К истокам русской духовности. Этюды

Учитель слушал…

Ушел Клюев в четвертом часу. Обещал прийти вечером, но не пришел. Пришли Устиновы. Елизавета Алексеевна принесла самовар. С Устиновыми пришел Ушаков и старик писатель Измайлов. Пили чай. Есенин снова читал стихи, в том числе и «Черного человека». Говорил:

– Снимем квартиру вместе с Жоржем (Г. Ф. Устиновым – Ю. П.). Тетя Лиза (Устинова) будет хозяйка. Возьму у Ионова журнал. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там – за работу».

Утро 27 декабря. Тот же В. Эрлих рассказывает в своей книге «Право на песнь»: «Стоим около письменного стола: Есенин, Устинова и я… Кажется, в комнате была прислуга. Он (Есенин – Ю. П.) говорит:

– Да! Тетя Лиза, послушай! Это безобразие! чтобы в номере не было чернил! Ты понимаешь? Хочу написать стихи, и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри. что я сделал!

Он засучил рукав и показал руку: надрез. Поднялся крик. Устинова рассердилась не на шутку. Кончили они так:

– Сергунька! Говорю тебе в последний раз! Если повторится еще раз такая штука, мы больше не знакомы!

– Тетя Лиза! А я тебе говорю, что если у меня не будет чернил, я еще раз разрежу руку! Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!

– Чернила будут. Но если тебе еще раз взбредет в голову писать по ночам, а чернила к тому времени высохнут, можешь подождать до утра. Ничего с тобой не случится.

На этом посадили. Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака:

– Тебе.

Устинова хочет прочесть.

– Нет, ты подожди! Останется один, прочитает».

Далее Ю. Л. Прокушев приводит воспоминания Е. А. Устиновой. А затем подводит черту: «Если судить по этим рассказам то при разночтении в деталях и частностях, почти неизбежных в таких случаях, казалось, ничто не предвещало надвигающейся катастрофы». Юрий Львович формулирует здесь вопрос, который, я убежден, всегда висел в атмосфере народной скорби о С. А. Есенине: «Что могло произойти в те немногие часы, когда Есенин остался один в номере гостиницы? Какие черные силы толкнули поэта к роковой черте?»

Стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…», по признанию В. Эрлиха, было прочитано им лишь 28 декабря, когда он узнал о смерти Есенина. Впервые это стихотворение было напечатано в «Красной газете» 29 декабря и сразу же стало известно повсеместно как «завещание» поэта.

И вот, раскрыв 7-й номер журнала «Москва» за 1989 год, сразу наткнемся на заголовок: «Тайна гостиницы «Англетер». История одного частного расследования». Первая мысль – «перевели Агату Кристи». Только затем резанет – «Англетер»! Это ведь о Есенине! Прочитав первые две страницы, хочется отложить – какие-то вещи настараживают, отталкивают от чтения, не вызывают доверия. Все же, преодолевая внутреннее сопротивление, мы решаем прочитать это сочинение бывшего «следователя» (и откуда он взялся, толкователь смерти великого поэта? Вот одна сказка (опять сказка!) из статьи в журнале Москва «следователя» Хлысталова: «лет десять назад… в следственное управление неизвестное лицо прислало конверт с двумя фотографиями. На них изображен Есенин… повешенный в Англете! Не сказка, сознательная ложь!

Ведь маленькая ложь вызывает большое недоверие. Так, кажется, говорят англичане. А этих «маленьких неправд» в статье Э. Хлысталова, увы, предостаточно.

Э. Хлысталов убежден, что Есенин убит и что это было «политическое убийство». Он составил биохронику последних дней поэта, тщательно собирая различного рода документы, вплоть до счетов в ресторанах, и знает, где, кода, с кем и как долго был Сергей Александрович. Читаешь внимательно его «судебный очерк», и чувствуешь, как тебя ведут к убеждению, что организатором и исполнителем травли поэта было… конечно же – ГПУ, и что Есенина окружали явные и тайные враги, в том числе агенты ЧК и ГПУ! Забегая вперед, скажем, а, то что Айседора Дункан, знакомясь с Есениным, выполняла, весьма вероятно, заказ Абвера, будущи немецкой шпионкой, «босоножкой», как ее предшественница, тоже «босоножка», Мата Хари!

Прочитав этот очерк Э. Хлысталова, и вспомнив вышеприведенные рассказы о последних днях Есенина, написанные Ю. Л. Прокушевым, любой не искушенный в делах сыска человек, невольно придет к выводу, что если Есенин убит, то не исключено: убийцами (или причастными к убийству) являются В. Эрлих, чета Устиновых, художник Мансуров, старый писатель Измайлов и… Николай Клюев. Эдуард Хлысталов, заимствуя «схему преступления» Агаты Кристи, «предполагает, что был еще «некто загадочный». «Работник гостиницы?», «женщина?» – спрашивает себя же Э. Хлысталов. – «Неизвестный врач?»… «Я не исключаю, что именно заявление неизвестного врача о том, что смерть наступила за 5 – 7 часов до обнаружения трупа, дало алиби В. Эрлиху». Ergo sum!

Рассматривая ГПУ, как организатора и исполнителя убийства, естественно, «следователь МВД» Э. А. Хлысталов, как «профессионал» уличает их, то есть сотрудников ГРУ, милиционеров,

а) в небрежности (составления акта осмотра места происшествия);

б) сокрытии одних документов (показаний свидетелей) и подлоге, вплоть до акта судмедэкспертизы А. Г. Гиляревского («Поэтому можно категорически утверждать, что было еще одно заключение о причинах трагической гибели С. А. Есенина, которое в настоящее время неизвестно»);

в) умышленном отказе разрабатывать версию об убийстве (даже следователь не занимался «делом Есенина», а всего лишь дознаватель). Длинные руки у ГПУ, и хорошо следы заметали».

Вот еще одно открытие Э. Хлысталова: «собирая материал для очерка, знакомясь со множеством публикаций о С. А. Есенине, я обнаружил одну печальную закономерность: во всех опубликованных в нашей печати посмертных фотографиях поэта отсутствуют следы травм на его лице». И он задает вопрос: «Печатались такие фотографии, где этих травм и ожогов не было видно. Или они тщательно ретушировались?»

Э. Хлысталов пишет, что не берет ответственности судить о качестве выводов А. Г. Гиляревского. И все же «нервом» его заметок является интерпретация именно акта судмедэкспертизы. И это несмотря на то, что у него «нет уверенности, что акт написан рукой Гиляревского», что «создается впечатление, что акт Гиляревским А. Г. был написан под чьим-то давлением, без тщательного осмотра тела и до вскрытия».

…И вот перед нами акт вскрытия трупа Сергея Александровича Есенина, подписанный судмедэкспертом Гиляревским, и все фотографии из 5-го номера Англетера и фотография С. Есенин в морге Обуховской больницы г. Ленинграда (28.12.25 г.) и вместе с ней и «посмертная маска» С. Есенина. Так вот, следуя индуктивной логике детективного жанра, той «черной кошкой, которую ищут в темной комнате», должно являться стихотворение «До свиданья, друг мой. до свиданья…». Здесь, по нашему мнению, чутье «профессионала-сыщика» Э. Хлысталова не подвело. Процитируем «сказку»! «Откровенно говоря, я не представляю, как можно написать стихотворение кровью из разрезанной вены…» Дальше: «Дружбы с Эрлихом у Есенина не было, он устраивал Есенина как предприимчивый человек, поэтому писать ему кровью стихотворение гордый Есенин никогда бы не стал». И здесь Хлысталов неправ – психологически резонно отдать было это стихотворение не другу, а предприимчивому человеку (такой вернее донесет его до широкой аудитории, что, кстати, Эрлих и сделал).

Так вот, окажись, что это стихотворение написано не Есениным, или не его кровью, или кровью мертвого Есенина – все встало бы на свои места в версии Э. Хлысталова. С актом же судмедэксперта не так все однозначно: ведь не только по соображениям сокрытия убийства кто-то мог его подменить или «отредактировать». Но и по другим мотивам… Так что судмедэкспертам вместе с есениноведами следовало бы, на наш взгляд, начинать именно со стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…» (С. А. Есенин последние два года неоднократно госпитализировался, в том числе и в связи с травмой ноги, в больницах Москвы, в 1923 году он лечился также в Европе. Современными методами можно установить идентичность крови, которой написано последнее стихотворение, и крови С. А. Есенина.

При первом нашем взгляде на фотографию мертвого Есенина, сразу бросилось в глаза огромная вмятина на лбу поэта, идущая чуть ли не от волосистой части головы, захватывающая две трети правой надбровной дуги и переносье. Вряд ли это дефект эмульсионного слоя фотографии. Не зная акта судмедэкспертизы, только на основании осмотра этой фотографии даже не профессионалы должны бы заключить, что это повреждение костей черепа посмертное и возникло от удара тупым твердым предметом с большой силой или от удара о таковой. Будь оно прижизненным – не так бы выглядели глаза, нос и уши (избавим читателя от подробностей, а тот, кто знаком с медициной или физиологией, легко дорисует картину). Но, сравнивая эту фотографию с «посмертной маской» (читай дальше!) С. А. Есенина, замечаешь явное несоответствие в повреждении: судя, по маске, эта вмятина… какая-то «искусственная»! Ниже поясним.

А теперь что касается самого акта А. Г. Гиляревского. Во-первых, в акте нет ни малейших указаний на наличие черепно-мозговой травмы – ни прижизненного, ни посмертного характера. Вдавление на лбу расценено как «давление при повешении» (о трубу отопления, к которой была привязана веревка. (Е.С., М.Ч.) Так действительно выглядят посмертные вдавления, возникающие в результате трупного окоченения. Картина смерти от асфиксии (удушения) описана в акте. конечно, недостаточно полно и подробно, но все же, судя по акту, состояние внутренних органов именно такое, как бывает при смерти от асфиксии. Наши замечания по акту касаются, в частности, и описания странгуляционной борозды. Да. при такой странгуляционной борозде, смерть могла наступить от асфиксии. Как ни крути, от этого не уйти, и все рассуждения Э. Хлысталова, касающиеся повреждений, найденных на трупе С. А. Есенина, ни в какую другую картину не укладываются.

И вот здесь нам нужно сделать одно чрезвычайно серьезное и ко многому обязывающее замечание. Акт Гиляревского неполный и по описанию картины смерти, и по сохранности (часть акта оторвана, как раз при описании состояния мозга и перед заключением). Тем не менее, мы должны заявить, что описание состояния мозга не соответствует описанию состояния других органов! Это не мозг в асфиксии (для специалистов поясняем: нет ни одного признака отека мозга, обязательного при асфиксии). Картина состояния мозга из данного акта А. Г. Гиляревского, могла бы соответствовать смерти, например, от острой сердечно-сосудистой недостаточности (и то не полностью) или от отравления некоторыми быстродействующими ядами. Сразу оговоримся – мы не выдвигаю никаких новых «версий», а констатирую факты. Конечно, нужно поднять другие акты судмедэкспертизы, написанные А. Г. Гиляревским, в том числе и повешенных, и сравнить их с данным. Но, думаем, тут дело в другом. Склонны согласиться с Э. Хлысталовым, что на эксперта. проводившего вскрытие трупа С. А. Есенина, «оказывали давление». Опять же оговоримся: это давление могло иметь самые различные мотивы, а не только те, чтобы сокрыть убийство.

В плане нашего замечания о несоответствии состояния мозга другим органам многое в расследовании гибели поэта начинает представать в неожиданном свете. Подчеркиваем, что мы здесь рассуждаем, как ученые, (а не так, как Э. Хлысталов – с позиций «должного», инструкциями определенного). Так вот, с нашей точки зрения, не важно, написал данный акт А. Г. Гиляревский или другой судмедэксперт, (а то, что акт этот написан не сотрудником ГПУ, а судмедэкспертом, то есть врачом-профессионалом, не вызывает никакого сомнения). Важно другое. Убеждены, что бросающееся в глаза профессионалу несоответствие патологоанатомических данных мозга и других внутренних органов – не небрежность и не показатель невежественности врача. Это сделано сознательно, преднамеренно. Это сделано, как указание для всякого другого судмедэкперта, в руки к которому попадет данный акт, что он не соответствует истине. Это послание коллеги коллеге. Честное послание честного человека. Вынужденного, таким образом, зашифровываться, прятать то, что ему стало известно – от профана и невежды, от злой и правящей воли. Или… чтобы смягчить удар по психике, многомиллионных обожателей великого поэта!

Во времени гитлеризма в Германии честные психиатры, чтобы их пациентов не уничтожали, как неполноценных, придумывали различные термины. Напиши они в истории болезни «психопат» или «шизофреник» – и больной был бы уничтожен. А наши психиатры, во времена «великого застоя», как изощрялись, чтобы скрыть истину и оправдать инакомыслие! А. В. Снежневский, к примеру. Его обвиняют, что он придумал термин «вялотекущая шизофрения» для того, чтобы всех инакомыслящих объявить сумасшедшими. И это делает невежество. Ведь, по теории Снежневского, страдающий вялотекущей шизофренией (вдумайтесь в термин – «вялотекущая»! ) – это очень-очень долго психически сохранный человек. Поставь такому человеку просто «шизофрения» – преждевременное слабоумие – и приговоришь его сразу к социальной смерти. Да, вот так приходится изощряться всем, кто несет в своем сердце клятву Гиппократа!

Судмедэксперт, написавший акт, подписанный фамилией Гиляревского, знал, что «дело» прикроют. И он оставил свой знак нам, потомкам.

Наконец, пора высказать и свое мнение и ответить на извечный русский вопрос: «Что делать?».

Убеждены, и в этом мы солидарны с нашим научным редактором, профессором Евгением Васильевичем Черносвитовым, что выход один – необходимо повторное судебно-медицинское исследование останков трупа С. А. Есенина, то есть эксгумация. Думаем, что попытки, например, найти необходимую информацию у поэтов, художников, случайных людей, так или иначе соприкоснувшихся со смертью Есенина, – тщетные попытка! «У страха глаза велики». Богатое воображение заставляет нас видеть то, чего нет перед глазами («мраморное лицо», «исчезнувший пиджак», «ожог лица», «синяки» и т. п., – это скорее всего плоды встревоженного воображения). Кстати, очерк Сергея Куняева «Смерть поэта. Версия. Хроника журналистского расследования» – это выплеск эмоций человека, гибель Есенина которому глубоко небезразлична. Но… в хронике, к сожалению, находим «20 гр. мозга», вышедших через образование на лбу. Если бы автор был медиком, то он знал бы, что когда через повреждения лба выходит 20 граммов мозга, то весь остальной мозг «выходит» через рот, нос, уши, и вряд ли написал бы это!

Предложение об эксгумации трупа С. А. Есенина об этом впервые высказался профессор Евгений Васильевич Черносвитов, имеющий солидный опыт практической работы судебномедицинского эксперта, в 1989 году Ю. Л. Прокушеву, В. И Белову и племяннице С. А. Есенина – Т. П. Флор-Есениной. От них он услышал, что все нужно взвесить, продумать. Делать спокойно и основательно. Ведь речь идет о нашей народной гордости и чести. Они согласились с профессором, что «нужно идти до конца». Евгений Васильевич тогда, от общества «Знание», проехал по всему СССР! Поговорил сначала со своими родными, друзьями и знакомыми, которые его однозначно поддержали. А выступления его были перед крестьянами и рабочими, служащими, военнослужащими, учеными, писателями, деятелями искусства разных поколений) – серьезных аргументов против эксгумации Евгений Васильевич не получил. Но ему не раз приходилось слышать сомнения такого рода: «Пошумите, попишите – и на этом закончите… Как со смертью Маяковского…». Разговаривал профессор и с представителями Русской православной церкви – нет аргументов против. Действительно, ведь вскрывают могилы. Когда переносят прах из одного места в другое, и не только по желанию умершего лежать в родной земле, но и просто из одного места родной земли в другое. Не только вскрываются могилы. Но и непосредственное воздействие на останки оказывается – хотя бы для того, чтобы их сохранить… Неужели тайна смерти какого-нибудь Тутанхамона нас больше волнует, чем тайна гибели Есенина?

С горечью и сейчас думаем, что нам следовало бы собрать группу специалистов и не бояться прикоснуться не к одной тайне смерти, и не один прах подвергнуть строгой научной экспертизе… Нас, например, уже, как граждан постсоветской России, оскорбляет версия самоубийства декабриста М. С. Лунина, предложенная Натаном Эйдельманом, и в изощренном виде представленная в спектакле «Смерть Жака»…

«Тайна могилы» – понятие суеверное. Предки наши предавали своих усопших огню. В земле лишь сохраняли (отсюда и слово «хоронить») – на время.

Отдельно нужно сказать о Василии Ивановиче Белове, который подвигнул Евгения Васильевича Черносвитова на расследование гибели Есенина, узнав, что он в прошлом судмедэксперт и психиатр. Василий Иванович первым поднял вопрос о причинах гибели Есенина, выступив в своей родной Вологде («Пора снять с него клевету о самоубийстве»). Его поддержали В. Г. Распутин и И. С. Глазунов.

Василий Иванович дал Евгению Васильевичу копию своего письма главному редактору «Огонька» В. Коротичу. Вот это письмо:

«Виталий Алексеевич! Шлю Вам привет.

Письмо с приглашением участвовать получил – спасибо. В «Огоньке» я ни разу не печатался. Попытки были безуспешные. Не вижу принципиальной разницы между временам, у вас пока сменилась одна форма.

У меня просьба к Вам и Евгению Александровичу: опубликуйте правду о смерти Есенина (пора снять с него клевету о самоубийстве). Это было бы совершенно в духе перестройки и гласности. Имеются и документы, и серьезные исследования, и живые свидетели.

Прошу, не отвечая пока по существу, подтвердить получение моего письма. Белов. 17.V.87».

Подтверждения Василий Иванович не получил. Правду о смерти С. А. Есенина «Огонек» не опубликовал. Письмо является собственностью профессора Евгения Васильевича Черносвитова, нашего научного редактора. Как Василий Иванович Белов передал судьбу расследования смерти Сергея Есенина Евгению Васильевичу, я написала в журнале «Аврора» (см. журнал «Аврора», №6.2012).

На свою первую публикацию о смерти С. А. Есенина Евгений Васильевич Черносвитов получил много писем в поддержку. Противники, видимо, просто не писали. Одно письмо мы выделим, ибо его писал профессионал-филолог. Имя его было для Евгения Васильевича, неизвестное, не знали автора письма и коллеги по ИМЛИ (где Евгений Васильевич к тому времени уже работал старшим научным сотрудником, собирая коллектив для подготовки собрания сочинения В. М. Шукшина). Но… оказался неожиданным образом для самого себя – это было до его о смерти Есенина – в есенинской группе по подготовке академического собрания сочинений поэта).

Цитируем письмо неизвестного автора.

«Берем книгу «Сергей Есенин. Собрание сочинений в двух томах. Том 1. Стихотворения, поэмы. Москва, «Советская Россия», 1990, «Современник». Слово о поэте Ю. В. Бондарева. Составление, вступительная статья и комментарий Ю. Л. Прокушева» и читаем начало поэмы «Черный человек»:

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит