Книга странствий. Том второй

Книга странствий. Том второй
Эльдар Ахадов

В новой книге Эльдара Ахадова, написанной в лучших традициях Русского географического общества, в художественно-публицистической форме освещаются реальные события многогранной жизни автора на Крайнем Севере и в Сибири, в Азербайджане и Пензенской области, а также его путешествия по Азиатскому и Южноамериканскому континентам.

Книга странствий

Том второй

Эльдар Ахадов

Фотограф Эльдар Алихасович Ахадов

© Эльдар Ахадов, 2017

© Эльдар Алихасович Ахадов, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4483-7653-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга странствий

В новой книге Эльдара Ахадова, написанной в лучших традициях Русского географического общества, в художественно-публицистической форме освещаются реальные события многогранной жизни автора на Крайнем Севере и в Сибири, в Азербайджане и Пензенской области, а также его путешествия по Азиатскому и Южноамериканскому континентам. Герои книги – ненцы в чумах из оленьих шкур, бронзовый якут на въезде в анабарский посёлок, тувинская шаманка с бубном, строители газопроводов и буровики-нефтяники, дельфины Эгейского моря и поющие индейцы племени гуарани, китайские таксисты и турецкий султан, геолог, играющий на саксофоне посреди бескрайней тайги, аргентинская девушка, танцующая танго в квартале Ла Бока, и гордая Сары Гялин из горного азербайджанского селения… множество персонажей населяет книгу воспоминаний писателя и легенд, с которымиему довелось познакомиться.

Сибирские страницы

Два кремля

У каждого исторического архитектурного ансамбля есть свои уникальные черты, сложившиеся за долгое время его существования. Мне довелось наблюдать вблизи кремлёвские башни двух государственных цитаделей: в Москве и Тобольске. О величии, своеобразии и истории башен московского кремля упоминать не стану, поскольку и без того об этом написано и сказано более чем достаточно. Впрочем, не существует недостатка в соответствующей информации и о тобольском кремле. Поэтому ограничусь тем, что обратило на себя моё внимание при первом же сравнении впечатлений от увиденного. На сегодняшний день в силу исторических обстоятельств ни в том, ни в этом кремле не существует жилых зданий, в которых бы жили люди, а не служили только чиновники и обслуга, как в Москве, или музейные работники, как в Тобольске. Отсутствие жителей придаёт любому месту казённый, музейный или кладбищенский вид. И никакая ухоженность здесь не исправит положения. Мёртвое – оно и есть мёртвое. Не живут там люди, не ссорятся и не мирятся с жёнами-мужьями, не плодятся, не воспитывают детей…

Для тех, кого хлебом не корми, дай только покритиковать любое моё высказывание, особо подчеркну, что не придаю своему наблюдению никакой политической или эмоциональной окраски, ограничившись констатацией факта: люди там не живут. Нахождение людей на этих территориях связано либо исключительно с их служебными обязанностями, либо с туризмом.

Но ведь изначально было не так. Беклемишевская, Свибловская и другие московские кремлёвские башни сохранили фамилии семей, дома которых находились возле них. Водовзводная, Тайницкая башни имели отношение к снабжению жителей кремля водой. Не для праздного музейного любопытства они возводились.

В тобольском кремле я побывал дважды – в разные годы. И оба раза – в самом начале марта. Ещё издали, далеко за чертой города, вид тобольского кремля наводит на мысль о том, что место под строительство крепости выбирали люди, обладавшие не только способностями в деле фортификации, но и несомненным поэтическим художественным чутьём. Белостенный кремль, словно облако, плыл под пронзительно синими мартовскими небесами.

Это ощущение усилилось во время пребывания внутри и возле кремля благодаря одной детали, которая совершенно отличает единственный каменный сибирский кремль от московского: там, где на башнях второго красуются алые звёзды или золочёные флажки, на большинстве тобольских башен возвышаются… парящие в небесах ангелы. Ангелы над кремлём – впечатляющее зрелище!

На мой взгляд наряду с несомненной важнейшей ролью в создании тобольского кремля Семёна Ульяновича Ремезова (картографа, архитектора, строителя, историка, художника и писателя одновременно) и митрополита Павла (бывшего ранее архимандритом Чудова монастыря в московском кремле) до сей поры недооценена деятельность выдающегося русского государственного деятеля – первого губернатора Сибири, Матвея Петровича Гагарина, казнённого в 1721 году по навету влиятельных петербургских завистников и казнокрадов, начиная с Меншикова.

Именно Гагарин начал строительство в Тобольске каменного кремля. Им были заложены Дмитровские ворота кремля. При нём началось строительство каменных стен и башен Малого города, руководимые Ремезовым. При нём в Тобольске впервые появились мостовые на улицах, первый кукольный театр, школа для детей чиновников и купцов. Благодаря ему были построены морские суда и налажено водное сообщение между Охотском и Камчаткой. Он развивал дипломатические отношения с казахскими и китайскими правителями. С 1707 года при дворце Гагарина жил первый японец в России – преподаватель и переводчик с японского языка Дэмбэй, сын Дэнсэя из японского города Осака. С Дэмбэем в Россию впервые попали японские книги по искусству. В 1716 году Гагарин подарил Петру Первому 96 крупных золотых изделий и 20 мелких золотых вещей общим весом более 22 кг из найденных и исследованных скифских курганов…

В городе Осака при местном отделении Общества «Япония – страны Евразии» создано «Общество Дэмбэя» (Дэмбэ-но кай). Дэмбэй жил в Осаке в квартале Танимати. У нас в стране, кроме памятной доски на западной стене тюремного замка в Тобольске, изготовленной совсем недавно художником А. Баклановым, памяти Матвея Гагарина, как это ни стыдно признать, не посвящено ничего.

В музее Григория Распутина

В Ярковском районе Тюменской области находится село Покровское. В нём расположен дом-музей Григория Ефимовича Распутина. Сегодня довелось побывать там и познакомиться с хозяйкой музея Мариной Юрьевной Смирновой, основавшей в этом селе вместе с супругом Владимиром Смирновым на собственные семейные средства уникальный частный музей. Дом Распутина был сознательно разрушен государством в 1980 году. Супруги на свои деньги, как могли, восстановили его, по крупицам собрали материалы о Распутине и подлинные вещи, принадлежавшие его семье. Смирновыми написаны три книги о жизни Григория Ефимовича, из которых становится ясным, что этого человека чудовищно оболгали и зверски убили враги России, а советская власть этому всячески способствовала.

Названия этих книг, которые следует прочитать всякому русскому человеку, интересующемуся ПОДЛИННОЙ историей России и считающему себя интеллигентным человеком: «Неизвестное о Распутине» (1999 год), «Распутин. Постскриптум» (2003 год), «Неизвестное о Распутине. Постскриптум» (2006 год). Кстати, в третьей из этих книг приводится полный текст книги самого Григория Ефимовича – «Мои мысли и размышления». Книга опубликована в Петрограде в 1915 году, то есть, всего за год до его убийства известными питерскими гомосексуалистами, услужливо отработавшими заказ британской разведки на устранение сибирского крестьянина, волею судьбы оказавшегося в центре исторических российских событий.

Увы. Реальный Григорий Распутин практически до сих пор мало известен широкой публике. Та наглая сознательная чушь, которую на него возвели и возводят поныне, нисколько не соответствует реальному образу искренне богомольного, абсолютно непьющего и никогда в жизни своей ни с кем не блудодействовавшего единственного реального спасителя малолетнего наследника престола.

Из личных впечатлений должен отметить, что Марина Юрьевна не только бескорыстный служитель музейного дела и автор исторических книг, но и замечательный рассказчик. Уверен: её страстное душевное выступление перед экскурсантами с рассказом о жизни и смерти Распутина долго не забудется никому из тех, кто его слышал.

Магнетизм личности Распутина продолжает влиять на судьбы людей. Среди посетителей музея были и всем известный Анатолий Чубайс, и первый заместитель правительства России Игорь Шувалов, и журналист НТВ Леонид Парфёнов, и модельер Вячеслав Зайцев, и чемпион мира по смешанным единоборствам Федор Емельяненко, и актеры Георгий Жжёнов и Александр Михайлов… Сергей Собянин после посещения музея получил повышение – стал мэром Москвы, создав тем самым новую примету. Знаменитые «Бони-М» не только посетили музей, но и пели здесь свои песни. Кстати, именно здесь, напротив дома Распутина, направляясь к последнему месту своего земного существования в Екатеринбург, 14 апреля 1918 года два с половиной часа простояла семья императора Николая, ожидая перепряжки лошадей, словно прощаясь с духом хранителя династии…

Марина Юрьевна любезно подписала мне свою книгу, а я подарил ей свою – книгу стихов «Ожидание чуда» с фотографией солнечного ангела на обложке. На прощание мы сфотографировались.

Последний поклон (воспоминания о В. П. Астафьеве)

«Эльдару Ахадову с поклоном и на добрую память

Виктор Астафьев, 14.02.2000г.»

(надпись на книге)

Мысль записать то, что сохранилось в моей памяти о встречах с Виктором Петровичем, появилась у меня практически сразу же после известия о кончине великого русского писателя. Да, всё никак не мог заставить себя собраться, только теперь, спустя несколько месяцев после похорон…

Каким же он запомнился мне? Весёлым. Его жизнерадостный от сердца открытый смех помню очень хорошо. В декабре 1995 года в помещении редакции литературного журнала «День и ночь» от всей души развеселил его мой застольный рассказ о первом знакомстве с Сибирью. Беседовали мы довольно долго, Виктору Петровичу кто-то пытался напомнить о времени, да он всё отмахивался. Впрочем, я и сам, увлекшись своим рассказом, сгоряча так и не заметил сновавших вокруг нас телевизионщиков. Только после, уже дома – увидел фрагмент нашей беседы с Астафьевым по телевизору. Видимо повествование о моих приключениях пришлось ему по душе: отборного коньячку по ходу дела он улыбаясь подливал сам… Ещё от той нашей встречи у меня сохранилась первая подписанная самим писателем книга.

Помню Виктора Петровича взволнованным и растроганным. Это было на церемонии посвящения в лицеисты одаренных ребят из Красноярского литературного лицея. Вокруг писателя всегда вращались разные люди: чиновники от литературы и просто чиновники, литераторы, которым что-нибудь нужно было от него, просто восторженные поклонники и поклонницы. Быть назойливым – не в моем характере. От того, что ни разу я не навязал ему своего присутствия, непосредственное общение с ним, было для меня бесценным, ибо случалось оно только естественным ненамеренным образом. А в тот раз наши места в актовом зале дома Союза Писателей случайно оказались рядом: он поздоровался и присел справа возле меня. Выступления юных лицеистов, церемония их награждения, посвящение в лицеисты новичков и само вручение ученических билетов ребятишкам – дела, которыми в тот день пришлось отчасти заниматься и самому Виктору Петровичу, всерьёз взволновали его. У него было доброе отзывчивое сердце…

После того, как молодежь ушла, на чаепитии с Виктором Петровичем осталось несколько красноярских писателей и педагогов литературного лицея. Были Михаил Успенский, Сергей Задереев, Марина Саввиных, ещё несколько человек. Рассказывал он тогда о том, как разные политически ангажированные местные и московские организации постоянно обращаются к нему с просьбами высказаться по тому или иному событию, поддержать их позиции, и о том, как он устал от всего этого, постоянно отказываясь участвовать в этих сиюминутных игрищах…

Ещё помню великого писателя огорченным до глубины души после заседания писательской организации, на котором как-то разом вылезли наружу все накопившиеся противоречия, взаимные обиды, обнаружился раскол в писательских рядах…

Виктору Петровичу было уже нелегко ходить. Он вышел, опираясь на палочку, встал перед всем обществом и в качестве аргумента против раскола организации зачитал отрывок статьи Валентина Курбатова. Я помню его резкий и гневный голос в тот вечер.

А ещё я помню Астафьева одиноким. Это было после торжественного праздничного концерта в Большом Концертном Зале города. Концерт был посвящен двухсотлетию со дня рождения другого великого русского писателя и поэта – Александра Сергеевича Пушкина. В зале присутствовали потомки Пушкина со всего мира, было множество людей из местной и приезжей культурной элиты общества, руководители города и края. И вот по окончании действа, когда народ стал расходиться, получилось так, что я поотстал от схлынувшей уже из зала толпы, увлекшись беседой с одним из потомков Александра Сергеевича, приехавшего из Иркутской области. В холле было уже наполовину пусто, когда я неожиданно для себя заметил впереди одинокую фигуру опирающегося на трость, медленно и тяжело идущего пожилого человека. Это был Виктор Петрович Астафьев. Помню, как поразила меня эта одинокость, тем более удивительная при том обилии людей бомонда и временщиков разного толка, которые постоянно вились вокруг!.. Никто не предложил ему помощи, никто вроде как… не заметил его! При том ажиотаже вокруг его имени, который ощущался все время, это было невообразимо, но… Он был ОДИНОК. И ни одна живая душа этого не заметила в тот ликующий праздничный день.

Помню нашу с ним короткую беседу в день Победы. Мы сидели рядом на одном бежевом диване в кабинете председателя писательской организации. Он пригубил вина за ту самую Победу, за которую заплатил когда-то собственной кровью, и сидел, тихий, задумавшийся о чем-то, о своём…

Все знали, какую тяжелую борьбу вел он в то время со своими болезнями, как держался на одном только своём несломленном великом духе. Мне захотелось как-то приободрить, поддержать Виктора Петровича. Я спросил у Астафьева насколько интересно ему жить в нынешнее время, когда каждый день приносит что-то новое в жизнь общества, страны и мира в целом. И вдруг услышал в ответ совсем не то, что ожидал… «Нет,» – сказал Виктор Петрович, – « Всё уже было в моей жизни и ничего интересного или нового, кроме давно мной ожиданного и предвиденного не будет. Одно только меня радует по-прежнему: Это когда солнышко утром восходит и птички поют…» И столько было мудрого спокойствия в этих его словах, что запомнились они мне с той поры на всю жизнь.

Я не знаю: читал ли Виктор Петрович мою книгу, которую я передал его супруге Марии Семёновне, заглянув однажды в их всегда гостеприимный дом в Академгородке. Надеюсь, что успел полистать, Он тогда лежал в больнице после очередного кризиса. Мария Семёновна поблагодарила меня, участливо спросив о трудностях с финансированием издания поэтических произведений. А книга называлась – «ВСЯ ЖИЗНЬ», в память о той нашей беседе с Виктором Петровичем.

Зван-гора

– А я вам говорю – есть там пещера! Ну, как это «нет»? Ну, и что? Ну, ходили вы там двести двадцать раз, там не только вы ходили, там и до вас и без вас много народу перебывало… Только не каждому то место открывается! Не каждому!.. Почему мне открылось?.. Да, потому что… Это… А шут его знает! Буду я ещё тут с вами гадать! Открылось и открылось. В роду у нас люди были простые, работящие… Червоточины в нас нет… Может, поэтому? Не завидовали никому никогда. Работали и работали. Знали, каким потом честный хлеб достаётся.

– Егорыч, а можно кому-нибудь ещё ту пещеру увидеть? Ведь всё вокруг с пацанами излазили, везде тусовались, и по Зван-горе чуть не каждый день ходим, всё о ней слыхали, а видеть там – ничего не видели… Только один ты остался из тех, кто ту пещеру видел и сам в ней побывал… Ну, будь человеком! Своди нас туда хоть разок, покажи! Мы и отстанем. И смеяться не будем… Честно-честно!..

– Это вы-то, оглоеды, смеяться не будете?! Ну, да!.. Нет у меня к вам веры никакой! Вы ж безобразники натуральные… Сколько раз вы надо мной смеялись? Сколько озоровали, бесстыдники?.. Я вас спрашиваю!!

– Да ладно, Егорыч, наезжать-то… Мы ж по-честному хотели. Правда, Вовка? Хотели по-честному?..

– Правда!.. Своди нас туда, Иван Егорыч! Паж-жа-луста!..

– Ну, ты глянь в Вовкины глаза! Смотри, как парень в пещеру хочет! Раньше титьку у мамки так не просил!.. А тебя просит. С уважением. Да, Вовк?..