Екатерина Арагонская. Истинная королева
Все кивали с самым серьезным видом, явно гордые тем, что оказались в числе отобранных при таком количестве соперниц, и сознающие, как им повезло.
– Как королева, вы должны придумать себе символ, – сказал Генрих Екатерине.
– Это будет гранат, по-испански –granada. Моя мать сделала его своим знаком после падения Гранады как символ Реконкисты.
– Это к тому же и символ плодородия, – с улыбкой заметил Генрих. – Весьма уместно, ведь я надеюсь, что у нас будет много сыновей!
– Я давно мечтаю о детях, – призналась Екатерина, затрепетав от его слов.
– По воле Божьей ваши молитвы скоро будут услышаны! – Генрих привлек ее к себе и поцеловал. – Чем скорее мы обеспечим Англии наследника, тем лучше!
Екатерина вспыхнула.
Своим девизом она выбрала слова «Скромность и преданность!», и вскоре они появились в королевских дворцах повсюду, вместе со множеством гранатов и замков, символизировавших Кастилию, а также инициалами «Г» и «Е», которые краснодеревщики, камнерезы и вышивальщицы деловито вырезали, вытачивали и изображали иглой на всех доступных поверхностях.
Другая армия портных, белошвеек, вышивальщиц шелком и ювелиров взялась за работу над роскошным новым гардеробом для Екатерины. Бóльшая часть его исполнялась в английском стиле. Теперь принцесса очень редко надевала «корзинку» или испанское платье. Дни ее были заполнены выбором тканей и примерками. Каждый день прибывало новое платье, которому предстояло быть повешенным на крючки или разложенным на кровати для получения строгой оценки принцессы. Долгие годы проходив в поношенных платьях из все сокращающегося гардероба, Екатерина получала близкое к чувственному наслаждение, снова украшая себя дорогими материалами – блестящим шелком, тяжелым дамастом, пышным бархатом и королевской парчой, твердыми в тех местах, где по ткани шла вышивка золотой нитью.
Генрих не жалел украшений для своей невесты. Он уже отдал ей церемониальные уборы королев Англии – те, что носили прежние супруги правителей страны; они принадлежали короне и после Екатерины когда-нибудь перейдут к жене ее сына. Среди них были старинная корона саксонской королевы Эдиты, жены святого Эдуарда Исповедника, – красивая диадема из позолоченного серебра, усыпанная гранатами, жемчугом и сапфирами. Там имелись бриллианты, ожерелья, кольца, серьги и много других изящнейших украшений. Большинство, конечно, было сделаны по старинной моде, но Екатерина их очень ценила не только за высокую стоимость и историческую значимость, но и за то, что многие из них были подарками преданных королей своим возлюбленным женам. Тут были искусно сделанные шейные украшения, которые Екатерина в последний раз видела на своей любимой свекрови королеве Елизавете. Был гранатовый крест, подаренный Эдуардом III своей обожаемой супруге королеве Филиппе, золотой реликварий, когда-то принадлежавший Элеоноре Кастильской. Ее убитый горем муж установил памятные кресты, которые Екатерина видела по дороге в Лондон много лет назад. Да, эти драгоценности действительно были невероятно ценны. Принцесса благоговейно примерила корону Эдиты.
Украшения, которые преподнес ей Генрих как личный подарок, Екатерина тоже очень бережно хранила: жемчужные ожерелья, россыпь колец, бриллиантовые подвески, усыпанные драгоценными камнями кресты, броши с изображением святого Георгия – покровителя Англии или вензелем «IHS»[6]: их она гордо носила приколотыми по центру к лифу платья. Больше всего Екатерина любила подаренный Генрихом крупный крест, украшенный сапфирами и тремя висячими жемчужинами: он был изготовлен по собственному рисунку короля. Жених также передал Екатерине некоторые украшения покойной матери и ее молитвенник, внутри которого написал: «Я ваш навеки. Генрих К.». Екатерина была вне себя от радости.
На этот раз не предполагалось ни звона соборных колоколов, ни толп гостей, ни пиров. Свадьба должна была состояться частным образом, потому что и Генрих, и Екатерина официально продолжали блюсти траур по почившему королю. Они вместе выбрали благоприятный день – день памяти святого Варнавы, покровителя миротворцев, потому что их брак, конечно же, принесет мир.
Рано утром Екатерина вошла в туалетную комнату в Гринвиче в сопровождении лучащейся от счастья Марии и еще нескольких новых английских леди в белом. Она облачилась в только что пошитое свадебное платье – церемониальный наряд из серебристой ткани, колоколом накрывший «корзинку». Ее длинные волосы распустили и убрали под золотой обруч – свадебный подарок от будущего супруга. Генрих пришел одетый в белый флорентийский бархат с рельефной вышивкой золотой нитью, в сопровождении нескольких лордов и придворных из своей свиты. Архиепископ Уорхэм ждал у небольшого алтаря, чтобы совершить церемонию. Маленькая часовня благоухала июньскими розами – их запах всегда будет напоминать Екатерине об этой восхитительной поре ее жизни.
Генрих поклонился ей. Его глаза говорили, что она выглядит великолепно. Екатерина сделала реверанс. Они вдвоем преклонили колени на роскошных подушках, архиепископ объявил их мужем и женой и благословил. Екатерину переполняли чувства – ведь вершилась ее судьба! – любовь и благодарность к юному супругу, стоявшему на коленях рядом с ней.
С колен она поднялась уже королевой Англии. И Генрих взирал на нее сверху вниз с обожанием в глазах.
Радостно смеясь, они возглавили немногочисленную свадебную процессию, что проследовала из дворца через сад, а потом по известняковой дорожке – к церкви монастыря францисканцев, где должна была состояться праздничная месса по случаю бракосочетания. Затем молодожены вернулись во дворец, чтобы тихо пообедать в личных покоях Генриха. Екатерина сидела рядом с ним, под нависавшим над троном балдахином с символами его власти и могущества. Бесстрастные пажи, припадая на одно колено, церемонно подавали им еду на золотых блюдах, а вокруг стояли готовые к услугам лорды и леди.
Никто не заговаривал о том, чтобы прилюдно укладывать ее в постель с Генрихом, а самой Екатерине спрашивать об этом супруга не хотелось. Про себя она молилась о том, чтобы их наконец оставили вдвоем.
Беспокойство было напрасно. Когда убрали скатерть, новобрачные встали, чтобы с их одежды смахнули крошки, и Генрих улыбнулся Екатерине. Как только слуги удалились на почтительное расстояние и не могли уже его слышать, он наклонился и прошептал прямо в ухо Екатерине:
– Сегодня вечером я приду в ваши покои по потайной лестнице. Она ведет из моих комнат в ваши. До встречи, моя королева!
Екатерина даже не догадывалась о существовании такой лестницы.
– Она в углу, за гобеленом, – растолковал ей Генрих. – О нашем браке еще не объявлено. Я подумал, это очень кстати: у нас будет несколько дней уединения, время лучше узнать друг друга.
Пристальный взгляд и напряженное выражение лица Генриха заставили Екатерину покраснеть. В его намерениях не приходилось сомневаться.
Он пришел, кипящий юностью и энергией, еще до наступления темноты. Вечерний воздух дышал прохладой и сладостью, сумеречный свет придавал особое очарование силуэтам деревьев в саду под окном. На Генрихе была расшитая золотом, стелившаяся по полу дамастовая накидка поверх тонкой батистовой ночной сорочки. Словно любовник, он схватил Екатерину в объятия и опрокинул на постель.
– Свечи, – пробормотала она сквозь его поцелуи.
– Оставим их, – сказал он, укладывая ее спиной на подушки. – Я хочу видеть вас.
Екатерина ожидала, что будет смущена, но напористое нетерпение Генриха не дало ей такой возможности, и она начала целовать его в ответ, поражаясь самой себе – тому, как ее тело отзывалось на его ласки, которые становились все более смелыми. Вскоре они уже лежали рядом голые на бархатном покрывале, потерявшись в радости полного познания друг друга.
– Я уже говорил, но это правда – вы самое прекрасное создание в мире, – выдохнул Генрих.
Екатерина испытывала удовольствие от первого в жизни исследования мужского тела и от его растущего желания – свидетельство тому упиралось в нее твердо и настойчиво. Потом Генрих приподнялся и лег на нее, раздвинул ее бедра и нацелился между ними. Пытаясь войти, он тыкался то в одну сторону, то в другую. Это напомнило ей, как бесполезно терся об нее Артур. Но то было так давно, и Генрих не Артур. Он был тверд и готов действовать, ей только и требовалось протянуть руку и направить его в нужное место. Когда он еще раз надавил и проскользнул в нее, она ахнула от жгучей боли. Но он, казалось, ничего не заметил и весь напрягся. Возникло ощущение дрожи, и ее лоно затопила какая-то теплая липкая влага.
Выйдя из нее и откинувшись на спину, тяжело дышащий Генрих выпростал руку и прижал Екатерину к себе.
– Кэтрин, как я люблю вас! – прошептал он. – Моя Кэтрин!
– А я люблю вас, мой Генрих, – отозвалась она, блаженствуя в кольце его рук.
Наконец-то она стала женой в полном смысле слова. Отзвуки боли после соития мало что значили. Ее удивило, как быстро все произошло. Однако вскоре новобрачную ждал новый сюрприз: Генрих хотел сливаться с ней снова и снова. И вдруг, на третий раз, она почувствовала, как в ней пробуждается желание, будто распускающийся цветок, а потом – о, что за чудо! – взрыв чистейшего наслаждения, какое она только могла вообразить. Следом пришел великий покой и глубокое чувство удовлетворения.
Теперь Екатерина понимала, что значит быть одной плотью. Если раньше она любила Генриха, то теперь полюбила его в тысячу раз сильнее, ведь он подарил ей такую радость.
А впереди их ждала целая жизнь, чтобы дарить друг другу наслаждение. И это было самым прекрасным…
Часть вторая
Королева Англии
Глава 10
1509 год
Утром Екатерина поднялась с брачного ложа и удивилась: простыни были запачканы, но пятен крови на них не наблюдалось. Однако Генрих, который лежал и оценивающе ее рассматривал, об этом не упомянул или даже ничего не заметил, так что Екатерина решила: ей повезло. Очевидно, не у каждой женщины в первый раз бывает кровотечение.
Прикрыв наготу ночной рубашкой, она сидела рядом со своим новым мужем на кровати и надевала чепец.
– Теперь я замужем и должна накрывать волосы, – сказала Екатерина.
– Вы не обязаны это делать, – откликнулся Генрих. – Королева имеет право носить волосы распущенными, как у девственницы. Ваша девственность символична, конечно. – Он усмехнулся. – И мне приятно видеть ваши волосы. – Он снова сгреб ее в объятия. – Прекрасная это штука – брак! – шепнул он ей на ухо и потерся о нее носом.
И потом, конечно, все повторилось вновь…
– Кэтрин, вам нравится это? – спросил Генрих через некоторое время.
– Как мне может это не нравиться? – хихикнула она.
– Вы первая женщина, которую я познал, – сказал он, глядя на нее.
Вот так неожиданность!
– Я рада, – сказала Екатерина. – Мне казалось, женщины должны бросаться к вашим ногам! Вы ведь все-таки король.
– Вы знаете, после смерти матери при дворе моего отца женщин осталось не так много. И он заставлял меня вести почти монашескую жизнь. Никаких возможностей для любовных игр. Но я всегда желал вас, Кэтрин. Во всех остальных женщинах чего-то не хватало. Теперь вы моя, по великой милости Божьей, и я действительно счастлив! – Генрих напряженно взглянул на нее. – Я должен знать. Артур когда-нибудь…
– Нет, Генрих. Он был слишком болен, бедный мальчик.
– Значит, все их придирки были напрасны, – пробормотал Генрих.
– Какие придирки?
– О, Уорхем и некоторые советники что-то там скулили, будто наш брак запрещен Писанием.
– Но у нас есть разрешение папы! – воскликнула Екатерина.
Ничто не должно было испортить это вновь обретенное блаженство.
– И я говорил им это. Не волнуйтесь, моя дорогая. Все хорошо. Думаете, я женился бы на вас, если бы имелись хоть малейшие сомнения? Я бы не стал рисковать ни вашим будущим, ни своим. Но папа благословил нас, и теперь вы – моя жена перед Господом.
И он начал утешать ее поцелуями.
Еще три дня они наслаждались бесценным уединением. Екатерина была полностью поглощена новой радостью жизни и забыла о том кратком разговоре. Мысли ее были слишком полны Генрихом, тело удивляло нежданными, сладостными ощущениями, которые он пробудил в ней. Бóльшую часть времени они провели в постели, даже ели там. Когда они не предавались любовным утехам, то играли в карты, кости, триктрак или музицировали. Екатерина обнаружила, что Генрих был прекрасным музыкантом. Он мог играть почти на любом инструменте, особенно удачно получалось у него обращаться с лютней, продольной флейтой и вёрджинелом[7]. Лежа на подушках, Екатерина наблюдала, как ее супруг поет по книге, считывая мелодии с листа без всяких усилий. Сочинять музыку Генрих тоже мог, это она хорошо знала.
– Помните ли вы, Кэтрин, день нашей помолвки, я тогда обещал сочинить для вас песню? – спросил он.
– Как я могу забыть об этом?
– Что ж, как вам нравится вот эта? – И он запел своим прекрасным тенором:
Дух разногласья позабыт,Теперь в согласьи предстоитСтучать сердцам.Пусть бьются оба заодно,Я верю, это сужденоНавеки нам.Неразделенная должнаЛюбовь быть вознаграждена.Спеши помочь.Скажи сомнениям «прости»,Взаимность чтоб приобрести,Невзгоды – прочь.Мы – две влюбленные души –Взаимность обретем в тиши.Молись и верь.Любовь, что свыше нам дана,Навеки благословленаДля нас теперь.В любви согласье –Покой и счастье,Сердец оплот.А нету лада,Лекарств не надо.Лишь Бог спасет.Глаза Екатерины наполнились слезами. Генрих пел об их любви, никакими словами нельзя было описать этого лучше. Ей нравился его образ мыслей, чувственность, которую супруг проявлял и в любовных утехах, и в стихах. Нравился его свежий, чистый запах, его природная чистоплотность – каждый день он менял белье. Оно пахло травами, которыми прачки перекладывали вещи, этот запах всегда будет связан в мыслях Екатерины с ее мужем. Она действительно была счастливейшей из женщин!
Наконец о том, что они стали мужем и женой, было объявлено во всеуслышание. Екатерина впервые появилась при дворе в качестве королевы, одетая в синее траурное платье с опущенным ниже талии золотым поясом и в роскошной мантии, подбитой горностаем.
– Отныне, моя королева, вы будете рядом со мной на всех государственных и придворных церемониях, – сказал ей Генрих, и в глазах его засветилась гордость.
Вечером он предупредил Екатерину, чтобы та готовилась к его приходу, поэтому она отпустила горничных и села на огромную кровать под балдахином. Муж мог появиться из-за гобелена в любой момент. Однако потом Екатерина услышала топот нескольких ног, дверь в ее спальню внезапно распахнулась, и вошел Генрих в его дамастовой накидке. Екатерина услышала, как у него за спиной закрылась наружная дверь в ее апартаменты.
– Почему вы не воспользовались потайной лестницей?
– Меня сопровождали стражники и двое из моих придворных. Теперь люди знают, что мы женаты, и в Англии принято, чтобы короля видели посещающим свою жену. Это дело общественной важности, понимаете ли. Чтобы никто не сомневался в законности последствий. Не волнуйтесь, мои стражники останутся за дверью, пока я не соберусь уходить. – Он усмехнулся. – Долго же им придется ждать!
Они занялись любовью. Сначала Екатерине было трудно расслабиться, но она сказала себе, что должна свыкнуться с новыми обстоятельствами. Не ее это дело – обсуждать английские обычаи. Потом накатила знакомая волна блаженства, и она забыла обо всем, кроме прикосновений Генриха и его мелодичного голоса, мурлыкавшего ей на ушко слова любви.
Генрих выглядел великолепно. На нем была алая мантия, подбитая горностаем, а под ней – парчовый дублет, расшитый бриллиантами, рубинами, изумрудами, крупным жемчугом и другими драгоценными камнями. Екатерину одели в свадебное платье. Была середина лета, и они сидели на подушках в королевской барке, которая величественно рассекала воды Темзы, окруженная флотилией разукрашенных лодок. Позади остался Гринвич, впереди их ждали Лондон и Тауэр, где они проведут ближайшую ночь. Генрих объяснил, что английские монархи по традиции перед коронацией должны переночевать в Тауэре.
Вдоль берега собрались толпы, люди махали руками и приветствовали молодоженов радостными криками. Генрих отвечал улыбками, кивками, вскидывал руку, а Екатерина, тронутая таким теплым приемом, кланялась, поворачивая голову, то направо, то налево. То же ждало их всю дорогу вдоль реки.
– Они любят вас! – Генрих повернулся к ней. – И не только потому, что этот брак пошел на благо нашей торговле, они любят вас саму!
– Мне неловко, что они так сердечно относятся ко мне, – сказала Екатерина.
Молодые супруги высадились на берег и вошли в Тауэр через боковую дверь башни Байворд, где их встретил констебль и его стражники-йомены. Оттуда процессия направилась по Уотер-лейн к королевским апартаментам. Весь двор собрался в старинных залах башен Ланторн и Уордроб, где вечером король возвел в рыцари ордена Бани двадцать четыре человека. Екатерина сидела рядом с ним.
Ей не нравился Тауэр. И не только потому, что она знала о несчастном графе Уорике, который был заточен здесь лет десять назад. Во всем этом месте ощущалось нечто зловещее, и Екатерина радовалась, что они проведут здесь всего одну ночь. Генрих потратил огромные средства на переустройство мрачных старых покоев. Несмотря на его старания, комнаты королевы ей пришлись не по вкусу. Июньское солнце не проникало сквозь узкие окна, и миазмы печали будто висели в воздухе. Конечно, ведь здесь умерла королева Елизавета. Неудивительно, что в этих апартаментах с дорогой новой мебелью царит гнетущий дух.
Вечером Генрих и Екатерина вышли прогуляться по верху замковой стены. По ней можно было пройти из башни Вейкфилд к башне Ланторн и посмотреть сверху на внутренние дворы замка. Генрих находился в таком приподнятом настроении, что Екатерина не стала рассказывать, как мало ей здесь нравится. Но потом супруг повернулся к ней:
– Сегодня, любовь моя, я не приду к вам. Перед коронацией я предамся ночному бдению в часовне Святого Иоанна.
Он уже водил ее на верхний этаж массивной башни Цезаря и показывал изысканную маленькую церквушку.
Сердце Екатерины упало, но она, конечно же, с улыбкой одобрила его намерение. Ей очень нравилась набожность мужа. Как и она, он слушал по пять месс каждый день и завел правило каждый вечер присутствовать вместе с ней на вечерне в ее покоях. Теология была его страстью, и он наслаждался своей славой знатока вероучения. Его вера была истовой и чистой, и Екатерина понимала, насколько важно для него соблюсти пост и провести ночь без сна.
В эту ночь она выбрала из своих фрейлин Мэри Рус, чтобы та спала на соломенном тюфяке в ее опочивальне. Екатерина распорядилась, чтобы та незаметно удалилась, если паче чаяния придет король. Потом Екатерина попыталась заснуть, но судьба юного Уорика не давала ей покоя. Где его содержали? Осознавал ли он, какие могут быть последствия участия в заговоре, что ему грозит? Представив, какой ужас охватил его в тот день, когда за ним пришли, Екатерина задрожала. Затем мысли ее переключились на судьбу двух юных принцесс, которых четверть века назад сгубил в Тауэре злой король Генрих. Об этом и сейчас говорили разве что шепотом. Екатерина поежилась в своей теплой постели. Кости этих детей тоже покоились где-то здесь, но пока их никто не обнаружил…
Не скоро ей удалось заснуть в эту ночь.
Проснулась Екатерина оттого, что в комнате кто-то всхлипывал. Стояла тьма.
– Мэри? – тихо позвала она.
Ответа не последовало, но плач не прекратился.
Екатерина приподнялась. В углу на стуле, закрыв лицо руками, сидела какая-то женщина, ее плечи вздрагивали. Это была не Мэри. Платье на незнакомке, кажется, было черное, и чепец какой-то необычной формы.
– Кто здесь? – спросила Екатерина, совершенно проснувшаяся и удивленная.
Кому из ее фрейлин понадобилось искать убежища у нее в комнате, чтобы выплакаться? И почему?
Женщина не обращала на хозяйку спальни никакого внимания и продолжала рыдать, очевидно терзаемая великим горем. Екатерина склонилась к краю кровати, думая, что Мэри, наверное, тоже проснулась, но увидела свою приближенную крепко спящей.
– Кто бы вы ни были, прошу, позвольте мне вам помочь! – сказала Екатерина.
И вновь женщина даже не взглянула на нее.
Глаза Екатерины постепенно привыкали к темноте. Теперь она разглядела, что хотя чепец на гостье был знакомой формы, напоминавшей фронтон здания, но наушники слишком коротки – таких Екатерина никогда не видела. Лица незнакомки ей разглядеть так и не удавалось, женщина не отнимала от него рук. Было совершенно ясно, что эта особа находилась в самом ужасном состоянии.
Екатерина соскользнула с постели, намереваясь мягко прикоснуться к плечу дамы и обратить на себя ее внимание, но тут случилось нечто странное. Фигура исчезла. Стула, на котором сидела незнакомка, тоже не было, и, кроме дыхания Мэри, в комнате не раздавалось ни звука.
Несколько мгновений Екатерина неотрывно смотрела на то место, где сидела дама, потом забралась обратно в постель, озадаченная и немало напуганная. Может быть, ей это приснилось?
На следующее утро Екатерина испытала облегчение, выйдя из покоев королевы и услышав, как за ней закрылись двери. А снаружи, рассеивая последние остатки ночных теней, стоял Генрих, как обычно жизнерадостный, в сиянии золота и драгоценных камней, спешащий совершить свой торжественный въезд в Лондон.
– Мне не терпится показать вас своим подданным! – сказал он, крепко целуя ее в щеку.
Площадка для турниров в Тауэре была заполнена лордами, леди, государственными сановниками, королевскими слугами, одетыми в зеленое и белое – цвета Тюдоров, и целой толпой духовенства. Все толкались, торопясь занять свои места в огромной процессии. Генрих вскочил на коня, Екатерина забралась в носилки, обтянутые золотой парчой, которые везли две белые верховые лошади, и они двинулись вперед. Ревущие толпы сопровождали их на всем протяжении пути от холма Тауэр через Чипсайд, Темпл-Бар и Стрэнд в Вестминстерский дворец. Улицы были украшены прекрасными гобеленами, из питьевых фонтанчиков текло вино, и на каждом углу стояли священники, кадившие ладаном. Екатерине вспоминался ее торжественный въезд в Лондон около восьми лет назад.
Назавтра, в день Иоанна Крестителя, была назначена коронация. В тот вечер, возбужденные предстоящим, Екатерина и Генрих удалились в просторный Расписной зал: на стенах его красовались старинные фрески с изображением сцен возведения на трон святого Эдуарда Исповедника и библейских сражений. Перед ними стояла прекрасная дубовая кровать, на ее спинке были вырезаны королевские символы, а также знаки плодородия.
– Это брачное ложе моих родителей, – сказал Генрих. – Оно называется Райская постель.
Кровать была украшена дорогим дамастовым пологом и роскошно убрана, но в самом зале, несмотря на теплоту июньской ночи, воздух был сырым и прохладным. От влажных испарений Темзы по стенам ползли зловещие пятна плесени, разъедавшие яркие краски, серебро и золото фресок.
– Миропомазание отделяет короля от всех остальных людей. – Генрих повернулся к Екатерине. – Завтра я стану другим – помазанным, коронованным, наделенным божественной властью. Это странная и пугающая мысль. Мой отец всегда говорил, что королям дарована мудрость и прозорливость, в которой отказано простым смертным.
– Но еще важнее, мой Генрих, чтобы вы правили, будучи любимы своими подданными, – отозвалась Екатерина, беря его за руку. – А вам уже этого не занимать. Весь мир ликует. Люди рады иметь такого короля.
– Не говорите так, дорогая! – Генрих наклонился и поцеловал ее.
– Это правда, и я не одна держусь такого мнения. Я смотрю и вижу. Народ любит вас за молодость, за красоту, за храбрость, но больше всего – за вашу открытость и простоту в общении. Этому нельзя научиться, это дар. Они знают, что вам понятны вещи, близкие им самим. Если вы будете продолжать, как начали, то сохраните их любовь и преданность на всю жизнь.
– Я так и сделаю, Кэтрин! И вы должны помочь мне и поддержать меня.
– Я всегда буду с вами, Генрих! – поклялась она.
Он улыбнулся ей:
– Вы пойдете со мной в часовню Святого Стефана для ночного бдения?
– Вы не устали? Ведь вы провели в церкви прошлую ночь.
– Я чувствую, что это священный долг.
– Тогда пойду.
Рука об руку они прошли в часовню и вместе опустились на колени перед алтарем, освещенным единственной горевшей в храме лампадой. Высокие готические окна возносились к сводам крыши, но все тонуло во тьме, и ночь была тиха. Чувства Екатерины обострились от застоявшегося запаха церковных воскурений и звуков низкого голоса Генриха, произносящего молитвы. Она и сама попыталась молиться, но сначала слова не приходили. Екатерина слишком сильно ощущала присутствие рядом коленопреклоненного супруга. Золотоволосая голова склонена, руки молитвенно сложены – он был олицетворением христианского короля.