не носила банальных халатов и тапочек. Саша сколько раз поражалась, как у сестры хватает выдержки даже по дому, даже находясь в одиночестве, ходить хоть и в миленьких шлёпанцах, но на каблуках. Лика всегда была при макияже, прилично одета, будто каждую минуту ожидала визита дорогого гостя, читай: принца. Такой собранности и ответственному отношению к своей жизни можно было только позавидовать. Правда, удержать мужа ей это не помогло. Почему-то. Саше это казалось настоящей загадкой.

– Вина выпьешь? – спросила Лика, когда Саша сунула ноги в пушистые гостевые тапочки и прошла за хозяйкой в гостиную.

– Ещё бы. День был сумасшедший.

– Что у вас там с новой коллекцией? Пришла?

– Пришла. Можешь завтра заехать.

– Обязательно. – Анжелика улыбнулась. – В субботу надо быть во всеоружии.

– Смотрю, ты серьёзно настроена. – Саша присела на мягкий диван, буквально утонула в подушках, и от удовольствия зажурилась на секунду. А когда глаза открыла, невольно принялась наблюдать за сестрой. Как та достаёт хрустальные бокалы, берёт бутылку вина, выдёргивает пробку… На Анжелику можно было смотреть и смотреть, бесконечно. Она была будто само воплощение женской красоты на этой планете. Высокая, гибкая, стройная, красивая. Правда, грудь маловата, сестра из-за этого тайно комплексовала, искала спасение в специальных бюстгальтерах с поддержкой, и поэтому Саша была в курсе её озабоченности. Потому что это даже проблемой не было, Лика сама придумала себе этот недостаток, Саша была в этом уверена. Но спорить с сестрой по этому поводу… по любому поводу, было невозможно. Потому что Лика никогда не повышала голос и не выходила из себя, в этом не было необходимости. Она просто застывала, обиженная и оскорблённая, замолкала, взгляд подёргивался мутной поволокой, губы начинали дрожать, а уж когда она отворачивалась, в попытке справиться с собой и пережить обиду, любой человек, что оказывался рядом, готов был броситься ей на выручку и всё исправить, чего бы ему это не стоило. Любой, не говоря уже о мужчинах. Те попросту замирали рядом с Анжеликой и заметно глупели, прямо на глазах. Саша эту картину наблюдала с самого детства. Ещё помнила те времена, когда Лика смеялась над таким глупым поведением, но с годами научилась мужскими слабостями пользоваться, и Саша уже давно не сомневалась – сестре это нравилось. Лика перестала смеяться, перестала находить в этом хоть что-то забавное и относиться к этому легко. Она пользовалась. Но опять же, это не помогло ей удержать мужа. Совершенно непонятно, что нужно этим мужикам. Если даже от золотоволосых нимф уходят.

– Не хочется ударить в грязь лицом, – сказала тем временем Анжелика. Саша моргнула, и не сразу сумела оторваться от созерцания красоты и своих мыслей, понадобилась секунда, прежде чем сумела вспомнить тему их разговора.

Саша приняла из рук сестры бокал с белым вином.

– По-моему, ты слишком серьёзно принимаешь слова Алёны.

– Да? – Анжелика скептически на сестру взглянула, даже вздёрнула идеально выщипанную бровь. – А вот ты, по-моему, – Лика намеренно выделила это «по-моему», – слишком спокойно. Тебе всё равно, в чём идти? Каравайцева говорит, что будут все!

– И ты веришь? – Саша сделала пару глотков вина, потом даже губы облизала. – Замечательное вино.

Лика опустилась в кресло напротив, закинула ногу на ногу. Вяло отозвалась:

– Ага. – А сама казалась призадумавшейся. Спустя полминуты обратила к сестре заинтересованный взгляд: – Так в чём ты пойдёшь?