– Больше всего я жалею о том, что не сумею поддержать твои начинания. Ты всегда была такой смелой, стойкой и… далёкой. Совсем, как твой отец.
При упоминании об этом призраке из прошлого Амелия испустила горький вздох. После недавнего кошмара ещё свежо было ощущение его присутствия рядом и эхо его сурового голоса.
– Всё, чего я желаю этой ночью… всё, что сделает меня счастливым в последние часы – это твоё обещание, Амелия. Обещание, что ты будешь жить с воспоминаниями обо мне и своих родителях. Твой отец хотел, чтобы ты помнила свой клан. Так живи и помни! С тобой и Сарой он никогда не исчезнет…
Короткий кивок её поникшей головки стал для мужчины ответом, и он продолжил, слегка сжав её пальцы в своей руке:
– Моя последняя воля заключена в завещании, Филипп передаст его тебе, милая. И ты сможешь исполнить обязанности моей наследницы…
Будто бы оглушённая Амелия неожиданно убрала руку; чужое холодное прикосновение словно обожгло её.
– Что вы говорите, дядя? – прошептала она, не веря своим ушам. – Вы же ззнаете, я не смогу этого сделать…
– Сможешь, Амелия. Ты должна.
– Нет, нет, нет…
– Томас Стерлинг одинок и несчастен. Кроме его службы у него нет ничего… и никого. Не отказывай в просьбе умирающему, дитя! Прими его руку и сердце…
Джеймс Гилли потянулся к ней, но девушка отклонилась, дёрнувшись, словно к ней приближался живой мертвец. На измождённом лице мужчины скользнула тень удивления, она же сменилась печальным разочарованием. Когда граф нежно назвал её по имени, Амелия упрямо покачала головой, опустив глаза. В нос вдруг ударил терпкий запах лекарства, девушка до боли прикусила губу, а когда подняла голову, в ужасе ахнула. Перед нею лежала покойная супруга дяди, графиня Гилли. Вместо потухших глаз – впалые чёрные дыры, кожа посеревшая и иссушенная, словно всю кровь из тела выкачали, а руки, лежащие на постели – две костлявые конечности, обтянутые кожей.
Амелия вскрикнула, метнувшись прочь, и кошмарное видение испарилось. Её дядя – её всепрощающий, добрый и мудрый дядя, обожавший её и во всём потакающий – был здесь и снова произнёс дорогое ему имя. Но дрожащая то ли в ознобе, то ли от негодования или страха Амелия отступала прочь. Она вышла вон из спальни умирающего, не обратив внимание на камердинера и свою служанку, обратившуюся к ней с неким вопросом. Амелия ничего не слышала и не желала никого видеть. В её глазах застыли слёзы.
Только когда в коридоре её руку крепко стиснули пальцы Магдалены, девушка очнулась от этого короткого забытья.
– Что ты делаешь, глупая? Ты хоть понимаешь, что творишь?
– Оставь меня! – воскликнула Амелия и попыталась вырваться, но нянька настойчиво удерживала её за запястье. – Он умирает, Магда! Он умирает! Он бросает меня одну и всё, о чём он может думать – это его дурацкое завещание! Да будь оно проклято! Как он может так поступать со мной?
– Сейчас же вернись к своему дяде и скажи ему то, что он желает услышать! Не будь эгоисткой, побойся Бога! В последний час дай ему покой! Что же ты творишь, безбожница?! Ты хочешь повторить то, что сделала со своей несчастной тёткой перед её кончиной?
– Я ничего не сделала!
– Вот именно!
Тогда Амелия закричала, громко и надрывно, так что Магдалене пришлось ударить её. Пощёчина получилась хлёсткой и сильной, и девушка схватилась за покрасневшую щёку, уставившись обезумевшим взглядом перед собой.
– Боже, помоги этой несчастной! – произнесла Магда, прижав руки к груди, и поспешила в графскую спальню.
Амелия вернулась в свою комнату и заперла дверь. Она взглянула в зеркало, но увидела там лишь своё отражение – опустошённый и невесомый бледный призрак. Затем уселась на пол возле постели, прижала ладони к ушам и закачалась из стороны в сторону, желая лишь одного: чтобы вихрь голосов в её голове поскорее стих, чтобы они все оставили её в покое. Но они не уходили, и она слышала их безумные речи, распознав в этой какофонии голосов только одно слово: «peacach».
Грешница, грешница…
***
После долгих дней горя, подготовки к похоронам и погребения, Амелия ощущала себя разбитой. Она не могла заниматься бумагами дяди, и финансовый вопрос её наследственности оставался открытым. Графиня погрузилась в скорбный траур, понятный любому; она принимала слова сожаления от знакомых и соседей, а также пожелания видеть её на скорых мероприятиях. Амелия ещё никогда не была так убеждена в намерениях окружающих заполучить её в качестве невестки, хотя Магда пыталась заверить её, что то были банальная дворянская учтивость и вежливость. И всё-таки с каждым днём она ненавидела своё приданое лишь сильнее.
Граф Монтро был похоронен в городке Данди, что находился чуть южнее
Форфара, и Амелия вместе со своим сопровождением осталась здесь на неделю.
В своё время Джеймс Гилли спонсировал восстановление местного кафедрального собора Святого Павла, поэтому панихиду по нему отслужили здесь с большим уважением и страстностью. Племянницу графа местные клирики принимали, будто святую, и обещали молиться за её здоровье.
В соборе царило какое-то особое умиротворение, даже в вечернее время, и чтобы окончательно не пасть жертвой собственных кошмаров и видений, Амелия решила чаще здесь бывать; для неё врата всегда были открыты. Этим же вечером даже Магдалена не сопровождала её, и девушка осталась наедине с собственными рассуждениями посреди огромного нефа собора, склонив голову и сложив руки в молитве, хотя и не молилась по-настоящему.
Когда позади послышались тяжёлые неторопливые шаги, она не обернулась. Лишь только мужчина присел рядом, Амелия выпрямилась, подняла глаза и узнала Фредерика Халсторна. Он молча перекрестился и внимательно взглянул на графиню.
– Неожиданно видеть вас снова после похорон, – сказала Амелия, и он чуть заметно улыбнулся.
– Вы же знаете, это не так. Я пришёл ещё раз выразить вам свои соболезнования и передать послание от моего лорда. Ходят слухи, у графа обнаружили атеросклероз, это правда?
– В последнее время его сердце действительно ослабело, но я ничего в этом не понимаю. Медицина для меня – далёкая наука.
– Сочувствую, миледи. Лорд Стерлинг вам очень сопереживает…
– У вашего лорда едва хватает средств передвигаться по стране, выполняя важные указания короля. Чем же он вам платит при его положении, что вы столь охотно за мною следуете? – девушка думала достаточно, прежде чем забрать из его рук тонкий конверт. – Ах, да! Видимо, он уже пообещал вам небольшую долю из суммы моего приданого, как только он им завладеет.
– Вы очень скрупулёзно относитесь к этому вопросу, графиня, я бы даже сказал… чрезвычайно педантично. Не стоит быть настолько чёрствой в вашем-то возрасте. Мой лорд не торопит вас и не заставляет принимать решение прямо сейчас.
– Но вы так и не ответили на вопрос.
Халсторн угадал её настроение, и на его губах возникла лукавая улыбка.
– Случаются в жизни происшествия, которые оставляют в нашей памяти глубокий след. Есть иная причина, не касающаяся денег, почему я настолько ему предан.
– Вы о ней не расскажете? – поинтересовалась Амелия.
– К сожалению, я не вправе этого сделать. Это касается не только меня, но и лорда Стерлинга, а он бы этого не хотел. Не сейчас.
– Как занятно!
Амелия разглядывала некоторое время конверт и молчала, о чём-то раздумывая. Мимо прошли двое священнослужителей, оставив после себя ароматы ладана и мирры. Когда Халсторн начал рассуждать о развязавшейся на почве колониального соперничества войне[12], попутно подводя к тому, насколько Томас Стерлинг был занят судоходными перевозками грузов, и как тяжело оказалось осуществлять торговлю во время столь крупного военного конфликта, Амелия едва его слушала. Она вспоминала о своём недавнем сне, о таком реальном и впечатляющем видении, что так сильно напугало её. Она снова видела страшного чёрного рыцаря, только в этот раз он не просто явился ей: он занёс огромный меч над её головой, и проснулась Амелия в тот момент, когда ощутила его ледяное прикосновение к коже. Разумеется, никого рядом с нею не было, но страх, оставленный жутким кошмаром, не позволил ей заснуть той ночью. Она думала о дяде, о сестре и своём маленьком племяннике, которого ещё ни разу не видела. Тревожное предчувствие заставило Амелию пересмотреть некоторые планы, и она решила не задерживаться в Данди.
– Вы получили письмо с соболезнованиями от Его Величества?
Вопрос Халсторна заставил её очнуться, и она быстренько припомнила королевскую печать среди десятка прочих.
– Да, да, я читала его. Меня удивило, что король удосужился вспомнить о моём существовании.
– О покойном графе он был весьма высокого мнения. Лорд Стерлинг говорил с его внуком Георгом и поведал о вашем горе. Будущий король вам очень сочувствует, поскольку сам находится в подобном положении. Его дед болен и вряд ли проживёт более трёх лет. Принц обеспокоен вашим положением, он советует вам не взваливать на себя дела покойного графа, а поскорее…
– Поскорее передать их в крепкие мужские руки! Да, я знаю, уже слышала об этом от десятка-другого советчиков, благодарю. Принц не первый, кто так рассуждает. Надеюсь, вам не выдали письменного приказа, по которому я должна выскочить замуж здесь же, в этом соборе? Или ваш лорд не догадался об этом попросить?
Амелия поднялась, и Халсторн последовал её примеру, предварительно кивнув в знак почтения. Всё время, что ему довелось провести рядом с ней, он не мог отделаться от мысли, что столь юное и очаровательное создание, стройное и гибкое, с великолепными рыжими локонами, похожими на языки бушующего пламени, может быть такой холодной и пугающе рассудительной.
– Если бы мой лорд желал титула и богатую супругу, он получил бы всё это ещё несколько лет назад, не покидая страны, – сказал мужчина весьма строго. – Вам ли не помнить?
Графиня Монтро обернулась в проходе, остановившись между рядами скамеек, и смерила собеседника тяжёлым взглядом.