Мне нужно было повторить это действие, отвезти и второй труп в морг. Теперь я знал дорогу. Сердце бешено колотилось в груди, а желудок будто бы стянуло жгутом. Лучше бы я и в правду перенес шкаф с седьмого этажа, чем это. Такое стало встречаться все чаше, только вот я никак не мог привыкнуть. Я в сотый раз проходил по до боли знакомому корридору: терапевт, педиатр, окулист… Дверь одного кабинета была открыта, и я почувствовал, как за мной потянулась волна из неприятного запаха каких – то медикоментов. К этому я так же не мог привыкнуть. День за днем, я чувствовал, что меня вот – вот стошнит, но в желудке не было никакой пищи. От этого едкого запаха на пару секунд темнело в глазах, потом я снова приходил в себя и продолжал работать.
На следующий день опять путешевствие в морг, меня как будто бы притягивало это место. Постепенно я понимал, что не ценил того малого, что у меня было. Ведь тогда и этого малого я был лишен. Добывать еду становилось все сложнее. Уже три дня в моем желудке не было ничего, кроме воды из кулера в корридоре. В одно утро кто – то все – таки обнаружил мое тайное прибежище. Уборщица зашла туда рано утром и застала меня врасплох. Она кричала, что если начальство узнает – меня уволят, (я несколько перефразировал ее слова). У меня внутри все переворачивалось, когда я слышал как женщина сквернословит. Но эта, думаю легче было перечислить те ее слова, которые не были неоскорбительными, их было всего несколько. Она пообещала заглядывать в ту комнату очень часто, и если еще раз увидит меня, непременно доложит начальству. Выбора не было. Я отступил.
Я все удивлялся: «Почему все не такие как я?» Я это не буквально. Почему люди, слыша, что в соседней комнате кого – то изтязают, не позвонят в полицию? Почему, видя, как мужчина избивает девушку прямо на улице, прохожие снимают происходящее на телефон, чтобы потом выложить в интернет? Почему все так бояться за собсвенную шкуру? Неужели я бы не помог? Неужели я бы прошел мимо?
В тот день я отдыхал на стуле в полупустом корридоре. Был обеденный перерыв, если можно его так назвать. Мои друзья – санитары отправились в столовую, а я вежливо отказался. Не хватало еще занимать у кого – то деньги. Я хотел повспоминать что – нибудь из прошлого, но в голову ничего не шло. Слишком шумно было вокруг. Я услышал, как кто – то стонет. Это был женский голос. Я выглянул из – за стены и увидел среди нескольких человек, сидящих на стульях, бабушку, у которой была ранена нога. Она стонала и причитала, что ей больно. У нее текла кровь. Бедняжка пыталась остановить ее руками. Из двери вышел врач и позвал следующего. Мужчина в черном пиджаке отложил газету и встал со стула. Всем вокруг не было дела до несчастной старой женщины, которая не могла больше терпеть и заплакала. Я не мог спокойно на это смотреть.
– Может, пропустите бабушку вперед? – спросил я, встав перед этими людьми.
Некоторые посмотрели на меня и отвели взгляд в сторону, как будто ничего не слышали. Другие покашляли и ничего не ответили.
– Меня что, плохо слышно? – продолжал я. – Уступите очередь бабушке. Ей срочно нужно.
– Нам всем срочно нужно, – послышался тихий голос.
– Тебе срочно надо? Что, тоже кровь течет? Что – то не вижу! Куда торопишься, а?
– Вы здесь санитар, так что не в свое дело не лезьте! – сказала женьщина с очками на большом носу.
– А и вы тоже торопитесь, да? А магазины работают до вечера! Успеете! – выкрикнул я.
Из кабинета вышла врач и позвала следующего. Возмущенная толпа переглянулась. С крайнего стула встал мужчина и направился к двери. Я встал у него на дороге и настойчиво попросил пропустить бабушку вперед. На что тот ответил: «Вот еще!» Я решил, что не отступлю. Я прошел впереди него и встал в дверном проеме.
– Пока не пропустите бабушку, никто не войдет! – крикнул я.
– У нас все в порядке очереди! – озлобленно сказала молодая врачиха.
– А что, экстренных случаев у вас не бывает? Вот это и есть экстренный случай! – сказал я.
Толпа больных свиреповствовала. Несчастная бабушка прижалась к стене и испуганно наблюдала за происходящим. Маленький, толстый подросток, что сидел рядом с дверью вытащил телефон и начал снимать меня на камеру.
– Что, что – то интересное нашел? Как же вы мне надоели! Лучше бы поднял свою тушу и помог старой женщине! – выпалил я и выхватил у него телефон.
Глаза толстого мальчика сразу округлели. Видимо аппарат стоил немалых денег, не то что мой.
– Что мама заругает? – спросил я.
– А ну, отдай! – кричал маленький толстяк.
– Лови, – сказал я и кинул ему телефон. Тот не смог поймать, хотя я целился ему прямо в руки.
Телефон упал на пол. Толтый мальчик поднял его и стал кричать, что там царапина.
– Ты сломал его! Я подам в суд, и ты заплатишь! – кричал пузан.
– Вот интиресно, как может заплатить тот, у кого совсем нет денег!? – злобно сказал я.
– Уйдите с прохода и дайте следующему зайти! – сказала врачиха более спокойным тоном.
– Я никого не пропущу, пока вы не осмотрите бабушку! – повторил я.
Врач вздохнула. «Карта есть?» – спросила она. Я посмотрел на бабушку.
– А где ее брать? – спросила бабушка.
– Возвращайтесь с картой, – сказала врачиха.
– Да вы что, издеваетесь?
– Таковы порядки!
– Да к черту ваши порядки! Ей ведь просто нужно перебинтовать рану. Если к вам умирающего привезут, вы тоже откажете ему в помощи, если он без карты!?
– Если ей просто перебинтовать, то идите в перевязочную.
Я знал, где была перевязочная, но нужно было подниматься на лифте, а до него путь был весьма долог. «Плевать на них всех! Я сам помогу ей!» Радовало только одно: если люди настолько безразличны к чужому горю, то когда они сами будут истекать кровью, им тоже никто не поможет. Я поднялся в перевязочную. Медсестра от туда оказалась вполне дружелюбной. Она поняла, что там в низу была за ситуация, и дала мне бинт, обьяснила что делать.
Бабушка все еще ждала своей очереди. Рана на ноге не прекращала кровоточить. Я перебинтовал ее, и немного отдохнув, мы отправились в регистратуру, где я помог ей заполнить карту, потом к терапевту, и в заключении, в перевязочную, где хоть один человек отнесся к нам с уважением. Я недоумевал: «Неужели мне придется видеть такое каждый день, каждый день отвозить мертвых в морг?» Нет, нет, я совсем не готов к такому. Наврятли, я смог бы все это выдержать. Я пошел к единственному человеку, который мог помочь мне, к Димке.
Я встретил его, когда он закрывал на ключ дверь кабинета.
– О, ты как раз вовремя! – сказал мой друг.
– Вовремя для чего? – спросил я.
– К обеденному перерыву! И отказы не принимаются!
– Ладно, я посижу с тобой. Поговорить нужно.
– Мне поговорить с тобой или с твоим желудком? – спросил Димка с издевкой.
– Что?
– Ты ведь знаешь, о чем я. Не отказывайся.
Да и как я мог отказаться? Едва почувствовав сладкий запах еды в столовой, мой живот забил бы тревогу. Димка этого не выносил. Мне так хотелось сделать и ему хоть что – то приятное взамен, только вот что я мог?
– Садись у окна, я принесу… что – нибудь, – сказал мой друг..
– Я отдам тебе… Я… Как только получу зарплату…
– Угу.
– Нет, правда.
– Слушай, давай так, как только ты разбогатеешь, ты ведешь меня в кафе, и мы гуляем за твой счет! А, как идея?
– Хорошо, как только у меня будут деньги.
Димка удалился. Я оглядел присутствующих. Мужчины, женщины, все были какими – то недовольными, измотанными. Спасают жизни, губя собственные. Был ли смысл? А может, и не нужно было во всем искать смысл? Может быть, нужно было делать то, что говорило ердце? А что говорило мое?
– Ну вот, работничек, ваш обед. Двойная картошка с котлетой, салат овощной и компот. «Прошу вас, сер», – сказал Димка и поставил на стол поднос. От запаха еды мой мозг мгновенно затуманело, как будто бы не осталось больше проблем и потребностей, только зов моего голодного чрева. Хоть я и привык к постоянному чувству голода, оно почти не донемало меня, но если передо мной стояла еда, я не в силах был отказаться.
– Приятного аппетита, – говорил Димка.
Я не смог ответить, только промычал что – то. Еда казалась такой вкусной, будто бы я ничего вкуснее в жизни не пробовал. Я сьел эту порцию за несколько минут, и когда пил компот, ко мне снова вернулось сознание.
– Вот это аппетит! А я только к салату притронулся. Сколько дней ты не ел? – поинтерисовался мой единственный друг.
– Немного, – слукавил я.
– Ответь честно.
– Три, – сказал я, глубоко вздохнув.
– Черт тебя..! Ты же так язву заработаешь! Ну почему не пришел ко мне? Разве я бы не дал тебе денег на еду? – разгорячился Димка.
– Ты же знаешь, я…
– Да знаю, черт тебя… Эта твоя идиотская гордость!
– Гордость не может быть идиотской.
– Она может быть неуместной.
Димка опустил глаза и принялся за картофельное пюре. Я знал, что мог попросить у него, знал, что он мне всегда поможет и это не будет ударом по его кошельку. Не знаю, может я старался со всем справляться в одиночку? У меня никогда никого не было кроме себя самого.
– Ну так, как работа? Нравится? – спросил Димка, пережевывая кусок котлеты.
– Об этом я и хотел поговорить, – начал я.
– Что опять? Снова что – то не так? – спросил мой друг и отложил вилку в сторону.
– Я не могу здесь работать, – признался я. – Не для меня это.
– Твою ж…
– Я правда не могу.
– Ты ведь и месяца здесь не отработал, опять бежишь. Да люди выполняют работу куда похуже и за меньшие деньги. Почему так, а? Ты же не на одной работе не задерживаешься, придумываешь отговорки.
– Мне просто нужно найти что – то свое.
– Черт тебя… Да, о чем ты? Сейчас работа – не хобби. Редко когда она приносит кому – то удовольствие. Это обязанность, это всего лишь способ раздобыть деньги, способ прожить дальше.
– Не кипятись так. Я же не сказал, что увольняюсь. Я хотел спросить, может у тебя есть друзья или знакомые, кому нужны работники, куда – нибудь, только не в больницу.
Я с надеждой посмотрел на Димку.
– Нет, Жень, у меня мало друзей, но все они врачи.
Должно быть он заметил перемену во мне, прочитал в глазах мое отчаяние. На несколько минут мы оба притихли.
– Слушай, а почему бы тебе не пойти в те места, где берут всех желающих? Вдруг спросил Димка, нарушив наше молчание.
– Это куда?
– В ресторан какой – нибудь, официантом.
– Официантом? Ты забыл ту историю? Я ведь уже работал официантом.
– Не припомню, чтобы ты мне рассказывал.
– Я рассказывал. Наврятли после этого мне открыта дорога в общепит.
– Ах, ты про того политика?
– Его избрали. Его возможности теперь куда больше, чем ты думаешь.
Мне тогда было толи двадцать два, толи двадцать три. Я думал так же, как Димка, что пойду работать туда, куда берут любого, в официанты. Я нашел приличный ресторан, где прилично платили для такой низкой должности. Я думал, что подавать еду не так уж сложно, но и там я нарвался на неприятности. Время на работе текло мучительно долго, в перерывах между тем, как я разносил еду и приносил счет, я таращился на стенку и старался найти тот участок, куда я еще не смотрел. У нас была глупая форма: черные брюки, белая рубашка и бабочка. Я был похож на лакея или дворецкого. Волосы заставляли укладывать гелем и делать пробор посредине, а еще улыбаться, всегда улыбаться, как идиот. Я был просто обслугой, ничем не отличался от уборщицы или горничной. Мне швыряли меню и оставляли на чай то шесть, то десять рублей. В один вечер мне доверили обслужить столик очень важного человека, политика, что баллотировался в государсвенную думу. Наш управляющий говорил, что я не должен налажать, иначе мне грозит увольнение.
Я подошел к столику и протянул гостям меню. Политик ужинал в компании юной девушки, годящейся ему в дочери. Сам он был весьма мерзок, с большим животом и лысиной, с толстыми пальцами, на которы поблескивало несколько колец с брилиантами. А его спутница была слишком уж ненастоящей, раскрашенная, как трансвестит, и показывающая всем своим видом, что этот ресторан для нее не годится. Она поставила на стол черную, лаковую сумку и все время доставала от туда телефон с блестками, чтобы посмтреть, сколько было времени. Когда я принес меню, политик сказал, что персонал совсем обнаглел, мол зря я подал меню закрытым. Потом он и его малолетняя подружка стали смеяться на тем, что им подослали самого тупого и несмышленного официанта. Девушка спрашивала: «Сколько ее любовник оставит мне на чай?» Мужчина говорил, что я не достоин чаевых, я буду рад сожрать их обьедки. Пусть я в первый раз в жизни попробую фуагра. Это ведь будет честь для меня. Весь вечер эта парочка насмехалась надо мной, когда я проходил мимо. Они раз пять подзывали меня, чтобы я еще раз подогрел мясо или, чтобы я еще раз помыл бокалы, они нарочно пачкали скатерть и смотрели, как я вытерал ее, говорили подотри здесь и подотри там. Я все смотрел на стену с часами, жаждал, когда эти двое уйдут. Наконец, они попросили дать счет. Когда я принес им квитанцию, политик сказал, что сумма слишком большая, мол качество обслуживания совсем на низком уровне, и вообще, следует вычесть эту сумму из моего жалования. Его молодая спутница покачала головой и сказала, что это будет справедливо. Подбежавший по первому зову управляющий, боясь потерять свое теплое место, и в правду, решил взять с меня эту суму. Наверное в тот момент что – то внутри меня сломалось.
– Значит, качество обслуживания низкое? А что именнно вам не понравилось? – спросил я.
– Чего это вы со мной разговариваете в таком тоне? – возмутился политик.
– Да! – подскачив крикнула его юная спутница.
– Мне вот всегда было интересно, такие как ты осознают, что с ним общаются только из – за его денег, осознают, что не будь их, он был бы просто некрасивым толстяком, на которого бы не обратила внимания ни одна приличная девушка? Они осознают? Я прервался тогда и взял в руки недопитую бутылку красного вина. Они осознают, что их спутницы смотрят на часы каждые пять минут, потомучто не могут дождаться, когда закончится этот кошмар. Тогда я вылил содержимое бутылки прямо в сумку девушки. Так скажи, они осознают? Осознают, что их любовницы блюют после того, как на них побывало такое мерзкое тело?
Его молодая спутница начала кричать как свинья, которую режут.
– И ты считаешь, это возвышает тебя, третировать тех, кто ниже, отбирать у них их грошевую зарплату, тогда как эта сумма для тебя ничто. Только вот ты не учел одного, те кто ниже тебя, не слабее тебя.
Помню, как болел мой кулак. Я ударил с такой силой, с какой только мог, слышалось трескание, его лицо, ее крики, управляющий, которого я толкнул на соседний столик. В тот момент я со всем смирился, уже был готов услышать на скамье подсудимых вердикт виновен. Но лучше это, чем унижение. Мне было плевать на последствия.
– Ну ты дал! Ничего не боишься! – восхитился Димка.
– Просто мне нечего терять.
– Разве что свободу.
Я так хорошо помнил те чувства. Я иду из ресторана в сьемную квартиру, правая рука изнемогает от боли. И так странно, но я не жалею о том ударе, даже наоборот, горжусь этим. Мысленно я сел на скамью подсудимых и посмотрел в сторону исца, я смотрю свысока, мне плевать, что со мной сделают, пусть даже посадят на электрический стул, я все ровно буду выше него, буду выше таких, как он.
– И так странно, что тебе за это ничего не было, – удивился мой друг.
– Шли выборы. Я думаю история о том, что его побил официант была не в его пользу.
– И все равно, ты не прав! Нужно вести себя более… смиренно что – ли.
Димке было трудно подбирать слова, ему хотелось тонко намекнуть мне, что мне пора изменить свою жизнь. Будто бы я не знал этого, будто бы я этого не хотел.
– Ладно, я пойду. Мне нужно проверить, как там бабушка, которую я спас, – сказал я и резко встал из – за стола.
– Какая еще бабушка? недоумевал Димка.
– Долгая история. Я потом расскажу.
Я поднялся в перевязочную. Может бабушке нужна была еще какая – то помощь, или ее нужно было провезти по корридору, или помочь купить лекарства в аптеке. Когда я поднялся, я увидел ее, сидящую на стуле возле кабинета.
– А вот и вы. А я уж думала пропали, – тихо сказала старая женщина.
– Я бы не бросил вас.
– Господи боже, какой же вы добрый человек! Такого редко встретишь! Еще и молодой!
В ее глазах было столько добра и радости, что я невольно улыбнулся.
– Я подумала, что обязательно должна вам чем – то отплатить.
– Что вы, ничего не нужно.
– Сейчас – сейчас!
Она начала искать в сумке кошелек.
– Я не буду брать у вас деньги!
– Ну, что ты! Не думай, у меня большая пенсия!
– Я не возьму. Я просто помог вам, потому что посчитал это нужным.
– Любой труд нужно вознаграждать!
– Я… У меня очень большая зарплата так что…
– Что, правда большая? Ну надо же.
– Давайте лучше я доведу вас до аптеки и мы на эти деньги купим вам лекарств.
Бабушка одобрительно кивнула.
– Что за дивный молодой человек! – повторяла она.
Она взахлеб рассказывала о своей жизни. Наверное, я был единственным слушателем за многие месяцы, а то и годы. Лишь иногда я вставлял пару реплик, и то, когда она меня о чем – то спрашивала. Мне было так приятно на душе, что я кому – то помогаю, путь даже в мелочах. Бабушка рассказала мне о покойном муже, который погиб еще во вторую мировую, о детях, которые слишком заняты, чтобы навещать ее, и о внуках, которые не знают ее адреса. И почему семья все время оссоциируется с чем – то светлым и хорошим? Почему все хотят неприменно оставить после себя потомство? Почему они не думают, что это потомство нужно достойно обеспечить? Они все плодятся, желают на свадьбах побольше детей. Или может я не понимал чего – то? Я не думал о детях, мне нечего было им дать, мне попросту нельзя было их заводить, так же, как и девушку. Хотя последнего я не мог прекратить желать. Одну единсвенную, любимую, одну и навечно, ее настоящую… Может быть, это и есть то, что неизменно, любовь, желание испытать любовь, любовь вечная, любовь невзаимная. Даже несмотря на одиночество, у этой бедной женщины была любовь. Она говорила, что не винит детей, просто у них другие, более важные дела. Она все ровно их любила, любила своего мужа и хранила где – то глубоко память о нем.
Мы шли по улицам и держались за руки, шли медленно, и я не заметил, как мы ушли далеко. Этот район был мне мало знаком. Бабушка показала через дорогу и сказала, что там ее дом.
– Может быть, все – таки дать тебе немного денег? – спросила она в очередной раз.
– Не стоит. Купите себе лучше чего – нибудь к чаю, – сказал я и протянул ей маленький белый пакетик с лекарствами.
Она снова по – доброму улыбнулась. Я внимательно посмотрел на ее лицо. Без сомнения, эта женщина была в молодости очень красивой. Она помахала мне и пошла к своему подьезду. Я смотрел ей вслед, думая о том, что мне делать дальше. Я сбежал с работы и мне совсем не хотелось возвращаться обратно, совсем. Я был очень далеко от больницы и если бы пошел обратно, то успел бы только к концу рабочего дня. Это было бессмысленно. Если бы был выбор, то я скорее бы предпочел не идти туда вовсе. Я огляделся вокруг. Район не был густо населенным: вокруг были старые, пятиэтажные дома и маленькие магазинчики с продуктами, газетные киоски. Впереди меня был супермаркет. У меня в кармане как раз были монеты, которые я на днях выловил в фонтане в парке. Я вспомнил, что моя зубная паста закончилась и вошел туда, чтобы купить новую. Люди вокруг ходили с полными корзинками и тележками, не то что я. Продавец странно посмотрел на меня, когда я вывалил из кармана горсть десятикопеечных монет. Однако, я уже давно не обращал внимание на подобные вещи. Зубная паста была куплена, и я, не смотря по сторонам, чтобы не соблазниться, пошел к двери. «Что дальше?» – задал вопрос я сам себе и не получил ответа.
Я вышел из супермаркета и снова огляделся вокруг. Иногда мне просто нравилось рассматривать прохожих: высоких, низких, чванливых, девушек, которые гипотетически могли стать моими вторыми половинками, и парней, которые могли бы у меня их отнять. Это как смотреть фильм по телевизору, слушать чьи – то разговоры и ухватывать на лету кусочки из чужих жизней, смотреть на эмоции прохожих и изучать характер персонажей. У меня не было телевизора, улица заменяла мне его. Я увидел, как скамья позади меня освободилась и присел. Я не о чем не думал тогда. Я дал мыслям самим влетать мне в голову. Как и всегда меня никто не ждал. Плевать, что будет потом, тогда я просто хотел сидеть на той желтой скамье и думать, думать…
Я всегда был поклонником кинематографа, отечественного, зарубежного, не важно. Каждый вечер я усаживался за маленький телевизор, который унес из кухни. Мать кричала из соседней комнаты, что я мешал ей спать, и я делал по – тише, или почти выключал звук и садился прямо перед экраном. Ночью всегда шло самое интересное кино, и не важно было, что на следующий день мне рано нужно былоидти в школу. Я жил фильмами. Когда мой друг Сергей рассказывал мне какие – нибудь случаи из своей жизни или из жизни кого – то еще, я не мог ничего добавить. Я говорил, что уже видел такое в фильме. Однако, Сергею и другим моим друзьям было не интересно. Я должен был рассказать что – то про себя или своих знакомых, но мне нечего было сказать.
Помню, как я сидел на крыльце у водокачки и продавал овощи со своего огорода. Я сидел до девяти вечера, потом было время кино. Я то и дело посматривал на правую руку с маленькими электронными часами. Я так жаждал, чтобы время бежало быстрее. Я смотрел на перекресток и видел там Сережу, он возвращался от друзей, он махал мне рукой, а потом подходил ко мне и рассказывал, что он делал сегодня, а я о том, какие фильмы я вчера посмотрел. Стрелка подбегала к девяти и я быстро собирался домой, домой к телевизору.
После девятого класса Сережа поступил в училище и уехал из деревни. Он обещал мне приехать на каникулы, только не сказал на какие. На зимних его не было, а летом он все -таки появился. Я сидел на том же месте, на водокачке, посмотрев на перекресток, я увидел Сережу и еще каких – то двух парней, что не из нашей деревни. Я поймал взгляд своего друга и помахал ему, он помахал мне вслед. Я ожидал, что тот подойдет ко мне, как и раньше, но он отвернулся и пошел дальше. Тогда меня посетило странное, неприятное чувство. Я еще не знал, как оно называется.
Однажды слова начали менять свой смысл. Теперь дружба, которая до этого обозначала посиделки на лавочке у дома, была разбавлена черным словом предательство. Потом любовь, что думалась просто легким поцелуем в губы и забытьем, выросла в собственное отсутствие и горькое отчаяние. Эти слова отчего – то вдруг стали больше в своем значении, будто бы раздулись внутри меня. Все переворачивалось. То, о чем говорилось в кино оказывалось непригодным в жизни, оно все оставалось там. Потом единственная моя жизненная радость постепенно начала улетучиваться. Я стал понимать насколько банальны были концовки, как наигранно играла роль моя любимая актрисса, я видел декорации, я замечал, что листья на деревьях не колыхались от ветра…
– Ой, как же тяжело! – сказал голос справа от меня.
Я машинально повернул голову. Там была маленькая девушка, нет именно маленькая, по другому было и не сказать, ростом от силы метр сорок и то с каблуками. Но она была настолько красивой, что я мгновенно отключился от своих воспоминаний. Она была настолько хрупкой, что казалось, она боится порыва ветра. Ее маленькое розовое платье точно облегало ее изгибы и не сходилось на груди, размер которой несколько не соответвовал такому хрупкому тельцу, по ее спине спускались белокурые волосы, а в руках была крошечная меховая сумочка. Девушка вынесла из супермаркета огромный пакет с продуктами, и не в силах понести его в руках, опустила на землю. Я не мог спокойно смотреть, как это хрупкое существо выбивается из сил.
– Позвольте, я помогу, – сказал я, привстав.
– Да, если можно, – ответила маленькая девушка. Голос у нее оказался очень звонким.
– Ну, вот. Куда нести? – спросил я, взяв в руки пакеты. Мне они совсем не показались тяжелыми.
– К машине. Видите, вон там, вольво красного цвета.
Девушка поспешила вперед и открыла багажник. Ее автомобиль выглядил новым, краска еще блестела.
– Спасибо вам. Как же хорошо, что есть еще добрые люди, а то пока я шла по магазину все только и таращились, никто не помог, вот ведь сволочи! – сказала девушка и хлопнула крышкой капота.
– Я всегда рад помочь.
– Нет, правда, я так благодарна!
– Я уже слышал это сегодня.
– Старушку через дорогу перевели?
– Вроде того. Я сегодня всем помогаю. Такой день, наверное.
– Может быть, и я вам помогу?
– Нет, нет.