Мусор

– Мультифрукт давай. Хлеба. И сосисок!

– Может, колбасы вместо сосисок? – вмешался Саша, всегда брезговавший сырыми сосисками, хотя особенной разницы между ними и докторской колбасой не замечал.

– Сосисками побольше да подешевле будет, – серьёзно пытался убедить его Андрюха, но, посмотрев обеспокоенное лицо, быстро согласился. – Дело хозяйское. Хочется денежки тратить – мы только рады! – и он демонстративно подмигнул Вале, которая облокотилась на прилавок и, внимательно разглядывая Сашу, улыбалась.

– Смотри-и, с ним поведёшься, ещё и не тому научит…

– Так мы с ним знакомы со школы! Всё он про меня знает, где только вместе ни бывали! Это ж старый кореш мой.

– Серьёзно? – Валя даже выпрямилась. – А что-то я тебя по школе не припомню. Думала, неместный какой-то парень!

Саша собирался что-то ответить ей, достаточно любезное и остроумное, но тут дверь снова открылась, и вошла целая ватага – человек семь – подростков, бесстыдно и громко матерясь. То ли они были разного возраста, то ли собрались вместе слишком высокие и очень маленькие. Самому низкому из них на вид можно было дать не больше десяти лет: щуплый, в куртке, что была ему сильно велика и только делала ещё худее; в узких, в обтяг, джинсах, объёмных ботинках, нелепо венчавших тоненькие ножки, надвинутой по самые брови шапке, будто она велика и сама сползает на лицо; тёмный, как будто чумазый, с косящими чёрными глазками. Самый высокий выглядел лет на пятнадцать, а то и больше. В спортивном костюме, развязный, уверенный в себе. Была среди них и девчонка: тоже миниатюрная, с растрёпанными чёрными волосами, на макушке покрашенными в зелёный – Саша видел много молодых людей, так красившихся, но никогда ещё это не смотрелось так смешно, будто её просто перевернули вверх тормашками и макнули головой в зелёнку. Она всё время стояла поодаль, нахмурившись и усердно жуя жвачку, словно это придавало ей уверенности, – быстро писала кому-то в телефоне, легко касаясь чёрными ногтями экрана.

Старший на вид, продолжая о чём-то пересмеиваться с товарищами, небрежно, не оборачиваясь, бросил продавщице:

– Пива два с половиной, – и достал из кармана кулак, в котором оказалась зажата заранее собранная монетами и одной бумажкой ровно необходимая сумма.

– Восемнадцать есть? – холодно парировала Валя.

– Есть, конечно, давно уж девятнадцать, – ехидно зыркнул парнишка и сделал странное движение губами, точно приготовился плюнуть, но вовремя одумался.

– Паспорт, – с королевским достоинством приподняла тонкие полосочки бровей продавщица.

– Блин, забыл, – нимало не смущаясь, широко улыбнулся тот.

– Тогда хрен, – подражая его улыбке, так же ответила она.

Несколько подростков возмущённо загалдели в один голос, другие – те, что поменьше, молчаливо жались по стенам, готовые уйти. Девушка вздохнула: «Говорила же», – и тоже развернулась к выходу, сохраняя равнодушие. Доброжелательный Андрюха сказал:

– Валюш, а дай-ка мне два с половиной литра «Приятеля», а?

– Вот он, нашёлся, – усмехнулась она.

– Вам нефильтрованное, янтарное или обычное, отцы? – поинтересовался Андрей у подростков. Те протяжно забасили: «Обы-ычное, обы-ычное». Самый маленький и чумазый пискнул: «Спасибо, дядь». Все, включая Андрюху и Валентину, рассмеялись: «Ты-то куда?». Малыш смутился, нахмурился и отошёл к холодильнику, к которому вернулась и девчонка.

Пузатая коричневая бутылка глухо стукнула о прилавок. Лидер компании, пересыпавший в этот момент деньги из своей руки в подставленную лодочкой широкую ладонь Андрюхи, нахально заметил: «Куда? Не тряси!». Валя ответила неопределённым возгласом, означавшим её возмущение детской наглостью.

– Сигареты не забудь, – напомнила вдруг девочка с зелёной макушкой.

– А, точно, – спохватился длинный. – Дядь, не будет сигарет? – и он перевёл колкий, прямой взгляд с Андрюхи на Сашу.

– Не курю, – мотнул тот головой.

– Дай говна – дай и ложку, – продолжал веселиться его товарищ, доставая из кармана пачку синего «Бонда». – Сами такие были, – и он с удовольствием посмотрел на друга, ища подтверждения.

Когда всё было куплено, и Андрюха, отказавшийся от помощи, нёс по тёмной, с незажжёнными ещё по летней привычке фонарями улице туго набитый чёрный пакет, периодически вздыхая: «Не оборвались бы ручки только», – а впереди, сильно вдалеке, были слышны детские голоса, звонко наперебой сквернословящие и тут же смеющиеся, но самих их уже не было видно – Саша думал, что и правда, они были именно такими. Он вдруг вспомнил, как вечерами они собирались у другого, такого же, магазинчика, на углу его улицы, долго и тщательно отсчитывая мелочь, которую удалось набрать у родителей, вычисляли, что можно на эти деньги купить – счастьем было, если к бутылке пива и сигаретам прилагалось ещё немного, чтобы позволить и семечки, например, или маленькую жестяную баночку апельсинового коктейля – «догнаться». Как шли потом на территорию детского сада, охраняемую его соседом: дети давно разошлись по домам, и на пустых игровых площадках им разрешалось сидеть под навесом, при условии, если потом уберут за собой. Как весело им было! Он даже не мог бы вспомнить ни одной шутки, но точно хранил это ощущение вечерней тишины, общей бесцельности, блаженной безответственности, болевшего от смеха живота и кружившего, кружившего, не создававшего совершенно никаких проблем, свободно выпускавшего наружу что-то громкое и цветущее из самого нутра, что приходилось скрывать в себе целыми днями, опьянения – чувство, которое он искал в алкоголе, пожалуй, до сих пор, но никогда больше не испытывал. Даже в самые радостные моменты он теперь давал больше злобы и удручения, чем освобождения. И это главное, чего он всякий раз хотел найти здесь, но больше не узнавал, – приходил сюда и словно встречал других, незнакомых людей, не те стены, не те дома, и сам он, Саша, был кем-то совсем другим, никогда в жизни тут не сидевшим, не гулявшим, так беззаветно не хохотавшим.

Глава 7

Все сидели вокруг стола и внимательно, оставив музыку лишь блеклым фоном, слушали дядю Шуру, даже не обратив внимания на возвращение Саши с Андреем.

– Ну, и вот. Думаю: самое время, значит, того… эт самое… Бабу-то эту…

– Ну, – смеялся Дубонос, перегнувшись через стол, с таким живым любопытством предвкушавший запоминающуюся историю.

– Иду в комнату, а там темнотища-а, что в жопе у негра. Нащупал кровать, – дядь Шура, прикрыв глаза и вытянув вперёд мелко подрагивавшие руки, изображал свою беспомощность в тёмной комнате. – Сверху лёг. Помацал – вроде задницу нащупал. Большая такая, сочная, – потряс в воздухе крепко сжатым кулаком, одобрительно кивая, словно оценивал на спелость арбуз. – Начинаю штаны с неё стягивать и прибор настраивать.

Дубонос слегка откинулся назад, предчувствуя развязку.

– Начинаю, короче, засовывать, а она как завизжит! И басом! «Викторыч, ты что, охуел, что ли?».

В ответ тишина. Юрец осторожно спросил:

– Не баба, то есть, была?

– Ну нет, ёмана, я койки перепутал! Это Валера, сменщик мой!..

Взрыв хохота. Саша не засмеялся, хотя очень хотел бы, поскольку чувствовал, как выразительно и надменно звучит его молчание на фоне всеобщего лёгкого веселья. Он не мог понять, отчего испытал такое душащее отвращение, ведь лицо дяди Шуры прекрасно говорило о том, что он знает немало ещё подобных историй и с радостью рассказал бы остальные, и в конце концов, сам Тюрин не был ханжой, даже очень любил «гусарский», как называл его Борис Борисович, юмор: хлёсткий, нецензурный, уничижительный, – и подобные вещи вряд ли могли его стеснить или возмутить. Однако теперь он почти оцепенел, с омерзением представляя описанную сцену, последние слова о которой ещё не утихли в его голове, и наблюдал, как смеются, не в силах успокоиться, его друзья. Андрюха, остановившийся в дверях, чтобы не мешать рассказу, подошёл к столу и стал расставлять всё, ими принесённое.

– С тобой, Старый, выходит, на дежурстве оставаться опасно!

– Не, – старик спокойно закурил. – Если тёток не приводить, то всё нормально будет, – и, полуприкрыв один глаз, он с присвистом рассмеялся со всеми остальными, открывая широко рот с горчичного цвета зубами, среди которых затесались два блестящих, железных.

Продолжая посмеиваться, Дубонос с Юрцом встали, чтобы тоже принять участие в извлечении покупок. Андрей, будто чувствуя личную ответственность за гостя, ногой придвинул спрятавшуюся под столом табуретку. «Да ты садись, Сань».

Быстро вынули один из другого новые пластиковые стаканчики, большие и малые. Дубонос поинтересовался, кто сегодня на разливе, и тут же сам вспомнил, что был он, а руки, как известно, менять строжайше запрещено. Осторожно, с прицельной точностью, стал разливать водку. Юрец тем временем щедро плескал сок в большие стаканы. «Колбасу-то какую взяли!», – с уважением посмотрел он поверх своих рук. – «А нож-то не нашли!».

– Да я хотел сосиски, – оправдался Андрюха, – но он вон…

И кивнул головой на Сашу, понимая, что нет смысла ничего пояснять.

– Ничего, так покусаем, – с превосходством пожилого человека, отстранённо наблюдающего за молодёжной суетой, сказал дядя Шура, уже готовый получить свою рюмку.

Вечер покатился неспешно. Так они разливали водку по стопкам – мужики откусывали от батона докторской колбасы, передавая её по кругу, а Саша закусывал прихваченными в магазине чипсами; размеренно беседовали, то все вместе, то разбиваясь на группки; на фоне бормотала в четверть своей силы музыка. Никто не спрашивал у Саши, зачем он приехал, чем занимается; да и он тоже ничего не узнавал у ребят об их жизни. Как будто достаточно было того, что они помнили друг о друге из детства, – а теперешнее имело мало значения, словно происходило с незнакомыми и неважными людьми.

Дубонос, Андрюха и дядя Шура довольно много говорили о работе, обсуждая каких-то начальников, вспоминая казавшиеся им забавными ситуации, поэтому Саша чаще разговаривал с Юрцом, сидевшим рядом и принимавшим, впрочем, живое участие во всех темах.

– Сестру видел? – спросил он как-то у Саши.

– Видел, а что? – удивился тот, что товарищу это показалось интересным.

– Да ничего, – он неопределённо покачал головой, глядя куда-то в окно. – Взрослая стала она. Вроде бегала там у тебя возле дома в платьице – а теперь встречаю в городе. Девушка совсем, вся из себя!

– Да, – согласился Саша, вспоминая Ангелинины волосы, выкрашенные в практически жёлтый цвет, крупную фигуру, большую грудь, угадывавшуюся даже под бесформенной домашней футболкой, и понял, что и для него это было странно и непривычно. – Так быстро всё!

– Ага, а мы и вовсе уже старики, – включился подслушавший их разговор Андрюха. По интонации непонятно было, шутит ли он, или всерьёз загрустил. Но его быстро прервал дядя Шура:

– Старик здесь среди вас только один. Я! Я ещё хлеб застал по 50 копеек. И ваучеры.