Путь наверх. Королева

Потом бабка ушла по лунному лучу к точке невозврата, и Гаркана осталась в избушке одна. Изредка ходила в деревню, где её принимали с неизменным радушием.

Ей хорошо жилось в лесу, она слушала природу, понимала и любила её. Язык зверей и птиц ей был сродни, она определяла смену погоды по звёздам и шёпоту ветра в травах, с радостью встречала каждый новый день. Со временем Гаркане предстояло найти мужчину и родить от него дочь, чтобы передать ей свои знания, но это случится не скоро, и пока что её радовал лес, одиночество, её ремесло.

Так зимы сменяли лета, покуда в деревню не пришёл мор.

Лихоманка хватала людей одного за другим и валила в три дня. Распухало горло, больной не мог ни есть, ни пить, метался в горячке и умирал в беспамятстве. Гаркана измучилась в поисках лекарства, меняла травы, варила зелья, ничто не помогало. Люди гибли, а оставшиеся в живых на коленях умоляли о помощи. Лекарка перебралась в деревню, почти не спала, постоянно находясь подле больных, но не знала средства облегчить их страдания. Использовав всё, что умела, она обратилась к последнему средству – спросить совета у Веды Майры.

Веда Майра пророчествовала уже много лет. Она жила в пещере у Голубого Озера, и была так стара, что помнила династии всех королей за два столетия. Весь день занял путь, и к исходу дня Гаркана отыскала пророчицу.

Старая шаманка сидела у своего жилища, смотрела выцветшими глазами на спускающееся к водной глади закатное солнце. Ветер трепал седые космы, схваченные цветной повязкой на лбу. Глубокие морщины избороздили суровое лицо. Привычная к холоду и лишениям, она была боса, одета в старую, выцветшую залатанную юбку и рубаху из грубой холстины. Изношенный шерстяной платок покрывал её плечи, не согревая от ветра. Холодное лето выдалось в тот год.

Старуха обернулась к Гаркане и произнесла её имя, прежде чем девушка приветствовала её.

– Перемога-трава спасёт твоих соплеменников, – хриплым каркающим голосом произнесла Веда, – торопись, ибо собрать её можно только в полнолунье, а сейчас как раз полнолунье. Не успеешь, придётся ждать ещё месяц. Ты-то дождёшься, а твои сородичи – нет.

– Где растёт та трава, бабушка? – спросила Гаркана.

– На Змеиной Поляне, – ответствовала Веда Майра, – но ты не бойся, змеи не тронут тебя, уйдут в норы, и ты соберёшь траву. У неё маленькие белые цветы с сильным мятным запахом, ты её не спутаешь.

– Спасибо, бабушка! – Гаркана поклонилась старухе до земли, после достала из висевшего на плече мешка большую краюху хлеба и толстую вязаную шаль и положила Веде на колени.

– И тебе благодарствую, милая, – отозвалась шаманка, – не ошибись, когда будешь выбирать среди двух зол одно, – посоветовала она.

– Среди двух зол? Что это значит? – смятение охватило душу юной лекарки.

Но старуха не ответила ей, прикрыла глаза, погружаясь не то в дрёму, не то в свои мысли. Гаркана постояла подле неё, дожидаясь ответа, да так и не дождалась и не решилась более тревожить пророчицу. Повесила на плечо котомку, перебросила в правую руку посох и пошла обратно.

Не близок путь был к Змеиной поляне, всю ночь шла Гаркана, истомилась. Под утро забралась под корни старой ели, уютно устроилась на подстилке из сухих иголок, съела кусок хлеба, запила водой и уснула. К полудню поднялась и опять пошла. К ночи добралась она до места.

Лихая слава шла о Змеиной поляне. Будто бы ведьмы собираются там в Осенины, Солнцеворот и Вальпургиеву ночь на свои шабаши, приносят в жертву младенцев, пьют кровь и отдаются бесам на каменных алтарях. А днём на запах крови сползаются ядовитые змеи и греются на солнце.

С трепетом ступила лекарка на ведьмино место. Плоские чёрные камни, поросшие мхом, окаймляли его полукругом, и повсюду росли мелкие белые цветики, разливая окрест сильный пряный запах. Полная луна светила в небе, и лишь редкое уханье филина да тоскливый волчий вой в отдаленье нарушали тишину ночи. Гаркана сняла с плеча свой мешок, развязала его, наклонилась и принялась торопливо рвать траву.

Веда Майра не обманула: змеи не пугали, не тревожили девушку, сокрылись в норы. И она нарвала уже полмешка перемоги-травы, когда услышала конский топот и хотела бежать прочь, да не успела. Отряд солдат выехал на поляну.

Быстрые выносливые кони, кресты и серпы на алых щитах и плащах, чёрные мечи – слуги инквизиции Кроноса, воплощённый закон, холодные сердца, не ведающие милосердия к отступникам. Каждый год гонение на ведьм усиливалось, по всем площадям пылали костры, и надо же было оказаться Гаркане в месте ведьминских шабашей в полнолуние!

– Стой, женщина! – властно приказал предводитель отряда, на дыбы подняв коня и отрезав путь испуганной девушке. – Что ты делаешь в этом проклятом месте в глухую полночь? – он указал железным жезлом на её мешок. – Что там у тебя?

– Трава… – пролепетала Гаркана, – перемога.

– Ведьма собирала траву для своих зелий в проклятом месте, – удовлетворённо ухмыльнулся начальник, – схватить ведьму!

Она пустилась было бежать, но солдаты быстро нагнали, сбили с ног, связали спереди руки и забросили на спину коня.

– Возьмите ведьмин мешок, – велел главный, – это улика для суда Инквизиции.

– Пустите, неразумные! – кричала Гаркана. – Я не ведьма! Я лекарка! Моя деревня гибнет в моровом поветрии! Трава – это лекарство!

– Заткните ведьме рот! – потребовал начальник. – Дабы своими речами не ввела в заблуждение и не обольстила ваш разум!

Грубые руки запихали в рот Гаркане грязную тряпку, конь пошёл вскачь, она почувствовала тошноту, голова закружилась, и беспамятство овладело ею.

Худо было в пути бедняжке, полдня трясли на крупе коня, лишь единожды отвязали, да самый молоденький солдат, сжалившись над измученной пленницей, дал глотнуть воды. Но начальник отряда одёрнул его: « Не сметь потакать ведьминым хитростям! И умирающей прикинется, чтобы разжалобить! У ведьмы девять жизней, ей только костёр и страшен!»

И опять кинули поперёк седла, как мешок с просом, и опять пустили вскачь коня. К вечеру привезли полонянку в Кронийскую темницу, бросили в сырую камеру на кучу соломы, даже руки не развязали, но дали воды и хлеба, и оставили так под замком.

Гаркана была так измотана дорогой, что не смогла поесть, горло сжало, она попила воды, упала на солому и проспала до рассвета каменным сном.

Утренняя сырость наползла в темницу холодной змеёй, липкими поцелуями полезла под одежду, ознобом сотрясая тело. Пленница встала, потянулась. Тёплый шерстяной платок, накрест опоясывающий грудь и закрывающий плечи, не спасал от холода. Ломило руки, стянутые в запястьях жёсткими верёвками.

Гаркана вынула из-за пазухи вчерашний кусок хлеба и съела его, выпила воды и умылась. Тяжёлый дурманящий запах каких-то цветов она ощутила ещё вчера, едва переступила порог камеры, но сейчас он стал ещё сильнее и резче.

Гаркана встала на кучу прелой соломы, на которой спала; ухватилась связанными руками за камень стены, подтянулась на цыпочках к маленькому, забранному решёткой окну, чуть-чуть смогла заглянуть. Болотистая пустошь простиралась за тюремной башней, вся покрытая пурпурно-лиловым ковром – в разгаре было цветение багульника. Чужими, нелепыми казались нарядные цветы, источающие сильный аромат за серым мшелым камнем темницы.

Мешок солдаты забрали, там было и зеркальце и гребень, и пленница довольствовалась тем, что тонкими пальцами разобрала на пряди спутанные волосы, заплела спереди несколько косичек, как носили лекарки её рода. И едва села обратно на солому, как за ней пришли двое солдат.

– Встань, ведьма, и следуй за мной! – велел ей высокий мрачный мужчина и копьём показал на дверь. – Суд Инквизиции Кроноса допросит тебя.

– Руки развяжи! – потребовала Гаркана, поднимаясь с соломы.

Она устала бояться за истекшую ночь. Она ни в чём не виновата, люди мрут от поветрия, драгоценное время стремительно уходит, она по тупоумию этих безмозглых солдат в тюрьме и не будет покорно молчать, будто жертвенная овечка.

– Может, тебе ещё свинины и вина подать, и ванну мраморную наполнить? – гоготнул солдат, грубо хватая её за плечо. – Пошла, сказал!

– Шакал трусливый! – крикнула Гаркана и попыталась лягнуть солдата, да не достала. – У тебя мякина в голове вместо мозгов!

– Топай, ведьма, и рот на замке держи! – тюремщик схватил её за шиворот и выволок из камеры в узкий тёмный коридор. – Пошла вперёд! – остриё копья упёрлось ей в спину.

Ярость охватила Гаркану. Впервые человек, слабое, хрупкое, болезное существо, жизнь которого она столько раз держала в руках, не сострадание вызвал в ней, а жгучую ненависть. Не страшась жала копья, девушка обернулась, и, сверкая глазами, процедила:

– Чтоб черви завелись в твоём животе и сожрали твои кишки! – впервые она, милосердная к немощам человеческим, призванная творить добро, пожелала зла ближнему своему.

– Что-о? – взревел солдат, багровея, и сильный удар в грудь отбросил Гаркану, так, что она едва не упала. – А ну пошла, ведьма!

– Она прокляла тебя, Первак! – подал голос второй тюремщик. – Скажи об этом Инквизитору! Ведьма послала проклятие солдату! Пусть впишут это в протокол обвинения!

– Инквизитор разрежет её на кусочки и зажарит на решётке! – рявкнул Первак, подталкивая в спину идущую по коридору пленницу. – Ведьма выть будет в агонии, как волчица, на луну, и ничто не спасёт ведьму!

– Да будет так! – поддакнул второй солдат.

– Подавится твой Инквизитор! – Гаркану трясло от злости, и страха она не чувствовала.

Подталкиваемая тычками в спину, она прошла длинный коридор, спустилась по лестнице вниз.

– Красивая ведьма, – заметил солдат, – давай её перед костром, а?

– Это когда ещё костёр будет, – резонно замечал Первак, – а то другие, может, в карауле стоять будут, не мы. Да и то, какая она будет тогда, там, может, и глядеть противно, как пройдёт руки Инквизитора, чё от неё останется.