Следы на облаках. Том 1

Ольга

Утром вскочила в шесть как ужаленная. Быстро собралась, сгребла в бесформенную кучу разбросанные по квартире вещи и понеслась на работу. Мне нужно было отвлечься. От замкнутого круга вопросов без ответов голова раскалывалась. Понятно, что полицию вызывать бессмысленно, ничего же не украли. Не стоит и время тратить.

Несмотря на вчерашнее предупреждение, Маша, как всегда, опоздала на полчаса. Но в пять секунд сориентировалась в обстановке (за что я это и терплю!) и тут же сообщила, что Михаил Рудольфович, мой редактор, прислал отработанный материал для следующего номера и настаивает на личной встрече, чтобы обсудить кое-какие спорные моменты.

Ещё звонили из торгового центра «Моя планета», просили больше экземпляров журнала для распространения в рамках нашего договора. Вот жульё! Хотят треть тиража заграбастать даром, – знают, что люди за три дня всё разберут. Многие в их «Планету» для того только и ходят.

В общем, отвлеклась. Но к вечеру в офис вернулся наш Математик – так мои лоботрясы прозвали курьера Сашу, потому что он учится на кафедре математического моделирования, и вообще, немного не от мира сего. Ещё с утра я просила его забрать содержимое загадочной ячейки.

Когда маленькая аккуратная коробочка стояла передо мной на столе, меня снова посетило неприятное предчувствие.

– Ольга Марковна, я вам ещё нужна?

– А что такое?

– У меня студия через полчаса, – осторожно напомнила Маша. – Сегодня последний прогон.

– Что, уже? Ты говорила вроде спектакль через месяц.

– Месяц прошёл, Ольга Марковна.

– Правда?

Надо же, как быстро. А вроде только вчера она с энтузиазмом рассказывала о роли, которую ей дали в любительском театре «Астрэль». Теперь почти каждый день канючит, хочет сама написать статью о премьере. Не знаю, может, и соглашусь.

– Так я пойду?

– А? Да, иди, Маша.

Когда возбуждённый Машин щебет затих где-то у лифта, я вскрыла коробочку. Ничего зловещего, как я себе напридумывала, не случилось. Там лежала какая-то детская подвеска на серебряной цепочке. Что за ерунда? Кто это прислал? Зачем??

Повертела кулон в руках. Ну да, милая такая кошечка сидит, трогательно обернувшись хвостиком, и серьёзно так смотрит изумрудными глазками.

Что-то зацепилось за палец, и с тыльной стороны я обнаружила досадный дефект: выщербленную впадинку. И могу поклясться, что из этой крошечной впадинки как будто холодом повеяло… Жуть, одним словом! Кинула цепочку в сумку и выключила настольную лампу, собравшись тоже идти. Сегодня нет резона торчать допоздна, к тому же дома надо прибраться.

?

Проспекты, перекрёстки Новобержска… Кажется, уже знаешь их наизусть, а всё равно каждый раз восхищаешься величественной монументальностью сталинских зданий в старой части города. Иногда я жалею, что не купила квартиру в таком доме.

На очередном светофоре, когда я уже сворачивала в свой квартал, раздался звонок.

– Алло?

– Здравствуй, Олечка.

Голос Эммы почему-то оказался неожиданным. Честно говоря, после похорон я боялась с ней разговаривать. Они с мамой дружили миллион лет, и теперь, когда мамы не стало…

– Добрый вечер, Эмма. Как здоровье?

– Всё в порядке, дорогая. Я хотела… Знаю, уже поздно, но ты не могла бы заехать ко мне?

Эмма Елизаровна Гельд, старинная мамина подруга, хотя и старше её на пятнадцать лет, преподавала музыку в новобержском музыкальном училище, кажется, всю мою сознательную жизнь. Теперь она на пенсии, но всё равно к ней продолжают ходить ученики, потому что педагог и музыкант она от бога. Эмма выросла в интеллигентной профессорской семье, о которой не любит распространяться. Я знаю только, что у неё масса родственников, и в основном заграницей. Часто из Нью-Йорка приезжает племянник Марик, иногда один, иногда с женой и двумя дочками. Эмма очень гордится его успехами на музыкальном поприще. Марик – саксофонист в джаз-бэнде и колесит по всему миру с гастролями. Ещё краем глаза я видела несколько писем из Израиля, Германии и одно, кажется, из Польши. Эмма не рассказывает, кто все эти люди, да я особо и не расспрашиваю. Ценю право человека на личную жизнь.

Вот и её дом, сталинской как раз постройки, на улице Дзержинского (и когда её уже переименуют?). Сворачиваю во двор-колодец, где зловеще завывает ветер. Нет. Наверно, я просто себя накручиваю. Столько было странностей в последние несколько дней, что волей-неволей заработаешь паранойю.

Дверь номер двадцать три обита мягкой, слегка выцветшей коричневой кожей. Эмма встречает меня, как всегда, при параде: в длинной чёрной юбке классического кроя и шёлковой блузе с элегантным бантом. Седые волосы аккуратно уложены в пучок, тонкие музыкальные пальцы поправляют очки в позолоченной оправе. Она улыбается своей тёплой, но сдержанной улыбкой, и я снова чувствую себя школьницей, которая сбежала с уроков с одноклассником и рванула в Новобержск.

Помню, мы с Глебом долго болтались по городу, и я предложила зайти к маминой подруге погреться. Эмма в тот день не работала и очень удивилась нашему появлению. Она накормила нас и обещала не выдавать маме, но из школы всё равно сообщили о прогуле. И Эмма взяла вину на себя. Сказала, что сама забрала нас, просто забыла предупредить. Конечно, мама ей не поверила, только сделала вид. Зато, кажется, с тех пор она и невзлюбила Глеба.

– Добрый вечер, Эмма.

– Заходи, Олечка.

Квадратная прихожая в лучах мягкого света приветствует гостей уютным диванчиком и книжными полками, заставленными раритетными книгами. Эмма как-то говорила, что книги достались ей от деда.

Далее – бархатная гостиная. Немецкий рояль в зоне эркера у окна. Глубокие кресла и кушетка. Тяжёлые портьеры с кистями. Картины на стенах в дорогих увесистых багетах. Круглый обеденный стол с роскошной бежевой скатертью до пола. Свечи в серебряных подсвечниках. Напольные часы (по-моему, швейцарские, потому что не помню, чтобы они хоть раз ломались или останавливались).

Здесь Эмма принимала учеников и проводила уроки. Сегодня на столе лежали потрёпанные ноты (наверно, кто-то из учеников забыл, потому что хозяйка квартиры ни за что бы не довела свои до такого состояния).

– Я сделаю чай, – сказала Эмма.

Пока она возилась с чайным сервизом, накрывая на стол, я наблюдала за ней. Мне почудилось, что она встревожена, но не хочет это демонстрировать. Было неловко. Я не знала, как с ней говорить о матери, но молчать об этом ещё хуже.

– Не переживай за меня, – улыбнулась Эмма, разливая ароматный горячий напиток по фарфоровым изящным чашечкам. Она словно прочитала мои мысли. – Я в порядке. Это было… неожиданно. Но я… Всё хорошо.

Она поставила чайник на керамическую подставку с китайским драконом, села рядом и вдруг спросила:

– Ты получила кулон?

Пять минут я пыталась понять, есть ли у меня голосовые связки. Вроде звук извлечь хочется, а не выходит.

– Кулон? – глупо переспросила я.

– Да, кулон. Серебряная кошечка на цепочке.

– Я… Получила… А что?.. То есть как?.. Подожди… Почему ты спрашиваешь?

– Я всё объясню, – пообещала Эмма, – но не сейчас. Я должна признаться. Не знаю… Настя, может, мне и не простит, но… Я сделала, как считала нужным… И думаю, так будет лучше… Для всех…

– О чём ты? Я ничего не понимаю.

– Покажи мне его.

Было неловко рыться в сумке несколько минут под её пристальным взглядом.

– Ты его не надевала, – печально констатировала Эмма.

– А надо было?