Добро пожаловать на тот свет

И комната тоже оказалась вполне обычный. Просторной, с окном, с кожаным диваном, креслами и журнальным столиком, на котором стояли две фарфоровые чашки, и, судя по аромату, витавшему в воздухе, в них был свежесваренный кофе. В углу имелась небольшая раковина, над ней висело зеркало, а рядом полотенце. У стены расположился сервант. На полу лежал бордовый ковер, поэтому, не дожидаясь приглашения, я сняла туфли. Захар прикрыл дверь и жестом пригласил пройти к дивану. Кстати, он разуваться не стал.

– Угощайся, – предложил он и присел рядом.

Я взяла чашку и отхлебнула, кофе оказался приготовлен именно так, как я любила. С корицей.

– Что вы хотите от меня, Захар? – сидя совсем близко от него, я не смогла сказать ему «ты».

– Не выкай, Роза. Обращайся ко мне, как пару минут назад в коридоре. Мне очень понравилось. Здесь так со мной говоришь только ты. И Матвеевич, само собой. Вот и продолжайте, – он откинулся на спинку дивана и потер ладони о колени. – Мои подопечные, Катя тебе уже рассказывала, иногда болеют, не сильно, но лечить приходится. Просто так надо.

И тут же добавил:

– И подшефные Матвеевича, случается, недомогают. С его людьми проще, они всегда на виду, с ними Катерина кое-как, но справляется. А с моими нет, они очень придирчивые. Раз уж ты к нам (это слово Захар подчеркнул, именно к «нам», не «ко мне») попала, помоги, пожалуйста, я уверен, ты сможешь. Аптечку дам, халат имеется, но в принципе он и не нужен. Ну что, согласна? – Захар глянул на меня сверху вниз и чуть шевельнул бровями.

Я не сочла необходимым произносить вслух, просто подумала: «А что, есть выбор? Не будете же вы меня задаром кормить-поить. Да, согласна. Валяй, гони аптечку и говори, кого лечить в первую очередь».

Захар засмеялся, а после одобрительно мне кивнул, так кивают спаниелю, принесшему подстреленную утку, мол, хороший пес. Затем подошел к серванту и принялся что-то искать. Я же, воспользовавшись моментом, немедленно направилась к окну, последние пять минут меня просто раздирало любопытство: «Что там находиться?». А за окном простирался луг, по которому я сюда пришла. Сейчас по нему двигалось несколько человек, я не стала их считать. Неинтересно было знать, сколько еще человек покинули бренный мир. Я подумала, что скоро они будут общаться со странным Михаилом Викторовичем, а потом их определят в «плохие-хорошие» или в «левые-правые», и, наверное, Захару уже пора идти, чтобы говорить с каждым из них, а потом обсуждать с пока неизвестным мне Матвеевичем «кого-куда» и «почему-потому»…

– Нет, не пора, – раздалось из недр серванта. – Я везде успеваю, Матвеевич тоже. Вернее сказать, не успеваем, но всегда рядом с каждым из вас, только позовите. В любом дне, в любом году. Так что не беспокойся об этом. А вот и аптечка.

Он извлек образчик брежневских времен: коричневый, из дерматина. Подошел ко мне и почти торжественно вручил. Через минуту я поняла, что болеют на этом свете понарошку. Тем спектром лекарств, что хранились теперь уже в моей аптечке, можно было лечить лишь глупых кукол и вредных медведей. Бинты, вата, зеленка, одноразовые шприцы, ампулы с копеечными, абсолютно безобидными витаминами группы В, спирт, валериана в таблетках (вот уж точно мертвому припарка), аспирин, анальгин и пара вариантов слабительных средств. «Нашим проще», – а что еще я могла подумать?

– Тогда твой первый пациент – Уильям. Я провожу, – откликнулся Захар.

В коридоре стало многолюднее: старики и дети, молодые парни и девушки, мужчины и женщины разного возраста. Но больше всего было пожилых. И этот факт меня очень порадовал.

Глава 7. В которой я приступаю к привычным обязанностям и узнаю про черное и белое

Шли мы недолго.

– Тебе сюда, – сказал Захар и указал на черную дверь, напротив темно-голубой. – Уильям совсем заждался.

– Слушай, Захар, сегодня ты меня проводил, а завтра? Я сама ничегошеньки не найду – ни номеров, ни имен!

– Роза, «сегодня-завтра» не существует – здесь нет времени. А номера не нужны. Смотри, как всё просто. За черными дверями находятся такие же люди, ты быстро запомнишь их имена. А искать их адреса будешь относительно цветных дверей – они все разных оттенков.

«Какие-то относительные люди, неужели жалко всем двери покрасить?» – пронеслось в моей птичьей голове, но вслух я сказала другое.

– Да ни черта я не понимаю в этих оттенках, как быть? Пойми, Захар, я ведь не художник!

Старики стоящие неподалеку, торопливо принялись настраивать слуховые аппараты и переглядываться.

– Вот. Держи-ка, Роза, будешь прикладывать к дверям, – и Захар протянул большую плоскую коробку, непонятно откуда взявшуюся.

Впрочем, меня это уже не удивило. Он такой, этот Захар. Я взяла и прочла название. «Карандаши цветные для дошкольного и школьного возраста. Очень много цветов». Что-то я не помнила в своем счастливом социалистическом детстве такие наборы, ну да ладно. Я решила немедленно сверить точность оттенков. Чуть повозившись, достала карандаши, похожих, на мой взгляд, цветов, и стала по очереди подносить к двери. Нужный карандаш назывался «темно-бирюзовый», а вовсе не «темно-голубой». Выходило, что я дальтоник. Отличная предсмертная новость!

– Захар, эта дверь точно темно-бирюзовая? – спросила я.

– Точнее не бывает. Видишь, как просто, ты сразу справилась. А теперь иди. Там холодно. Как зайдешь, надень валенки и шубу, иначе простынешь. А потом ступай к себе. До встречи!

И Захар пошел назад в кабинет.

А я с трудом отворила черную тяжелую дверь. И попала в зиму.

– Закрой за собой, тянет! – недовольно крикнули мне из общего коридора.

Я изо всех сил навалилась и выполнила просьбу. Действительно было холодно, изо рта сразу повалил пар, минус пятнадцать, не меньше, однако воздух оказался не морозно-свежим, наоборот, несло какой-то химией. Был поздний вечер (Захар конечно объяснил, здесь нет времени, но это у них, а не у меня), на небе налилась полная желтая луна, смахивавшая на неровный круг, какой рисуют дети (ага, некоторые светила уже начали появляться, глядишь, до солнца доберемся). Я увидела дорожку: широкую, освещенную фонарями, ведущую к большому дому. Такие виллы обычно бывают или у миллионеров, или у голливудских звезд, что, в сущности, одно и то же. Вот только холод стоял совершенно не голливудский, и на земле лежал снег – девственно-чистый. «Совсем свежий», – подумала я, потому что следов других посетителей или самого хозяина виллы не было.

Наставления Захара одеться потеплей, оказались отнюдь не лишними. Продрогла за минуту. Я поставила аптечку в снег и быстренько напялила вместо туфель колючие валенки. Шерстяных носков мне никто не оставил, я надела катанки на босу ногу, благо они стояли рядом с дверью, хоть искать долго не пришлось. Шуба висела на трехрогой вешалке. Некрасивая, просторная, до пят, такая же искусственная, как и моя. Мне вдруг привиделась Катя с шевелящимися, как у Медузы Горгоны, волосами-змеями, которая хохотала надо мной, кутаясь в шикарное манто из сотни горностаев, но тут же вспомнились котята, и мое недовольство экологически-правильным мехом вмиг улетучилось. Я застегнула все имевшиеся пуговицы, их, к слову, оказалось две, остальные были вырваны с корнем, взяла аптечку и двинула искать хозяина виллы, в окнах которой горел свет.

Ступив пару шагов, услышала хруст, но это был непривычный звук, снег хрустел не так. Стало интересно, что же под ногами. Я взяла горсть и сжала, приготовившись, что будет мокро и холодно. Снег скрипнул, но не таял. Я понюхала – в носу засвербело, помяла – снеговика не вылепить. Рассыпаясь на мельчайшие кристаллы, снег напомнил зубной порошок, только абсолютно не пах мятой. Я не смогла определить, что это. «Спрошу у хозяина», – подумала я.

Через пару минут я очутилась возле здания. Почему-то не стала стучать, не стала заглядывать в окна, решила просто обойти дом, шестое чувство подсказывало, что Уильям не внутри, а где-то поблизости.

Возле виллы было прибрано, голые ветви кустарника аккуратно подстрижены, изящные скамьи покрыты свежим лаком, а странный снег расчищен. Я побрела по тропинке вокруг дома и обнаружила большой бассейн. Сияло такое множество огней, словно я очутилась на вечеринке золотой молодежи в том же Лос-Анджелесе, правда, вместо воды был голубой лед. Махровые полотенца, неряшливо брошенные на шезлонги, выглядели тут дико и неуместно. На одном из лежаков полулежал негр в купальных плавках и напевал какую-то песенку на английском языке.

– Вы Уильям? – я сразу перешла к делу, здесь настолько всё было мертво, что здороваться не хотелось.

– Да, упокой тебя. Кто такая? Новенькая? – негр шпарил по-русски уверенно, практически без акцента.

Я представилась и присела на соседний шезлонг, поставив аптечку на колени.

– Вам должно быть ужасно холодно! Почему вы раздеты? Вы ведь простужены (я слышала это по дыханию, он сильно хрипел), но сидите на таком морозе!

– Не твое дело! Если сижу, значит, так надо! Нет у меня одежды, только трусы, к тому же я давно привык.

– Но в доме наверняка есть что-нибудь, тот же плед. Да и вообще, внутри тепло, пойдемте туда.

– Хренушки там тепло, еще холоднее, а плед мне не полагается! – Уильям не хотел больше это обсуждать (я почувствовала). – Давай, делай укол, измеряй температуру и вали отсюда! Напомни-ка, как тебя там зовут.

Я напомнила и поинтересовалась, чем его лечили до моего визита.

– Витамины какие-то, вроде В 6. Колола Катька, больше некому. Рука у нее как у металлурга, шишки вот, – пожаловался Уильям и потер ягодицу.

Потом встал, я потихоньку рассмотрела его, мне ведь прежде не доводилось вот так близко видеть настоящего (чуть не брякнула «живого») негра. Он был чуть выше меня, худой, очень черный – прямо-таки головешка, на лице сильно выделялись белки глаз и зубы, которые вопреки ожиданию белоснежными не оказались, может быть, Уильям много лет курил или пил крепкий кофе.

Я открыла аптечку, достала градусник, стряхнула и протянула. Уильям послушно сунул под мышку. Я поинтересовалась, как он себя чувствует, болит ли горло, есть ли мокрота при кашле. Он же сказал:

– Ты врач, настоящий человеческий доктор! Не то, что Катька! – и снова потер место уколов.

Мы помолчали, я не стала объяснять, что я не врач, а всего-то медсестра. И вдруг у меня родилась идея.

– Уильям, давай я оставлю тебе шубу, валенки, а еще мы укроем тебя полотенцами, вот этими (я указала на шезлонги). Ты сразу согреешься! Давай?! – меня так воодушевила эта мысль, я даже с места вскочила.

– Нельзя, Роза, нельзя. Мне понизят температуру, а еще исчезнет еда, я знаю, я ведь уже пробовал и не раз. Будет только хуже. Не переживай за меня, я очень плохой человек. Это мое заслуженное наказание, не переживай, – повторил он, вынул градусник и бережно вложил мне в руку.

Я попыталась рассмотреть что там, но не вышло. Получалось, судя по показаниям, что температуры у Уильяма не было. Вообще. Или же мне достался негодный градусник. Я дотронулась до Уильяма – ледяной. Мне стало так жалко его, но что я могла сделать? Только лечить. Выдала пару таблеток аспирина, понижать температуру не требовалось – ниже и так некуда, это было лекарство для души. Видели бы вы, какой радостью наполнились его глаза, когда я протянула таблетки на ладони. Потом я приготовила спиртовой компресс, обмотала Уильяму горло и усадила рядом с собой – живой и теплой. А вот укол показался мне вовсе необязательным, но Уильям начал упрашивать так, что пришлось согласиться. Я попросила лечь и приспустить плавки. Пока набирала содержимое ампулы, Уильям укладывался на шезлонге. Когда я подняла глаза и увидела место для инъекции, у меня шприц едва не выпал из рук. У Уильям пятая точка оказалась белой. Нет, нет, не припорошенная мелом или мукой. Нет же! Это была белая кожа, словно доставшаяся в наследство от другого человеческого комплекта. Представляете, у Уильяма?! Который даже не был мулатом, а исключительно негром! Я взяла себя в руки, еле сдержав рвавшийся наружу смех, и выполнила медицинский долг, то есть уколола бесполезным, но весьма болезненным витамином. Уильям прокомментировал, вставая и натягивая трусы: «Не больно. Ни капельки. Настоящий доктор». Затем сел на шезлонг и жестом пригласил последовать его примеру, что я и сделала, устроившись напротив. Он захотел поговорить, а я вроде не торопилась.

– Ты умер здесь, в России?