Молитвы человеческие

Они миновали самую оживлённую часть города и уже хотели свернуть на узкую улочку, ведущую к особняку хозяев, когда знакомый голос воскликнул:

– Лета!

Она обернулась. Перед нею стоял отец…

Они рассказали ему всё: и как их схватили, и как долго везли неизвестно куда, и как продали вместе, думая, что они женаты. Лета поведала отцу о тех ночах, что провела рядом с Инаром, и как скромно держался он рядом с ней. И о том, что полюбила его, и о том, как они, наконец, решили обвенчаться. Отец плакал, глядя на любимую дочь, рассказывал, что искал её повсюду, расспрашивал людей. А глядя на Инара, повторял:

– Ты мне её вернул! Разве мог бы я найти свою Лету, если бы её спрятали в гареме какого-то вельможи? – и, выбрав минуту, покачал головой: – Два года спал рядом и ни разу не тронул? Нелегко же тебе приходилось!

И с мужским пониманием хлопал по плечу.

Отец взял свои деньги, отправился к хозяину Леты и предложил ему такую сумму, что тот не смог устоять. Когда рабы уходили, хозяин хитро улыбался: бесплодная рабыня, не жалко и продать.

А вечером отец собрал друзей и знакомых и устроил свадебный пир. Многие, услышав, что он нашёл свою дочь, приходили поздравить. Лета и Инар сидели рядом, плечом к плечу, и, взглядывая на мужа, она думала: нет выше радости, чем получить разом исполнение двух самых больших желаний: свободу и любимого мужчину в мужья.

В эту ночь Инар обнимал ту, что принадлежала ему, и уже не сдерживал своих желаний.

А наутро все тронулись в путь, домой, и, когда караван вышел за город, радостно полилась звонкая пастушья песнь. Инар возвращался.

Поцелуй Ангела

Посреди спалённой солнцем безжизненной пустыни, измождённый и одинокий, шёл путник. Дорога его пролегала через самые опасные участки песков, где лишь змеи проползали неслышно и, быстроногие, стремительно пробегали скорпионы. Тонкая пыль проникала в глаза, набивалась в рот, и день тянулся нескончаемо долго, а ночь не приносила облегчения.

Но на протяжении всего пути над человеком витал Ангел. Лёгкий и совершенно невидимый, он нёс несменную службу, охраняя и оберегая путника. Когда тот засыпал, Ангел касался его губ, и в рот человека стекали несколько капель воды. Когда невдалеке показался отряд разбойников, Ангел опустил на голову человека непроницаемое покрывало, и тот стал невидимым. А когда в пустыне разразилась песчаная буря, Ангел прикрыл его собственным крылом, и путник долго спал в счастливом неведении, пока буря не улеглась.

Так он дошёл до ворот того города, к которому стремился.

Старый король давно ждал его и пригласил на приём.

– Долог ли был путь? – спросил он.

– Долог и труден, – отвечал человек.

– Ты шёл один? – осведомился король, пристально вглядываясь в лицо гостя.

– Да, всю дорогу я был один.

И тогда мудрый король покачал головой:

– Но на твоих губах сияет след от поцелуя Ангела!

Прозрение

Корабль трещал по швам. Море вздымалось и обрушивалось на него всей тяжестью, скатывалось по резко наклонённой палубе, опять поднималось страшным черным валом – и било по мачтам, рвало паруса. Ветер крепчал с каждой минутой. Разрозненные крики людей смешивались с грохотом волн, ужасающими воплями тех, кто оказался в воде, и приказами капитана: команда бежала с тонущего корабля. Несколько матросов судорожно пытались спустить последнюю шлюпку.

Ричмонд слышал голоса, рёв ветра, ощущал каждый удар волны, но не мог сделать ни шагу. Он был прикован в глубине кубрика по рукам и ногам, и надежды на то, что кто-то вспомнит о нём, уже не оставалось. Он вцепился в скобу, торчащую из стены, и только зло скрежетал зубами. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге показалась фигура солдата. За его спиной вырастала огромная волна.

– Отпусти меня! – страшно закричал Ричмонд. – Я не хочу умирать здесь!

Солдат растерялся. Ричмонд понял: тот хотел умертвить его, прежде чем покинуть судно. Это был молодой парень, не очень смышлёный, и он старался точно следовать инструкциям.

– Не убивай меня, – снова закричал Ричмонд, – освободи! Я умру в море, но не здесь!

В этот момент корабль резко качнуло, солдат пошатнулся, а затем, швырнув в сторону узника связку ключей, выбежал вон. Дверь захлопнулась. В кромешной тьме, заваливаясь вместе с судном то вправо, то влево, Ричмонд искал ключи. Они где-то здесь! Но в ту минуту, когда рука уже нащупала связку, страшный треск прошёл по всем суставам корабля, он содрогнулся, как человек в агонии, и стал медленно клониться набок. В одно мгновение Ричмонд освободился от оков, бросился к выходу: поздно! Грот-мачта, сломанная порывом шквального ветра, грузно повалилась на палубу и прижала дверь. Он толкнул её раз, другой, третий и едва не застонал. Секунду назад – надежда, почти свобода, а сейчас – опять заключён, теперь уже прочно, насмерть. И тогда он упал на пол, поднял лицо вверх, туда, где за бурей и штормом скрывалось чистое небо, и крикнул так громко, как только мог:

– Помоги мне! Спаси меня!!! Я знаю: я – чудовище, но спаси меня!!!

У моря – тихий, тихий голос. Голос ласки, нежности и добра. Волны смягчают всплеск и, как пушистые облака, откатывают вниз.

Ричмонд помедлил и открыл глаза. Какой безмятежный берег! Бездонное небо, тишина. Он выплюнул песок и горькую воду, осмотрелся. Память услужливо подсказала ему последние фрагменты бури: солдат, который почему-то хотел убить его, упавшая мачта и сильный крен. Это он помнил. Но больше – ничего! Как он сошёл с корабля, как оказался здесь. И как вообще попал на корабль! Что делал на нем, куда плыл? Ричмонд долго напрягал мозг, пытаясь связать нити событий, но – безуспешно. Всё остановилось на том солдате. Так почему он хотел убить его?

Он поднялся и пошёл вдоль моря. Хотелось пить, и можно было бы поискать ручеёк в зарослях зелени, но он боялся отойти от берега, надеясь встретить что-то ещё: может быть, выживших людей или какие-то поселения. Он шёл долго, время от времени останавливаясь и оглядываясь вокруг. Никого! Странное чувство облегчения испытал Ричмонд, поняв это. И – очень удивился. Разве ему не хочется найти людей? Нет! Кто-то внутри говорил: «Люди – это опасность». Опасность для него, Ричмонда. Но почему?!

Берег кончился. Впереди простирались скалы. И тут он увидел людей. Их разбросало вдоль моря вперемешку с обломками досок и другими останками корабля. Забыв обо всем, Ричмонд бросился к ним. Он переворачивал тела, ощупывал, кричал в надежде, что кто-то окажется жив… Тщетно. Жадно вглядывался в лица: ему казалось, что он должен знать этих людей, ведь в долгом плавании все, так или иначе, знакомятся. Но он не помнил ни одного лица…

В стороне лежал кто-то в мундире. Ричмонд отшатнулся. Этого человека он знал! Солдат. Тот, кто вошёл в кубрик с явным желанием убить его. Кажется, Ричмонд что-то крикнул ему. Солдат выскочил, но перед этим бросил… Что? Что он бросил? И почему Ричмонд был не на палубе, вместе со всеми, почему не спасался?

Память отказывалась подчиняться. Словно целые куски его жизни исчезли. Он прекрасно помнил своё имя, где родился и сколько ему лет, но что он делал на корабле и что до корабля – нет.

Он насчитал восемнадцать трупов. Нужно похоронить их всех. Он обязательно сделает это, но не сейчас, потому что сейчас он увидел корабль. Вернее, то, что осталось от корабля. Буря выбросила судно на рифы, разбила корму, но остов был цел, и Ричмонд подумал, что в трюме могли остаться продукты и другие вещи, полезные для него. Вплавь он пробрался на бриг, заглянул внутрь: вода залила трюм, но многие бочки оказались не повреждены, возможно, лишь немного подмокли. Он трудился до самого вечера, выуживая бочонки с пшеницей, вяленым мясом и рисом. Трудился – и радовался: ему сказочно повезло! Столько еды! Когда солнце зашло, он падал с ног от усталости, но ликовал. А засыпая, опять подумал: почему я не помню ни одного лица?

Наутро он продолжал работать, переправляя на берег всё, что могло пригодиться, на тот случай, если остров окажется необитаемым. Ричмонд понимал, что море не станет ждать, и вскоре прибой унесёт останки судна или размозжит его в щепки. Поэтому он трудился без устали, останавливаясь только затем, чтобы немного перекусить или выпить воды. Он нашёл солонину, рыбу и много бочек с зерном. Всё это нужно высушить, но позже, а сейчас – снимать, снимать как можно больше. Пробираясь по изувеченному кораблю, он увидел железную скобу, торчащую из стены, и опавшие гроздья кандалов. «Здесь перевозили заключённых», – догадался он. И на миг остановился. Что-то ему показалось, но некогда, некогда думать об этом…

Вечер застал его сидящим на песке без сил. Он перенёс на берег всё, что можно было спасти, и теперь отдыхал. Набирая ладонями воду из маленького ручья, бегущего к морю, Ричмонд заметил странные следы на запястьях, как будто руки были сильно натёрты чем-то. Он удивился и долго рассматривал их: не помнил, что такое он делал, чтобы натереть руки. И тут же забыл.

Ещё два дня у него ушло, чтобы найти глубокий овраг и похоронить всех погибших. Когда он засыпал тела, то сколотил из досок небольшой крест и успокоился. Кем бы они ни были, они получили то последнее, что положено человеку: могилу и крест над ней.

Потом он сидел на берегу, очень уставший, но удивительно спокойный и ясный, и просто радовался: свободе, тишине, заходящему солнцу. «Я свободен! Я свободен!» – говорил он себе, пока не поймал себя на этой мысли. Свободен? От чего? Или от кого?

Теперь у него появилось время размышлять. Он не помнил прошлого, вернее, помнил, но только часть из него: свою молодость, бегство из дома – его манила жажда приключений, – поиски места, затем поступление на торговый корабль и работу на нём. Всё оказалось не так романтично, как он ожидал. В долгих плаваниях было суетно, тяжело и скучно. Выходя на берег, он имел лишь жалкие гроши, чтобы развлечься, а по окончании плавания тосковал или напивался. Чем занимался потом? Здесь – темнота, будто кто-то старательно вытер доску его памяти, оставив на ней только самое необходимое. Ричмонд не слишком беспокоился. Он слышал рассказы о тех, кто терял память или после драматических событий, или просто от удара кулаком по голове. У него могло быть и то и другое. Буря, быть на волосок от смерти: чем не драма? А уж удариться головой в ту ночь он мог где угодно и не раз. Но одно не давало покоя: почему тот солдат хотел убить его? Ричмонд прикидывал так и этак. «Я был болен, поэтому остался в каюте, и он хотел просто избавиться от меня? Но, если был болен, то почему сейчас – здоров? И что солдат бросил мне, прежде чем выбежать из каюты?» Он старательно напрягал память, но – тщетно.

Прошло двадцать дней. Ричмонд выяснил, что находится на небольшом острове, каких немало в этой части океана. Остров населяли птицы, мелкие звери; здесь оказалось много пресной воды, бьющей из-под земли, и ни одного человека. Сначала ему показалось печальным провести неизвестно сколько дней, месяцев или даже лет своей жизни без общения с людьми, но потом, поразмыслив, решил: общество людей – не самая хорошая компания. Что он видел в своей жизни? Труд, бесконечное стремление выжить, прокормиться, заработать на хлеб. Видел ли что-то радостное? Этого он не помнил. А здесь было тихо, безмятежно, в изобилии росли плоды. При небольших стараниях, подумал он, можно возделывать поле, выращивать пшеницу. Ричмонд спокойно принимал данное ему судьбой, не печалясь и не жалуясь. Ведь, в конце концов, он мог быть сейчас вон в том овраге, а на его месте – кто-то другой.

Одно его беспокоило: сны. Повторялся один и тот же кошмар: он прикован кандалами к стене на гибнущем корабле, вокруг ревёт буря, и никто не может выпустить его. Вдруг в кубрик вбегает солдат, тот, который хотел убить его, и во сне он тоже держит ружье, но Ричмонд что-то кричит солдату, и тот исчезает… Самым страшным было то, что во сне Ричмонд чувствовал: он совершил нечто ужасное, и это ужасное держит его душу во тьме прочнее любых кандалов. А уж потом он видел, что не может освободиться, выйти из кубрика, и что смерть неизбежна. Кошмар повторялся каждую ночь и совершенно измучил его. Ричмонд пытался напиваться ромом, но сон возвращался к нему опять и опять, словно настойчиво призывая что-то вспомнить. Он и пытался, но не мог. Он будто чувствовал: ему нужно понять, что означает этот сон, и тогда тот оставит его. Он вызывал разные образы, фантазировал, раскручивая эту ситуацию на всевозможные лады. Но ни разу, ни единого разу он не представил, что сон мог быть правдой…

Прошёл ещё месяц: спокойные тихие дни и ужасные ночи. Ричмонд смирился, постарался всё внимание обратить на хлеб насущный: строил дом в гуще зелени, обносил его оградой, проверил и тщательно распределил запасы еды. Её было много, особенно пшеницы, это значит, что он может расчистить поле и попробовать засадить его. Он трудился, а душа отдыхала. Он мог остановиться и просто стоять, ни о чём не думая, никуда не спеша, скользя взглядом за бегущими облаками, или долго смотреть на птицу, летящую вдали. Ел, когда хотелось, если уставал – отдыхал, а вечером, возвращаясь в свой дом, тихо радовался. Одного он не делал: никогда не следил за горизонтом, стремясь увидеть какое-то судно. Напротив, своё жилище устроил так, чтобы случайные гости не могли обнаружить его.

Ночные кошмары становились всё реже. Ричмонд уже не боялся своих кандалов, а тот страх перед чем-то ужасным, что он совершил, таял и таял, исчезая ночь за ночью, пока не пропал.

Однажды вечером, сидя на берегу и наслаждаясь видом моря, Ричмонд увидел корабль. Тот плыл далеко, так далеко, что даже парусов невозможно было рассмотреть, но с Ричмондом произошло что-то невероятное: он страшно испугался. Упал на землю, будто кто-то мог увидеть его с корабля, весь задрожал и покрылся потом. Реакция оказалась столь неожиданной, что он расстроился. «Я одичал, – думал он, – отвык от людей, а потому боюсь их». К невероятному облегчению Ричмонда, судно быстро скрылось вдали. Но вопрос так и остался: хочет ли он видеть людей?

«Нет, не хочу», – отвечал самому себе. А почему? Этого он не знал.

Но он знал другое: этот остров – его защита от чего-то страшного, что может исходить от людей. От какой-то неведомой опасности. Ричмонд не мог объяснить это себе самому, он чувствовал это сердцем.

Миновало несколько месяцев, и память начала возвращаться к нему. Сначала всплывали фрагменты, небольшие картины и эпизоды. Ричмонд удивлялся: такое было? Это – я? Потом воспоминания начали беспокоить его: он чувствовал, что жизнь уходит в опасное, тревожное русло. Но это были его воспоминания, его жизнь! Он наблюдал её как бы со стороны и часто не понимал: как мог он сделать такое? Ричмонд анализировал, рассматривал свои поступки со всех сторон. Он видел, что зло поднималось в нём изнутри: глухое, мёртвое зло, ожесточение на весь мир, на тяжкий труд день за днём. И можно было бы выбрать другой путь, но привычка мешала, заставляла идти по натоптанной тропе. Пока не увидел себя преступником.

В тот день он не просто смутился, он испугался! Воспоминания ужасали его, они стали его врагом, мучили душу. Но самого главного, знал Ричмонд, он ещё не вспомнил. Самое главное было впереди. И тогда он не стал ждать. Он упал на колени и, подняв глаза к небу, взмолился: