Оценить:
 Рейтинг: 3.6

Репетиция конца света

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12 >>
На страницу:
5 из 12
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Может, она врала. Может… Но Алена поверила – не столько ее холодным, равнодушным словам, сколько своим ощущениям. Она еще в поезде почувствовала – кожей, телом, всем существом, сердцем, – что едет напрасно, что толку из этой поездки не будет. Что-то подсказывало: Михаила в Москве нет. Не понимала, почему уверена в этом, но вот, оказывается, не обманулась.

В Болгарию! Почему именно в Болгарию? Ну да, там друзья юности, оттуда недавно приезжал какой-то Васко Станчев, из-за которого Михаил, собственно, и заторчал в Москве перед Новым годом.

В Болгарию… Но в Болгарию так быстро не уедешь. Нужно оформлять визу. В один день не сорвешься. Как ни стремителен, ни внезапен в своих поездках Михаил – Стрелец все-таки! – даже ему нужно время, чтобы улететь за рубеж. Получается, что в то время, когда он писал свое жуткое письмо Алене и передавал его фирме-доставщику, он уже знал, что поедет в Болгарию? Не потому ли написал это письмо, что хотел поехать именно один, чтобы жена не мешала, не просила взять с собой, не обижалась бы, что он едет встречать Новый год с друзьями, а не с ней?

Ну да, все это было проделано именно для того, чтобы она не обижалась!

Алена остановилась, покачала головой. Ну что за бредятина в мозгу крутится?! А между тем она чувствовала, что способна сейчас поверить в любое самое неправдоподобное объяснение случившегося. Только бы найти его – это объяснение!

Ее вдруг шатнуло от внезапно навалившейся слабости. Понятно – с утра маковой росинки во рту не было, а точнее – со вчерашнего дня. Есть не хочется, однако ноженьки начали ощутимо подкашиваться. Остановилась, подождала, пока отхлынула от глаз тьма. Тьма-то отхлынула, но вместо нее навалилась необходимость решать, что же делать дальше.

31 декабря. Впереди новогодняя ночь, которую так или иначе предстоит встретить в одиночестве. И это бы еще полбеды. Хуже, что общения с людьми избежать не удастся. Потому что если даже она сейчас купит билет на ближайший поезд, то праздничная полночь застигнет ее в дороге. Со случайными попутчиками, которые, конечно, вряд ли будут спать…

И что, снова растягивать губы в резиновой улыбке? Пытаться разделить с чужими людьми веселье, хотя на душе у тебя печаль смертная? Изображать радость, когда тебе хочется только навеки похоронить себя в их с Михаилом совместном прошлом?

Есть еще вариант – остаться в Москве. Скажем, позвонить коммерческому директору издательства, в котором печатаются ее книги. Он к Алене благоволит, может статься, даже пожалеет, посочувствует…

Ой, нет! Только не быть жалкой, тем более в глазах этого человека, который считал их брак с Михаилом образцовым и всегда почтительно передавал приветы «обожаемому супругу». Да и какое она имеет право портить человеку настроение своим унылым голосом? К тому же директор почти наверняка улетел на праздники куда-нибудь в Альпы – на лыжах кататься. И дай ему бог хорошей лыжни!

А что делать, если никому не звонить? Побродить по промороженной столице или на вокзале посидеть, приткнувшись к батарее? Будто бомжиха какая-нибудь? Купить бутылочку пивка – не шампэйн же глушить в одиночестве! – и посасывать из горлышка ненавистный напиток: с Новым годом, с новым счастьем?

Алена тупо покачала головой. Она была так растеряна, так потрясена, что даже боли никакой уже почти не чувствовала. Жалела только об одном: что вообще сорвалась в эту проклятущую Москву. Надо было звонить, беспрестанно звонить из дому. Может быть, перехватила бы все-таки Михаила.

Хотя нет. Поедом бы себя съела за то, что не использовала последнего шанса, дарованного судьбой. Теперь хотя бы утешает сознание: сделала все, что могла.

Впрочем, разве хоть что-то может ее утешить? Разве что естественные транквилизаторы? В смысле, какая-нибудь еда…

Хорошо бы сейчас оказаться дома, около битком набитого холодильника (накануне Нового года Алена запаслась самыми изысканными деликатесами).

Домой! Да, надо как можно скорей добраться домой! Избитое сравнение со зверем, стремящимся в свою берлогу, чтобы зализать раны, показалось Алене самым истинным на свете. Она и всегда-то чувствовала себя в Москве неуютно, сейчас же было полное впечатление, что стоит на сквозняке, вся открытая ледяным ветрам.

Ринулась в кассовый зал, припоминая расписание. Ближайшим поездом домой. Самым ближним! С той же стремительностью, с какой рванула из дому, – теперь рвануть обратно!

Через несколько минут выяснилось, что билеты остались только на девятичасовой фирменный, Москва – Нижний. Все проходящие забиты под завязку.

– Есть свободные купе СВ? – спросила Алена: мысль о попутчиках по-прежнему была невыносимой.

– Сколько угодно. Вам что, два места?

– Одно. Но, пожалуйста, дайте в незанятое купе! Пожалуйста!

– Да какие проблемы? – улыбнулась кассирша. – Пока еще ни одного билета в СВ не продано. Если так пойдет, поедете одна в вагоне.

– Хорошо бы!

Алена заплатила за билет, мельком подумав, что начинают возвращаться условные рефлексы, которые она считала уже вовсе отмершими (к примеру, улыбается в ответ на улыбку, какие-то обязательные слова говорит, ведет себя вполне цивилизованно, даже слезы удается сдерживать). Или боль притупилась, или бешеная гордыня помогает держаться?

Да какая разница! Теперь главное – не грохнуться в голодный обморок. До девяти – времени вагон, поесть успеет, даже объесться. И где? Да хоть в «Макдоналдсе».

Она спустилась в метро, и пока ехала, тупо уставившись на свое расплывшееся, перекошенное отражение в темном стекле, – потребовалось немалое время, чтобы до ее отупевшей головушки дошло: это не лицо от слез опухло, это стекло до такой степени кривое, прямо как в комнате смеха! – вспоминала, как Михаил когда-то привозил ей из Москвы коричневые фирменные пакеты «Макдоналдса», набитые биг-маками, картошкой фри и яблочными пирожками. Все это было остывшим, привядшим каким-то, а все равно – казалось необычайно вкусным. Потом в Нижнем один за другим открылось несколько ресторанов «Макдоналдс», стало возможно оторваться там вволю, потом все этой ненастоящей едой пресытились, Алену туда и палкой не загнать было, однако сейчас до такой степени захотелось чего-то из прошлой, счастливой, беззаботной жизни… Теплого и надежного. Толстого и калорийного.

Она доехала до «Площади Революции», поднялась из метро и повернула было на Красную площадь, однако в лицо ударило таким студеным, неприветливым вихрем, что прикосновение к сердцу столицы пришлось отложить до более приветливых времен. Снова спустилась под землю и переходами вышла почти к Центральному телеграфу. Народище валил валом, сплошь увешанный сумками, распаренный от предпраздничных хлопот, спешащий и ничего вокруг не видящий. Толкались более обычного, и Алена вспомнила, как английский король Эдуард Длинноногий сокрушался: Шотландия, мол, всем хороша, не будь в ней так много шотландцев. С точки зрения Алены, Москва тоже была бы всем хороша, кабы не было в ней столько москвичей. Хотя москвичи на работе сидят или дома, а на улицах толкаются приезжие.

– Яблочки, зимние, подмосковные, из своего сада. Покупайте, недорого! – схватила ее за рукав румяная бабища, притулившаяся с огромной корзиной у выхода из подземного перехода, и повертела так и этак большое, чуточку продолговатое румяное яблоко. Алена только и могла, что растерянно похлопать глазами, потому что это был «джонатан», типичный «джонатан», который, как известно, по форме очень своеобразен, ни с чем его не спутаешь, и на котором даже сохранилась фирменная наклеечка. Вряд ли этот сорт, вдобавок с наклеечками, произрастал в чьем-то подмосковном саду! Однако глаза у продавщицы были честные-пречестные…

Алена остановилась, пережидая поток машин, которым всем вдруг срочно понадобилось промчаться мимо Центрального телеграфа. Два качка с тупыми рожами завсегдатаев – неважно чего, хоть пивнушек, хоть пельменных, хоть третьеразрядных казино – стояли возле крутой тачки, марки которой Алена по темноте своей не разобрала, и обменивались репликами о каких-то ценных бумагах. На каждое нормальное слово приходилось как минимум два «типа» и три мата. Женщина с усталым лицом, остановившаяся возле Алены, сказала зло:

– Козлы деловые, людей из себя строят!

Алена перешла дорогу, невольно улыбаясь и вспоминая бессмертную комедию Грибоедова «Горе от ума»: «От головы до пяток на всех московских есть особый отпечаток!»

Может быть, Михаил поступил с ней так именно потому, что он все же был москвич – от головы до этих самых пяток? И никак не желал сделаться нижегородцем, окончательно осесть в чужом городе, хотя там была трехкомнатная «сталинка» и масса возможностей для работы журналисту такого уровня, каким был Михаил, а в Москве – чужая комната и только случайные заработки там и сям?

«Не думай, – почти взмолилась Алена. – Не думай о нем хотя бы сейчас!»

Если будет думать – будет плакать. А сил и так нет. Если сейчас опять предаться страданиям, только и останется, что свернуться клубочком у крыльца Центрального телеграфа, словно она собачонка, выгнанная из дому хозяином. А почему бы не задуматься о том, что судьба неожиданно дала ей шанс? Михаил пробудет в Болгарии до десятого января. Мало ли что произойдет за это время? Какая бы раскаленная игла ни ткнула его в сердце и ни заставила сделать то, что он сделал, может быть, он спохватится и поймет, что ему не жить без Алены?

Он вернется, не может не вернуться!

Ей надо набраться терпения и подождать. Просто подождать. Дожить до десятого января. А чтобы дожить, надо все-таки поесть.

Она вошла в теплую, сверкающую, разноцветно и весело украшенную стекляшку «Макдоналдса» и подумала, что нету, конечно, места лучше, чем это, для снятия стрессов, настолько здесь все легковесно, забавно, незначительно, от качества еды до улыбок, приклеенных к лицам продавцов.

А вот к ее собственному лицу улыбка никак не желала приклеиваться. Алена не сомневалась, что физиономия у нее самая что ни на есть унылая, никак не соответствующая царящему вокруг лихорадочному предпраздничному веселью. И, не желая раздражать сидящих вокруг своим тоскливым видом, а главное – самой раздражаться от зрелища равнодушно жующих рож, она устроилась спиной к залу и лицом к окну, выходящему на стену Центрального телеграфа.

Глотнула горячего кофе – вернее, того напитка, который называли кофе в «Макдоналдсе», откусила кусок котлеты – вернее, того продукта, который называли здесь котлетой, – и подумала, что если все-таки она выживет, а Михаил так и не вернется, то вся жизнь ее будет не чем иным, как суррогатом. Подобием жизни. В пластиковом стаканчике – всего лишь суррогат кофе, между половинками псевдобулочки – суррогат мяса, а в бумажном пакете – пузырчатый, ненастоящий какой-то пирожок с суррогатом вишни…

Не думать!

Жевала, глядя на рекламные щиты, закрывшие окна Центрального телеграфа. Вот девица с прилизанной, словно бы облысевшей головой. На затылке – тоненькая-претоненькая косичка. И надпись: «Все для ваших волос». Оказывается, это реклама шампуня. Ничего себе! Помоешь голову средством под названием «Косметика 36 и 6» – и немедленно облысеешь, как эта несчастная девица.

В соседнем окне физиономия пухлощекого младенца с надувным розовым сердечком вместо рта. «Все для вашего малыша». Рядом – сплошь зеленый плакат и надпись: «Все для вашего тела».

Вот так, да?.. То есть это реклама косметических средств для мутантов?

Слишком сложно для бедной провинциалки! Алена отвела глаза от рекламы и увидела какого-то парня в кожаной куртке, который стоял напротив, за стеклом, и буквально пожирал ее взглядом.

А может, вовсе не ее. Может, тот последний кусочек биг-мака, который она как раз в эту минуту отправила в рот.

Перехватив удивленный взгляд Алены, парень угрюмо отвернулся и медленно пошел вдоль длинного ряда сияющих окон.

Она запила биг-мак кофе и распаковала пирожок, вспоминая, с какой ненавистью таращился на нее этот тип. По виду он из тех, кто покупает жареные беляши и чебуреки у уличных торговок. Говорят, в те беляши чуть ли не собачатину кладут! Небось парень в черной куртке считает Алену ужасной буржуйкой и ненавидит за то, что она ест дорогую американскую еду.

Ну и дурак, нашел чему завидовать! Жареный беляш в Москве и биг-мак где-нибудь в Париже – одинаково презираемая еда, так что всю силу его классовой ненависти следовало бы направить на обитателей всяких там «Савоев», «Метрополей» и разных прочих несусветных заведений.

Пирожок, пирожок… ну-ка, съешь меня, дружок!

Алена откусила кусочек пузырящегося теста – и ахнула, когда произведение американской кулинарии вдруг переломилось в ее руках надвое и покрыло веселенькими пятнами серый свитерок.

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12 >>
На страницу:
5 из 12