Екатерина Арагонская. Истинная королева

– Говорят, вы слишком сблизились с герцогом де Лонгвилем. Вам известно, что он женат?

Джейн покраснела:

– Да, мадам, но он несчастен в браке.

Екатерина вздохнула:

– Это вас не извиняет. Мои фрейлины должны быть безупречными. Меж тем ходят слухи, что вы его возлюбленная, и не только в галантном смысле.

Вдруг обычно сдержанная Джейн бросилась на колени перед Екатериной:

– Я люблю его, мадам! Я живу ради него. И я уверена, он отвечает мне тем же чувством.

Екатерине стало жаль ее. Она знала, каково это – любить и знать, что счастье с любимым вероятно не более, чем путешествие на Луну.

– Дело не только в любви, – мягко сказала она. – Речь идет о соблюдении приличий. Прожив при дворе шестнадцать лет, вы должны знать, что это значит.

Джейн плакала, плечи ее вздрагивали.

– Что же мне делать? – всхлипывала она. – Я не могу бросить его!

Екатерина положила ладонь ей на голову:

– Любовные игры и ухаживания – это одно, я не имею ничего против них. Но все, что больше этого, – грех в глазах Господа. Флиртуйте с вашим возлюбленным, наслаждайтесь его обществом, будьте беззаботны и честны, но не подвергайте риску свою репутацию. И мою тоже.

Джейн схватила руки Екатерины и поцеловала их.

– О, благодарю вас, я так и сделаю, так и сделаю, обещаю!

Усаживаясь рядом с Екатериной на галерее с краю теннисного корта, принцесса Мария вся сияла: рыжие волосы блестели, зеленые глаза искрились. Генрих и Брэндон, раздетые до нижних рубашек и панталон, готовы были начать игру. Мария не могла оторвать глаз от любезного ей кавалера. Мужчины обсуждали стратегию игры, цветущая, юная и восторженная Мария пыталась вставлять фразы в их разговор. Екатерина слушала, все еще опечаленная тем, что Генрих не внял ее советам, и ей казалось, будто она смотрит на все это откуда-то из-за стекла. Ее заботы и тревоги были очень далеки от того, что занимало этих троих, и рядом с ними она ощущала себя старой и степенной. А ведь ей еще не исполнилось двадцати девяти! Тем не менее Екатерина знала, что за пять лет супружества сильно прибавила в теле и на фоне Марии выглядела бледно. Благодарение Господу, но Генрих, кажется, не замечал перемен в ней.

Мужчины заняли места на корте, Екатерина и Мария остались вдвоем следить за игрой. Для Екатерины это была возможностью поговорить с золовкой. Игра шла быстро и была яростной. Екатерина любила смотреть, как играет Генрих, как его белая кожа просвечивает сквозь тонкое полотно рубашки. Но сегодня голова ее была занята другими мыслями.

– Сестрица, – она накрыла руку Марии своей, – я заметила, вы с Брэндоном добрые друзья.

Мария вспыхнула.

– Я люблю его, – прошептала она. – И он любит меня.

– Вам не следует так говорить! – мягко укорила Екатерина, сожалея, что ее тревоги по поводу этой девушки оказались не напрасными. – Вы помолвлены с эрцгерцогом. У принцесс, как мы с вами, в таких делах нет выбора.

– Вашей милости очень повезло, – возразила Мария. – Вы вышли за моего брата, и вы любите друг друга. Но все говорят, что эрцгерцог – мороженая рыба, человек бесчувственный. Говорят, челюсти у него такие кривые, что он не может толком закрыть рот.

– Это только слухи, – с осуждением сказала Екатерина. – Я ничего такого не слышала, и он мой племянник. А если он сдержан, то заслуживает вашего сочувствия, ведь его отец умер, когда мальчику было всего шесть лет, а его мать сошла с ума и заключена в монастырь. Вашим долгом будет полюбить его и исцелить эти раны.

– Да, мадам. – Весь вид Марии выражал сомнение.

Она вовсе не была безнравственной девушкой, просто ее сердце склонилось не к тому мужчине. Екатерина в душе сокрушалась о ней.

– Мне понятны ваши чувства, – заверила она Марию. – Но ради себя самой попытайтесь отдалиться от Брэндона и проводить меньше времени в его обществе. Иначе вам придется очень тяжело, когда настанет время отправляться в Брюссель.

– Может, я никогда туда не поеду! – взорвалась Мария. – Дата не назначена.

– Вскоре это случится. Я уверена. По условиям соглашения, которое заключил ваш отец, вас выдадут замуж в этом году. Король, ваш брат, уже написал Совету Фландрии, спрашивая, готовы ли они принять вас в качестве невесты эрцгерцога. Мы ждем их ответ.

Мария сглотнула.

– Помолитесь за меня! – прошептала она.

– В этом не сомневайтесь, – пообещала Екатерина.

Она встала, улыбаясь, чтобы поаплодировать Генриху, который обыграл своего друга. Король стоял на корте, воодушевленный победой, и надевал теннисную куртку из черного бархата.

С багровым от гнева лицом Генрих ворвался в покои Екатерины и одним огненным взглядом обратил в бегство ее дам.

– Ваш отец обманул меня! – взревел он.

– Не могу в это поверить! – воскликнула она. – Мой отец любит вас.

– Ха! Вы, Кейт, сама невинность или притворяетесь таковой! Меня обвели вокруг пальца и сделали дураком в глазах всего христианского мира. Послушайте это: Фердинанд и Максимилиан, которые должны быть моими союзниками, подписали секретный договор с королем Людовиком и оставили меня воевать с Францией в одиночку. Нет, не говорите ничего, сначала выслушайте меня, а потом уж бросайтесь на защиту своего отца, потому что теперь совершенно ясно: ни один из них никогда не собирался помогать мне завоевать французскую корону. От побед, которые я одержал при Теруане и Турне, выгоду получил один только Максимилиан. А хуже всего то, что Людовик заранее договорился с ним и с вашим отцом, что мне позволят выиграть эти битвы, чтобы я отправился домой удовлетворенным и предоставил им одним преследовать свои дьявольские цели.

– Но зачем они это сделали?

Конечно, она знала, знала… Обманывала сама себя, позволяя надеждам затуманить разум. Но сейчас стало яснее ясного: ни один из этих монархов никогда не имел серьезного намерения помочь Генриху стать королем Франции. Зачем им делать это, когда они могли разделить страну между собой? Но если Генрих был обманут, то же самое произошло и с ней. Отец заморочил ей голову заверениями и обещаниями…

От стыда Екатерина не могла говорить, но это не имело значения. Генрих, вне себя от гнева, не интересовался ее мнением.

– А теперь Совет Фландрии отказывается принимать Марию в качестве невесты эрцгерцога Карла! Максимилиан нарушил соглашение, и вы, вероятно, тоже в этом замешаны, потому что ваш отец уж точно не остался в стороне. Как могли эти двое болтать чушь о совершенной любви и согласии, которые царят между нами как союзниками, когда все это время водили меня за нос! Это непостижимо! Такое ужасающее предательство, и меня-то выставили дураком. Как мог я им довериться! Больше я никому не могу верить в этом мире, кроме себя самого, и Богу это известно!

Екатерина залилась слезами. Таким она Генриха никогда не видела, и ее это потрясло.

И никогда он не обращался с ней так грубо.

– Это вы виноваты! – кричал он. – Годами вы склоняли меня к тому, чтобы я пользовался советами вашего отца. Что ж, любуйтесь, к чему это меня привело! И вы еще имели смелость осуждать меня за то, что я прислушиваюсь к Уолси, и вы обвиняли его в том, что он благоволит к французам! Вот что, мадам, больше я вас слушать не стану. Вы должны понести ответственность за вероломство вашего отца!

– Я ничего не сделала! – напоследок выкрикнула Екатерина. – Клянусь, я знала не больше, чем вы!

Генрих был неумолим:

– Вы старались как могли заставить меня принести интересы Англии в жертву Испании. Вы пытались сделать меня вассалом своего отца. Могу напомнить вам, что короли Англии никогда не уступали свое место никому, кроме Бога!

– Вы говорили мне, что цените советы моего отца!

– Я слушался вас, Екатерина, какой же я был дурак! Я следовал скорее вашим советам, чем рекомендациям Уолси. Теперь оказывается, я обвенчан с дочерью человека, который все это время был моим врагом.

– Кто мой отец, не имеет никакого значения, – в слезах говорила Екатерина, теперь уже сильно задетая. – Значение имеет только любовь и доверие, которое есть между нами…

– Не говорите мне о любви и доверии! – выпалил Генрих. – Они были преданы, и в будущем, мадам, я не буду прислушиваться к вашему мнению!

Не сказав больше ни слова, он шумно протопал к двери, вышел и захлопнул ее за собой.

Екатерина окончательно пала духом, когда рассказала о случившемся брату Диего.

– Ваше высочество, ваш долг определен, – сказал он. – Вы должны забыть Испанию и все испанское, ради того чтобы сохранить любовь короля и англичан.

– Но как быть с моей верностью отцу? – в смятении спросила она. – И что будет с союзом между Англией и Испанией, сохранению которого я обязана содействовать?

– Превыше всего – ваш долг перед мужем! – настаивал монах.

Совершенно сбитая с толку, Екатерина послала за Луисом Каросом. Было крайне важно объяснить ему, что случилось, и описать, как сердился на нее Генрих.

– Меня не должно быть здесь, ваше высочество, – сказал посол. – Король ясно дал понять мне, что мой повелитель – его враг, и лучше бы никто не видел, что я даю вам советы.

– Но я молю вас, выслушайте меня и помогите! – не отставала Екатерина, снова едва не плача. – Мне необходимо вернуть доверие короля.

– Ваше высочество, мой совет – поступать по желанию короля Генриха. Не вмешивайтесь в политику. Выполняйте свои церемониальные обязанности, управляйте своим двором. Пусть ему не на что будет пожаловаться. Вас всегда связывала большая любовь, и когда гнев короля уляжется, он вспомнит об этом.

– Но как быть с интересами Испании? Брат Диего говорит, что я должна забыть о них.

– Ваше высочество, в данный момент лучший способ для вас помочь Испании – это слушаться супруга вашего короля. Ублажая его, вы сможете как-нибудь восстановить свое влияние. На это мы все должны надеяться.

«Это будет нелегко», – подумала Екатерина после ухода Кароса. Пять лет она находилась в центре событий, Генрих доверял ей и пользовался ее советами. Он уважал ее точку зрения, а теперь будет пренебрегать ею. Об этом страшно было даже подумать.

Но хуже всего то, что теперь перед Уолси открылась возможность захватить ее место в королевском совете, и этого она вынести не могла. Но Екатерина понимала: Карос дал ей мудрый совет. Она должна проявить терпение и положиться на Господа, чтобы тот помог преодолеть этот ужасный разрыв между ней и Генрихом. А если она выносит королю наследника, то сможет и влияние вернуть. Вот чего не способен был сделать Уолси!

Зато Уолси мог выражать свое превосходство другими способами. Екатерина пришла в ужас, узнав, что он предложил новый альянс с французами. Разумеется, именно этого он все время и добивался и, раз уж она попала в немилость, тут же воспользовался моментом.

В продолжение этих долгих, ужасных недель Генрих обращался с Екатериной с холодной любезностью. Он слушал Уолси и не принимал в расчет ее мнение. Казалось, весь двор знает о его недовольстве королевой. Екатерину мучило сознание несправедливости такого к ней отношения, тем не менее она сдерживалась и, появляясь на людях вместе с Генрихом, демонстрировала радостное оживление и грацию. Наедине дело обстояло иначе, потому что Генрих почти перестал приходить в ее покои, и ей оставалось только оплакивать его отсутствие. Немало было дней, когда Мария подставляла Екатерине свое плечо, чтобы та выплакалась; много ночей она рыдала в подушку.

Возникла и еще одна неприятная сторона дела: теперь Екатерина была испанкой при дворе, где в моду входило все французское. Как ей это вынести, если англичане вслед за королем лишат ее своей любви?

Наконец, когда она уже думала, что ее разбитое сердце больше не выдержит, Генрих пришел к ней, раскрасневшийся после игры в теннис. Екатерина в надежде поднялась на ноги, полная любви и готовая все простить, сделала самый глубокий реверанс из возможных. Но нет, Генрих сохранял холодность и отстраненность.

– Кэтрин, я пришел сообщить вам, что принцесса Мария выйдет замуж за короля Людовика, – объявил он.

Уолси потрудился на славу! Убедить Генриха сдружиться с врагом, которого он еще так недавно клялся сбросить с престола! Должно быть, это потребовало каких-нибудь особых лживых ухищрений. Хотя Генрих, обозленный предательством Максимилиана и Фердинанда, был бы рад составить мощный союз против них даже с Людовиком.

Как ей удалось удержать на лице улыбку, Екатерина не знала. Бедная, бедная Мария… Потратить жизнь на этого ужасного человека, на этого французского монстра! Эрцгерцог, по крайней мере, был молод, но Людовик Французский уже давно состарился, был дряхл и слаб здоровьем. Со своей первой женой он развелся по причине ее бесплодия, а его вторая супруга недавно умерла, измученная многочисленными беременностями. Но выжили только две дочери, а так как во Франции женщины не могут наследовать трон, Людовику требуются сыновья. Утешит ли корона прекрасную девушку девятнадцати лет, которая к тому же любит другого?

Генрих пристально вглядывался в Екатерину.

– Это важнейший союз, – сказал он. – Никогда прежде английская принцесса не становилась королевой Франции. И все это благодаря тому, что я один действовал с чистейшей верой в то, что Господь одобряет мои замыслы. – Он посмотрел на нее.

– Сир, я радуюсь вместе с вами и Марией, – ответила Екатерина под его тяжелым взглядом, стараясь, чтобы ее голос не противоречил смыслу слов. – Когда свадьба?

– В октябре. Лонгвиль ведет переговоры от лица Людовика. На следующей неделе здесь, в Гринвиче, состоится свадьба по доверенности. Я надеюсь, вы в добром здравии и сможете присутствовать.

– Я чувствую себя хорошо. Теперь плод уже быстро растет.

– Хвала Господу!

В глазах Генриха промелькнула искра тепла, и на какое-то мгновение Екатерина решила, что он отбросит холодность и хотя бы жестом выразит свою привязанность к ней. Однако супруг лишь поклонился и вышел.

Но все же они свиделись. Лед был сломан, и теперь от нее зависело, сумеет ли она снова завоевать его любовь и уважение. Ей следовало подавить свою ненависть к французам, собраться с силами и терпеливо вынести все эти церемонии. Когда к ней пришла плачущая Мария – а Екатерина знала, что так будет, – она убеждала принцессу слушаться короля и быть довольной участью, какую он ей уготовил.

Поведение Джейн Попинкур не вызывало у Екатерины нареканий: та показывала, что прислушалась к советам своей госпожи. Теперь она одолжила свою фрейлину Марии, чтобы та помогла принцессе совершенствовать французский. Герцог де Лонгвиль тоже был причастен к устройству этого брака, но Екатерина надеялась на осмотрительность влюбленных. Она напомнила Джейн о ее обещании.

– Уверяю вас, мадам, я не сделала ничего, за что вы могли бы упрекнуть меня, – сказала девушка.

Екатерина поверила, что фрейлина говорит правду. Перед самой свадьбой ничто не должно было бросить тень на репутацию Марии.

Жарким августовским днем Екатерина величаво восседала рядом с Генрихом и наблюдала за тем, как архиепископ Уорхэм соединяет священными узами брака принцессу и короля Франции, которого представлял великолепно одетый герцог де Лонгвиль. На королеве было платье пепельного цвета из переливчатого атласа, со стянутым золотыми цепочками лифом, чепец из золотой парчи. Вместе с королем и всем двором она проследовала в церемониальную опочивальню. Там Марию в свадебном платье уложили на кровать под балдахином, и рядом с ней улегся де Лонгвиль. У каждого одна нога была оголена до колена. Под всеобщими жадными взглядами Лонгвиль приложил свою обнаженную голень к голени принцессы. Джейн Попинкур при виде этого залилась краской.

– Теперь мы можем считать брак заключенным, – с оттенком удовлетворения произнес Генрих.

При этом он улыбался архиепископу Уолси, чье лицо сияло триумфом. Екатерина понимала: сейчас не время пытаться бросить вызов его влиянию и любая попытка принести пользу Испании лишь повредит ее собственным интересам. Так что она невозмутимо сидела на троне, улыбалась, кивала и обменивалась любезностями с окружающими, как будто в ее мире царил полный порядок.

Екатерина помогла Марии составить список тех, кого золовка хотела взять в свою свиту, чтобы эти люди сопровождали ее во Францию. Его должен был одобрить Людовик.

– Не будет ли возражать ваша милость, если я возьму с собой Джейн Попинкур? – спросила Мария. – Я очень полюбила ее, и она будет рада возможности вернуться во Францию. Кроме того, вместе со мной отправляется один лорд, к которому она неравнодушна.

– Женатый лорд, – заметила Екатерина. – Что ж, я не стану ее удерживать. Возьмите ее, я даю свое благословение.

Уолси просмотрел список и кивнул, а потом и Генрих его утвердил. Но через две недели бумага вернулась назад, и имя Джейн Попинкур было вычеркнуто рукой самого короля французов. Мария сильно опечалилась. Она очень ценила дружбу Джейн и полагалась на эту женщину, рассчитывая, что та поможет ей освоиться с этикетом и обычаями при французском дворе.

– По сведениям Уолси, наш посол в Париже предостерег короля от распутства Джейн, сказав ему, что она состоит в любовной связи с де Лонгвилем, – сказал Генрих жене и сестре. – Кроме того, на свадьбе короля будет присутствовать сама мадам Лонгвиль.

– И ничего нельзя сделать? – взмолилась Мария.

– Нет. Людовик написал мне в очень твердых выражениях. Он утверждает, что его единственной заботой является благополучие его новой королевы. А в качестве утешения, дорогая сестрица, он прислал вам это.

Генрих передал Марии серебряную шкатулку. В ней на подушечке из мягчайшего флорентийского бархата лежал самый большой бриллиант, какие Екатерина когда-либо видела. К нему была присоединена сверкающая жемчужная подвеска.

Мария ахнула.

Генрих жадно рассматривал украшение.

– Это знаменитый бриллиант «Зерцало Неаполя», он стоит по меньшей мере шестьдесят тысяч крон! – сказал он сестре, и в голосе его слышались нотки зависти. – Ты счастливейшая из женщин!

Мария обрадовалась подарку и заявила, что наденет его на свадьбу. Но тут же осеклась: вспомнила, что вскоре ей придется отправиться в чужую страну, выйти замуж за незнакомца, оставив здесь не только Брэндона, но и любимую подругу. Екатерина заметила, как Мария отвернулась, чтобы Генрих не угадал ее чувств. И она могла представить себе, что будет чувствовать Джейн Попинкур, когда потеряет своего возлюбленного, который отправится со свадебным кортежем во Францию.

Екатерина стояла рядом с супругом на продуваемой всеми ветрами пристани в Дувре. Они провожали Марию. По крайней мере на этот раз Генрих не уплывет прочь и не оставит ее одну, сказала она себе. На корабли уже погрузили бессчетное количество сундуков; офицеры и слуги были на борту, а фрейлины дрожали на ветру, ожидая, когда смогут вместе с принцессой подняться на палубу. Октябрьская погода была ужасна, и двор задержался в Дувре на целых две недели, дожидаясь, когда уляжется шторм. Екатерина молилась о том, чтобы это затишье продержалось, пока ее золовка не доберется до Франции. Ей не забыть, как сама она была напугана и как ее тошнило во время морского перехода в Англию.

Мария, сосредоточенная и побледневшая, прощалась с придворными лордами и леди. Когда очередь дошла до Брэндона и тот с поклоном поцеловал ей руку, никто не догадался бы, что для них обоих это был миг наивысшей печали. Мария проявила восхитительное самообладание. Жизнь не была добра к сестрам Генриха: вот Мария принуждена покинуть любимого человека, а в Шотландии жила Маргарита, потерявшая нежно лелеемого короля Якова в кровавой битве при Флоддене. А потом, как им стало известно только месяц назад, вышла замуж вторично – за графа Ангуса и утратила опекунство над своими сыновьями. Шотландская знать была в ярости: они ненавидели нового супруга королевы и стремились не допустить его влияния на юного короля.

Тут же стояла Джейн Попинкур. Она почти не пыталась скрывать свою печаль, когда герцог де Лонгвиль отвесил ей вежливый поклон и бесстрастно поцеловал руку на прощание. Как ей, должно быть, хотелось обнять его в последний раз, поцеловать в губы… Екатерина отбросила эти мысли и сказала самой себе: так будет лучше.

Между тем Генрих все больше нервничал, и Екатерина догадалась: несмотря на все его речи о важности союза с Францией, он боялся расставания с сестрой. Когда для Марии настал черед прощаться с братом и попросить его благословения, у того на глазах стояли слезы.

– Не грусти, брат, – сказала Мария. – Молю Бога, чтобы мы скоро снова встретились.

– А я молюсь о том, чтобы Людовик оказался для тебя хорошим мужем, – с большим чувством ответил Генрих.

– Хороший муж – это благословение Господне, – заметила Екатерина.

Но, бросив взгляд на Генриха, испугалась: в его глазах читалось страдание.

– Хочу попросить вас об одной вещи, – сказала Мария. – Молю вас оказать мне эту милость. Король Людовик – старый, больной человек, как все говорят. Если он умрет, дадите ли вы мне обещание, что следующего мужа я смогу выбрать сама?

– Забавно отправляться на собственную свадьбу и думать о вдовстве, – отозвался Генрих и выдавил из себя смешок. – Очень хорошо, я обещаю. А теперь я вверяю вас воле моря и супруга вашего, короля, и да пребудет с вами Господь!

Когда Мария в сопровождении своей свиты поднималась по сходням, Екатерина заметила темноволосую девочку: та держалась позади всех дам и со страхом смотрела на пенящиеся внизу воды.

– Похоже, эта юная фрейлина не хочет садиться на корабль, – сказала Екатерина.

– Это дочь Болейна, Мария, – ответил ей Генрих. – Она недавно при дворе.

– У него ведь две дочери? – Как хорошо было снова беседовать с Генрихом.

– Да. Младшая живет при дворе эрцгерцогини Маргариты в Брюсселе. Он говорит, что она очень хорошо воспитана.

Екатерина не задержалась мыслями на малышке Болейн. Она вспоминала эрцгерцогиню, дочь Максимилиана, в те далекие дни, когда юная Маргарита была замужем за инфантом Хуаном. В памяти Екатерины она осталась шумной, вечно смеющейся, полной жизни девушкой. По всеобщим отзывам, Маргарита повзрослела и превратилась в грациозную и умную женщину, которая исполняла обязанности регента вместо своего отца в Нидерландах и растила племянника Екатерины, эрцгерцога Карла. Хотелось бы повидаться с ней еще раз.

Мария Болейн была уже в слезах. Ее отец, выйдя вперед, резким тоном приказал ей поспешить на корабль, шикал на нее и подгонял идти вверх по сходням. Екатерина покачала головой: ей было жаль ребенка. Она знала Томаса Болейна как человека амбициозного, озабоченного своим успехом при дворе. Генрих любил его безмерно. Болейн был хорошо образован и наделен многими способностями, полезен как дипломат благодаря владению иностранными языками, к тому же слыл опытным турнирным бойцом, что обеспечивало ему благосклонность повелителя.

– Она пошла, – с усмешкой заметил Генрих. – Вы можете не сомневаться в Томе Болейне, он своего добьется. Никто не сравнится с ним в искусстве убеждать. Браво, Том! – провозгласил король, когда сэр Томас подошел к нему, качая головой.

– Дерзкая девчонка! – пробормотал тот. – Какой толк в дочерях, если они не делают то, что им велят? Я говорю, счастливо сбыл ее с рук, а, Гарри?

Король захохотал, но Екатерина посчитала, что Болейн слишком фамильярничает. Она не любила этого человека и не доверяла ему. Даже Генрих сказал однажды, что прежде всего Болейн действует ради выгоды.

Вот сэр Томас присоединился к своей жене Элизабет Говард, дочери Суррея. Легко было заметить, что когда-то эта женщина с овальным лицом, тонкими чертами и темными глазами была красавицей. Много лет назад придворный поэт Джон Скелтон посвятил ей стихи, еще не забытые при дворе. Екатерина читала их и была потрясена намеками на то, что леди Болейн не отличалась примерным поведением. Стоит ли удивляться, что она редко появлялась при дворе, если люди говорили о ней такое. Сегодня у леди Болейн была причина выглядеть несчастной, ведь она приехала проводить дочь. Тем не менее Екатерина почувствовала, что между мужем и женой существует какая-то отчужденность.

Но думать об этом королеве было некогда. Корабль отчаливал, принцесса и ее фрейлины махали руками и посылали воздушные поцелуи, уносимые ветром. Джейн Попинкур рыдала на плече Исабель Варгас. Генрих поднял руку на прощание, по его щекам текли слезы.

Екатерина потихоньку сплела его пальцы со своими, он не противился.

Вскоре после возвращения двора в Гринвич Луис Карос потребовал срочной аудиенции у королевы.

– Он хотел бы поговорить с вами наедине, мадам, – сообщил ей лорд Маунтжой.

– Очень хорошо, проводите его сюда, – приказала Екатерина.

Карос, этот опытный дипломат, казалось, был в крайнем смятении. Он стоял перед Екатериной напряженный и хмурый.

– Ваше высочество, мне нужно обсудить с вами одно деликатное дело. Могу я говорить свободно?

– Несомненно, – ответила Екатерина, удивляясь про себя: что ее ждет?