Только радуга на небе стала появляться всё реже и реже…
Вот и не верь рыбацким суевериям…
– Ну что? Не клюёт сегодня! – послышался голос Чуркина, и через несколько секунд в потёмках появился его силуэт.
– Не клюёт! – разочарованно ответил Петушков. – Невезучий я! В какие-то веки выбрался порыбачить, и на тебе – облом!
– Пойдём-ка к огню! Комарьё одолело, да и зябко становится, – Чуркин накинул на плечи другу куртку. Сам закурил.
Усевшись у костра, пошевелили затухающие угли, подбросили сухих веток, налили из котелка крепкого чаю. Чуркин достал из рюкзака несколько картофелин в мундире, нарезанную кружками колбасу, два огурца и пучок зелёного лука. Петушков развернул газету: там оказалась булка бородинского, несколько ирисок и… банка кильки в томате.
– Ты с ума сошёл! Разве ты не знаешь, что брать на рыбалку рыбу категорически запрещается! Вот поэтому и не клюёт! – Возмущению Чуркина не было предела.
– Я забыл… – начал было оправдываться Петушков. Потом схватил банку и зашвырнул её в воду. В темноте раздался громкий всплеск воды.
– Теперь уже ничто не поможет… – Чуркин подул на горячий чай, сделал несколько больших глотков и задумался. – Что я Верке скажу! Опять не поверит, что я на рыбалке был. Каждый раз скандалы устраивает. А я без рыбалки жить не могу. Слышал, говорят, что рыбалка – это не увлечение, а образ жизни? Так это про меня!
Петушков молча жевал хлеб и колбасу, чувствуя себя виноватым. Солнце резко упало за горизонт, и стало совершенно темно. Только всполохи озаряли лица двух неудачников.
– Мужики, что приуныли? – со стороны воды раздался какой-то искусственный женский голос. – Спасибо вам за подарок! Килька у меня отродясь в реке не водилась! Вот радости будет мои рыбёхам! Пир сегодня закатят! А вы уж извиняйте – улова не ждите.
Рыбаки со страху не могли сдвинуться с места.
– Да вы не бойтесь! Это я, русалка!
И вот она уже возлежит у костра и влюблённо смотрит на Чуркина и Петушкова. И рыбий чешуйчатый хвост не помеха. Волосы длинные, переплетены водорослями и отливают зелёным. Глаза янтарные. Грудки – белыми холмиками. А голос, как струна на расстроенной гитаре, вибрирует.
У мужиков дар речи начисто пропал. Сидят и только глаза таращат.
– Ладно! Мне с вами особо здесь лежать некогда – дела! А чтобы твоя жена поверила, – русалка обратилась к Чуркину, – и чтобы у тебя остались хорошие воспоминания от сегодняшнего дня, – она улыбнулась Петушкову так, как никто никогда ему не улыбался, – будет у вас к утру рыба! – И она исчезла, как и не бывало её.
Мужики даже головой потрясли. Привидится же такое!
А наутро там, где русалка возлежала, стояло полное до краёв свежих карасиков, окуньков и пескарей ведро, прикрытое водорослями.
…Никто рыбакам не поверил. Думали, что клёв хороший был! Про место это все хотели узнать, где столько рыбы водится.
Верка Чуркина в лоб поцеловала. А Петушков русалкину улыбку забыть так и не смог.
Александр Анюховский
Сенокос
Укрываясь за шторами окон
В полумраке, давящем на грудь,
Влезу я в свой поношенный кокон
Из тоски, не дающей уснуть.
Мысли снова в далёкое детство,
Лишь закрою глаза, уведут.
Где достались мне будто в наследство
И покой, и душевный уют!
Там мой дед запрягает телегу,
Лошадь еле послушна в жару,
Ей бы воли приятную негу,
Искупаться в росе поутру.
Но поспело душистое сено,
Разнотравьем богат сенокос.
И везёт нас лошадка смиренно,
Рядом верный лохматый наш пёс.
Надо мною бездонное небо
С лёгкой дымкой седых облаков.
Оттолкнуться и птицею мне бы
Полететь над раздольем лугов.
Лёгким ветром коснуться верхушки
Старой ивы у тихой реки,
Помолиться у бывшей церквушки,
Что стоит ещё всем вопреки.
Окрик деда и «падаю оземь»,
– Что, внучок, замечтался опять?!
И смеётся хитро, пока носим
Трав сухих драгоценную кладь.
Ну а после в саду, при закате
Нас бабуля покличет к столу…
Ангел мой в васильковом халате,
Как же я тебя сильно люблю!
Осенние листья
Мой город осенний всё так же красив,
Хоть грусти в душе и добавилось малость,
Но кружатся листья под вальса мотив,
На ветер не злясь за невинную шалость.
Ковром золотым расстилаясь потом
Под ноги прохожих, спешащих куда-то,
Всё шепчутся листья о счастье былом —
О лете, что было в их жизни когда-то!
И как укрывали под кроною в зной
Усталого путника сонной прохладой.
В воде отражаясь, гордились собой.