Забытый аромат

– Молчу, Константин Геннадьевич.

Молчит она! Верстовский посмотрел на непоседливую ученицу устрашающе. Та с готовностью вытаращила зеленые пуговичные глаза.

– Когда отобрано несколько удачных композиций, подключается технолог, – еще раз строго взглянув на нее, продолжил Верстовский. – Его задача – сделать аромат стойким и стабильным. Понимаешь?

– Вот это как раз отлично понимаю. Я вообще за стойкость и стабильность!

– Ты меня притомила, честное слово!

– Это потому, Константин Геннадьевич, что уже примерно пять минут я слышу аромат кулебяки, доносящийся из духовки. Она и так в холодильнике двое суток пролежала. Теперь засохнет, если передержать. Если я сейчас же…

– Иди уже, кулебяка! Я ей о высоком, а она мне про пироги!

– Так ведь голодное брюхо к учению глухо, вы же знаете…

Серафима вскочила и понеслась к своей кулебяке, а Верстовский стал смотреть в окно и размышлять.

Думала и Серафима. Например, о том, как к ней относится работодатель. Иногда ей казалось, что вроде неплохо, но гораздо чаще она замечала, что раздражает его. А если так, то зачем он ее сюда притащил?

Впрочем, сама виновата. Несет всякую ерунду. Взять хоть этот мускус. И чего он ей покоя не дает! Конечно, ее разглагольствования бесят Константина Геннадьевича.

Вчера даже кулаком по столу шандарахнул.

– Да иди ты на хрен с этими яичками, Серафима! До чего упертая! Сколько раз тебе, тупице, повторять? Нет! Их уже не убивают! И ондатр, бобров и циветт – тоже! Кругом одна синтетика. Но, поверь, искусственно синтезированные ароматы – это совсем не плохо. Для парфюмера с воображением синтетика – неограниченная свобода в создании запахов. Можно такое сотворить! А что касается мускуса, то он и искусственный недешев: почти тысяча евро за кило. Так что, если он есть в твоих духах, считай, что ты пользуешься дорогим парфюмом.

– Я никаким не пользуюсь.

– Ну и дура! А впрочем, лучше никакого, чем черт знает какой. И, знаешь, любой парфюмер всегда предпочтет запах чистого тела. Мы ведь тоже парфюмом не пользуемся.

Верстовский задумался, а Серафима исподтишка разглядывала его. Сейчас расскажет что-нибудь интересное. Вот уже и лицо разгладилось, помолодело даже. Глаза прямо огнем горят! Значит, потянуло на поговорить. А все потому, что любит он свое дело парфюмерное.

И, кажется, ей очень повезло, что такой человек появился в ее дурацкой жизни.

Когда они напились чаю и до последней крошечки съели кулебяку, Верстовский снова вернулся к любимой теме.

– Представь, Серафима, для производства одного литра розового масла требуется пять тонн цветов. Собирают их на рассвете, чтобы солнце не убило запах. Поэтому натуральное розовое масло очень дорогое. А аналогов до сих пор не придумано.

Он улыбнулся.

– А знаешь, какое цветочное масло мое любимое? Ириса. Из тонны сырья получается примерно килограмм. Оно сочетает цветочную и древесную ноты. Боже! Какой это запах! Самый совершенный аромат природы! Он всегда обострял мою интуицию.

– А почему вы ушли из парфюмеров?

– Да никуда я не ушел. Просто поменял… направление деятельности. Стал технологом.

– Но вы же были «носом»!

– Был да сплыл.

– Почему?

– Что ты прицепилась! По кочану!

– Фу, как невежливо!

– С тобой поведешься, еще и не тому научишься! Ты, Серафима, вообще ужасная грубиянка!

Он надеялся, что девчонка начнет спорить, но на этот раз она не дала себя сбить, как она любила говорить, «с панталыку».

– Вы у меня все время выпытываете, а про себя ничего не рассказываете.

– Я не выпытываю, а расспрашиваю, потому что мне небезразлична твоя судьба.

– Так и мне ваша не до фонаря!

Верстовский вздохнул. Именно сегодня не хочется ни о чем рассказывать. Особенно об ЭТОМ. Но ведь настырная девица теперь не отвяжется.

– Я работал в знаменитом Фрагонаре.

– Вы же говорили, что в Грассе.

– Бестолочь! Грасс – это городок. А в нем – знаменитый парфюмерный дом. Когда-нибудь ты побываешь в музее «Фрагонар» в Грассе или в самом Париже. Это просто гимн великой парфюмерии! Можно даже сказать – величественной! А ароматы! Чувственная «Красавица ночи», экзотичный «Остров любви», воздушная «Цветущая вишня», эксцентричный «Концерн»! Каждое творение бренда поистине уникально! Мечтательная «Нежность»! Контрастный «Капуцин»! Шедевры искусства!

– Вы же говорили – «производственный процесс».

– Да что ты понимаешь, колхозная нимфа! Там создаются композиции, проникающие в душу! И каждый аромат – успех!

– Вы имели к этому отношение?

– Отношение? Да я был лучшим «носом» почти восемь лет!

Серафима открыла рот, чтобы расспросить поподробнее, но Верстовский вдруг захлопнулся, как ракушка. Лицо стало непроницаемым.

Что это с ним? Почему вдруг так изменился? Наверное, что-то произошло в этом самом Фрагонаре, и, должно быть, не очень хорошее. Иначе он бы до сих пор там работал, а не торчал в поселке где-то сбоку Ленинградской области.

Что же такое могло случиться?

Целый вечер она строила версии, одна страшнее другой, но так ни к чему и не пришла.

«Видно, рано еще», – подумала она и решила ждать.

Промежуточная аттестация

За год, который Серафима провела в качестве ученицы чародея, она так поднаторела в многотрудном и славном парфюмерном деле, что дело дошло до экзаменов. Так сказать, промежуточной аттестации.

Верстовский требовал, чтобы она разложила состав аромата за очень короткое время. Духи специально подбирал сложные, чтобы помучить самоуверенную ученицу и утереть ей нос. Иногда так и случалось. Она легко слышала верхнюю и сердечную ноты, а вот до шлейфа дело доходило не всегда. Слишком много наслоений было в аромате.

Верстовский обзывал ее коротконосой тупицей и снова отправлял учиться. Серафима не сопротивлялась. Ей уже нравилось. Кроме того, как подозревал Константин Геннадьевич, сидя в лаборатории, она не сколько училась, сколько косила от работы в саду и теплице.