Екатерина Арагонская. Истинная королева
– Держу пари, мать Франциска глаз с нее не сводит, – высказал предположение Генрих.
– Стремления мадам Луизы всем хорошо известны, – заметил Уолси.
Обнаружилось, что Марией интересуется не только мадам Луиза. Вскоре Генрих начал получать от сестры все более истерические письма с жалобами на то, что и сам Франциск зачастил к ней с визитами, и она теряется в догадках, каковы его намерения. Вполне вероятно, они не слишком достойны, а если так, одному Богу известно, какая участь ее ждет, и, если ее любимый братец не пришлет посланников, которые отвезут ее домой, она не знает, что ей делать, он даже не представляет себе, в каком затруднительном положении она оказалась, боясь обидеть короля Франциска, ведь, Бог свидетель, она не беременна, а значит, он законный король, но она боится, что его замыслы окажутся пагубными для Генриха и Англии и особенно для нее, так как для него она всего лишь пешка на политической шахматной доске, поэтому пусть Генрих изыщет способ немедленно вернуть ее домой, пока не случилось что-нибудь ужасное, и если он этого не сделает…
Последнее письмо Генрих смял и опустил голову на руки:
– Был ли когда-нибудь человек зажат в такие тиски? Она хоть и в истерике, но рассуждает здраво, моя любимая сестрица. – И он показал Екатерине, что написала Мария.
– Я бы не доверяла Франциску и французам вообще, – сказала Екатерина после долгой паузы. – Не хотела бы я оказаться на ее месте. Это, должно быть, невыносимо.
– Она не останется в таком положении, – заявил Генрих, вставая. – Ясно, что Франциск намерен выдать ее замуж к своей выгоде. Ну так меня это не устраивает. Если кто-нибудь и найдет для нее мужа, так это я!
Конечно, не время было напоминать Генриху о его обещании, данном Марии перед отплытием во Францию, что она может сама выбрать себе следующего супруга. Но из всех возможных кандидатов Генрих почему-то выбрал именно Саффолка и отправил его в Париж, чтобы тот препроводил Марию домой.
Екатерина думала, ей никогда не забыть гнева Генриха. При попустительстве французского короля Саффолк тайно обвенчался с Марией. Оставалось только радоваться, что ее золовка не видела этого взрыва ярости.
– Но, Генрих, вы обещали, что она может сама выбрать своего следующего супруга, – увещевала мужа Екатерина, пораженная таким доселе невиданным проявлением королевского нрава Тюдоров. – Я сама это слышала.
Спорить с ним было бесполезно. Раньше его недовольство супругой выражалось в холодной ярости, теперь же Генрих раскалился добела.
– Кейт, вы что, дура? – взревел он. – Незамужняя Мария была для меня политическим капиталом. Она могла бы обеспечить Англии важный союз с какой-нибудь страной и дать значительные преимущества.
– Они любят друг друга.
Генрих фыркнул:
– Много радости они получат друг от друга, когда я покончу с ними! Я любил Саффолка, он был моим добрым товарищем, я продвинул его по службе, осыпал милостями. И вот чем он отплатил мне! Самой черной неблагодарностью! – Генрих расхаживал по комнате взад-вперед. – Сын рыцаря, как бы ни гордился он своим родом и герцогством, не пара моей сестре!
Сказав это однажды, Генрих повторил те же слова бессчетное количество раз, вернее, прокричал каждому, кто оказывался поблизости. Не было предела карам, которые он намеревался обрушить на несчастного Саффолка, как только тот вернется в Англию. Дошло до того, что Генрих пообещал лишить его головы, раз так… Он грозился отправить Марию в Тауэр и даже начал пинать мебель.
Екатерина не спорила с ним. Он был похож на разъяренного быка, каких она видела ребенком на арене в Испании, урезонить его было невозможно. Даже Уолси держался в стороне. Но тайком работал над устройством примирения. Именно Уолси в конце концов унял Генриха и смирил разбушевавшиеся воды. Надо отдать ему должное, он добился этого очень дипломатично. Супруги Саффолк согласились выплатить баснословного размера штраф и отдали Генриху «Зерцало Неаполя». Как по волшебству Генрих пришел в доброе расположение духа и соблаговолил вернуть им свою милость. Виновникам скандала разрешили возвратиться домой.
Для Екатерины эта весна стала особенной из-за живых картин, которые Генрих устроил для венецианского посла по случаю Майского праздника. Одетая в роскошное испанское платье алого бархата, она ехала верхом рядом с королем во главе длинной свиты; они направлялись в Гринвичский парк, в котором располагалось тайное место празднества. Генрих напускал на себя все больше таинственности и, по правде говоря, едва сдерживался, но тут впереди открылось свободное пространство, и они оказались на поляне, уставленной столами с богатым угощением.
– Добро пожаловать в убежище Робин Гуда, дамы и господа! – в возбуждении выкрикнул Генрих. – Мы в самом сердце Шервудского леса и будем веселиться!
Это была его любимая тема, он возвращался к ней снова и снова.
Вдруг как по команде звонко запели птицы – Екатерина приметила развешанные среди ветвей деревьев клетки. Мелодичные звуки гобоев, крамхорнов, лютней, свирелей, переносных органчиков, дудок и тамбуринов доносились из-под увитых листвой навесов, где играли невидимые гостям музыканты. Потом из лесу вышли Робин Гуд и его веселые друзья, одетые в знакомые зеленые костюмы из линкольновской ткани, как принято у веселых разбойников, и с луками в руках.
– Милостивые государи, добро пожаловать в лес, заходите и смотрите, как живем тут мы, разбойники! – провозгласил Робин Гуд.
Екатерина опознала Уильяма Корниша, человека из ближнего круга Генриха, талантливого музыканта и устроителя пиров.
Оживленно переговариваясь, все расселись за столы; королю и королеве подали сочную оленину.
– Наверняка настреляли без спроса в моих королевских лесах! – усмехнулся Генрих и поднял кубок с вином за хозяев праздника.
После этого для развлечения иностранных гостей было устроено состязание в стрельбе из лука. Генриху, разумеется, пришлось принять в нем участие, и, само собой, он победил.
Кульминацией вечерних забав стало венчание на царство Королевы Мая – милой смешливой Урсулы, дочери Маргарет Поул. Девушка сильно покраснела, когда Генрих возложил ей на голову венок из листьев. Тем и завершился этот волшебный день, пришла пора возвращаться во дворец. Целая вереница золоченых триумфальных колесниц, украшенных фигурами гигантов, дожидалась гостей, чтобы доставить их обратно. Пока участники торжества отъезжали в сопровождении королевской стражи, продолжала звучать музыка и все пели. Слух о пире в лесу распространился по округе, многие местные жители сбежались посмотреть на это представление. В последней колеснице сидели улыбавшиеся и махавшие руками Генрих и Екатерина, и по дороге к дому за ней следовала тысячная толпа.
А потом вернулась Мария Тюдор, блиставшая красотой и купавшаяся в любви своего мужа. Оба супруга смиренно опустились на колени перед Генрихом, он великодушно простил их и заключил в объятия.
– Забавно, что Генрих думал, будто это злодейский умысел Чарльза, – поделилась с Екатериной Мария, – но это я сама принудила его к браку. Предупредила: если он откажется, уйду в монастырь. И много плакала… – При этом воспоминании Мария лукаво улыбнулась.
Через неделю состоялась еще одна свадьба – в Гринвиче, на этот раз со всеми королевскими атрибутами, как полагается. Генрих не мог допустить, чтобы его сестра была выдана замуж украдкой и все ограничилось проведенной в Париже тайной церемонией. Нет, ее полагалось провести со всем великолепием, достойным принцессы из дома Тюдоров! Ему самому хотелось покрасоваться перед всем светом в новом наряде из золотой парчи и похвалиться «Зерцалом Неаполя».
С почетного места у алтаря в церкви францисканского монастыря, где когда-то отслужили брачную мессу и для нее, Екатерина наблюдала за тем, как жених и невеста дают обеты. Подумать только: прошлым летом Мария была в полном отчаянии, ожидая брака с нелюбимым. Как же круто повернулось колесо Фортуны! Теперь, когда Людовик умер, Марии удалось устроить возвращение Джейн Попинкур во Францию, и та уехала, радуясь возможности воссоединиться со своим любовником. Екатерина была очень довольна, что и Мария, и Джейн обрели счастье. Отношения Генриха с сестрой наладились.
Глава 16
1516–1517 годы
– Прекрасная здоровая девочка, ваша милость! – светясь от счастья, объявила акушерка и благоговейно положила на протянутые руки Екатерины завернутого в пеленки младенца.
Опустив взгляд на маленькое личико, изумленная Екатерина обнаружила миниатюрную копию себя самой – тот же вздернутый носик, твердый подбородок, похожие на бутон розы губы и широко распахнутые глаза. Но рыжие волосы роднили девочку и с Генрихом тоже. Новорожденная была истинной Тюдор и настоящей Трастамара.
И все же какое разочарование, что не сын! Малышка громко кричала и подавала все признаки того, что выживет. Потеряв четверых детей, Екатерина считала чудом, что держит на руках здорового младенца. Она не переставая благодарила Бога за бесценный дар и не могла оторвать глаз от милого маленького личика.
Чудо это случилось в пятом часу темного февральского утра. Гринвичский дворец еще был погружен в тишину ночи. Но как только Екатерину вымыли, одели в чистую ночную рубашку и уложили на ложе под балдахином, человек был послан разбудить короля и передать ему, что у него родилась дочь. Не прошло и нескольких минут, как Генрих прилетел – в халате на меху и с перекошенными полами, выдававшими спешку. Не веря своим глазам, застывший Генрих смотрел на Екатерину с младенцем на руках.
– Хвала Всевышнему! – воскликнул счастливый отец и бросился целовать жену.
Когда он взял на руки дочь, фрейлины смотрели на него, лучась улыбками, но при этом утирали слезы.
– Здоровая, крепенькая принцесса! – провозгласил Генрих исполненным чувства голосом. – Да благословит и да хранит тебя Господь во все дни твоей жизни, моя малютка! – Он посмотрел на Екатерину. – Вы справились, Кейт, и справились очень хорошо. Это прекрасная девочка. Надеюсь, с вами все в порядке?
Екатерина улыбнулась, с упоением глядя, как ее супруг качает на руках ребенка.
– Я устала, но очень рада, что все прошло благополучно. Я была бы совсем счастлива, если бы родила вам сына.
Генрих покачал головой:
– Главное, что ваши мучения позади, все окончилось хорошо и у нас есть здоровый ребенок. Мы оба молоды. Даже если на этот раз родилась дочь, по милости Божьей за ней последуют сыновья. Мы назовем ее Марией в честь Пресвятой Девы. Вас это радует?
– Лучше не придумать, – радостно согласилась Екатерина. – И это в честь вашей сестры.
– Мы устроим роскошные крестины в церкви францисканцев. Маргарет Поул будет восприемницей. Но мы можем обсудить это позже. А сейчас вам надо отдохнуть. Где няня? – Вперед вышла женщина, и король передал ребенка ей на руки. – Положите девочку в колыбель и качайте ее, чтобы малышка сладко спала. – Генрих встал. – Благословляю вас, Кейт! – Он наклонился еще раз поцеловать жену. – Я навещу вас, когда вы оправитесь.
Когда Екатерина начала садиться после родов, в числе первых ее навестила герцогиня Саффолк, больше известная как «королева Франции». Екатерина испытывала облегчение оттого, что, пролежав несколько дней пластом, могла наконец-то сесть прямо. Еще больше обрадовалась она, увидев склоненное над собой улыбающееся лицо милой Марии. За последние месяцы они очень сблизились.
– Какой прелестный младенец! – воскликнула «королева Франции», заглядывая в просторную колыбель и откидывая в сторону парчовое покрывало. Малютка Мария, спеленутая и в чепчике, сладко дремала. – Надеюсь, Господь сподобит меня произвести на свет такого же милого ребенка!
Сама «королева Франции» уже была близка к тому моменту, когда ей придется удалиться в личные покои, и Екатерина быстро предложила своей гостье сесть.
– Весь двор ликует, – сказала «королева Франции». – Во всей Англии радость по случаю рождения принцессы.
– Нам это тоже принесло много радости, – поддержала разговор Екатерина. – Мы с Генрихом снова любим друг друга, как прежде.
– Я знаю, последние два года были нелегкими, – заметила ее золовка. – Даже Людовик сочувствовал вам. Он понимал, что союз с Францией плохо на вас отразится.
– Виной тому не только союз… Генрих винил меня за мнимое предательство моего отца.
– Он поступал несправедливо. Мне жаль, что я ничем не могла помочь. Я знала, что для вас настали тяжелые времена, но ведь невозможно судить брата, к тому же мне хватало своих забот. Я боялась покидать Англию и все, что мне дорого, ради брака с Людовиком.
Екатерина пожала руку Марии:
– Но он оказался не таким уж плохим мужем.
«Королева Франции» вздохнула:
– Он был очень добр. Устроил столько праздников в мою честь, был щедр и проявлял любовь ко мне. Он говорил, что я его рай, можете в такое поверить? И все время извинялся за то, что здоровье не позволяет ему принимать участие во всех торжествах. К нему легко было привязаться. Я этого не ожидала. А все прочее… – Мария слегка покраснела. – Было не так уж плохо, если не считать того, что Людовик без конца похвалялся, мол, он три раза переплыл реку в нашу брачную ночь! Этого не было, но я не собиралась ничего отрицать. Конечно, я чувствовала себя неловко, но это ничто в сравнении с тем, что пришлось вынести бедной Шарлотте д'Альбре, когда она вышла за Чезаре Борджиа. За ними подсматривали в замочную скважину. И их брак совершался шесть раз! Говорят, я уморила Людовика в постели, но это очень далеко от истины. В продолжение нашего недолгого супружества бóльшую часть времени он был болен.
– Бедный Людовик! Но я рада, что он был добр к вам. – Екатерине было неловко обсуждать такие интимные подробности. Лучше бы они оставались секретом тех двоих, кого касались. – Но теперь вы счастливы, – добавила она, меняя тему.
– Никогда не была счастливее, – заявила «королева Франции», и глаза ее заискрились. – Главное, что Генрих по-настоящему простил нас. Мне бы хотелось чаще бывать при дворе и видеться с вами. Но вы ведь понимаете, мы не можем себе этого позволить.
Екатерина знала: у Саффолков уйдут годы на то, чтобы выплатить долг Генриху.
– Сейчас вы здесь, – сказала она и протянула руку, – я очень этому рада. В последние несколько дней мне все время хотелось плакать. Это глупо, когда я так счастлива, но повитуха говорит, это нормально в такое время. Генрих был восхитителен. Он приходил два раза на дню, чтобы повидаться со мной, и он обожает Марию. Вам надо увидеть его с малышкой на руках!
Представив себе эту картину, Екатерина улыбнулась.
И все же она чувствовала: Генрих что-то утаивает от нее. Сомнений в его радости при виде дочери не было, но Екатерина подозревала, что он таит в душе недовольство, сожалеет, что родился не сын. Она не могла винить его, ведь это было так естественно: король озабочен проблемой наследования власти, да и всякий мужчина, правитель он или йомен, хочет иметь мальчика – продолжателя рода.
Однако Екатерина, дочь Изабеллы Кастильской, иногда удивлялась про себя: почему так важно, чтобы правителем был именно мужчина? Ее мать была великой королевой, и с Божьей помощью Мария унаследует способности Изабеллы, а потому сама Екатерина не видела убедительных доводов, почему ее дочь не могла бы править. Но говорить об этом Генриху пока рано. Этот разговор она отложит до удобного момента.
После вечерни Генрих вновь пришел ее навестить. Ребенок спал – такая милая крошка, и Екатерина сидела высоко, опираясь спиной на подушки. Пыталась читать молитвенник, но бóльшую часть времени глядела обожающим взглядом на колыбель. Увидев в дверях Генриха, она отложила книгу: от его присутствия комната будто осветилась.
Он присел на кровать и взял Екатерину за руку:
– Я надеюсь, вы сегодня чувствуете в себе больше сил, дорогая.
– Да. Слава Богу, я не бросаюсь в слезы по всякому поводу. Надеюсь, скоро мне позволят встать. Не терпится вернуться к обычной жизни.
Генрих улыбался одними губами, глаза не светились весельем. Вообще, он казался рассеянным.
– Кейт, – начал Генрих, – есть новости, которые я не хотел передавать вам, пока вы не окрепнете достаточно, чтобы их вынести, но чувствую, что не должен и дальше утаивать их от вас. Ваш отец умер, да упокоит Господь его душу.
Екатерина заплакала. Это были настоящие слезы, рожденные горем, а не женскими капризами. Невероятно грустно было потерять человека, который всю жизнь был для нее путеводной звездой, видеть такое величие обращенным в прах. Грустно, что Фердинанд ушел как раз в тот момент, когда они с Генрихом помирились. На это потребовалось много времени, но прошлой осенью гнев Генриха перегорел, и между супругами заново установилось согласие.
Генрих ясно дал понять, что больше никогда не будет ходить на поводу у Фердинанда.
– Я никому не позволю управлять собой, – говорил он.
Но к тому моменту Екатерине хватало для счастья уже того, что двое самых дорогих для нее мужчин больше не враждовали.
Восшествие на престол нового короля Франции немало этому поспособствовало. Король Франциск был на три года моложе Генриха – элегантный, получивший хорошее образование, печально известный распутством и невероятно богатый. Его двор уже стал самым блестящим во всем христианском мире, это был центр притяжения для художников, ученых и прекрасных женщин, а сам монарх в делах политических успел проявить себя столь же коварным, как и все его хитромудрые предки.
Генрих завидовал, и немало. Ведь он больше не был ни самым молодым, ни самым красивым, ни самым популярным монархом в Европе. С самого начала, особенно после того, как ему сказали о попытках французского короля соблазнить его сестру, пребывавшую в трауре, Генрих проникся к Франциску недоверием и неприязнью. Ревность была взаимной, и между двумя монархами возникло острое чувство соперничества.
Генрих намеревался доказать, что он – наилучший король во всех отношениях. Екатерина стала свидетельницей неловкой сцены, когда ее супруг спросил венецианского посла, действительно ли король французов так же высок, как он.
– И так же крепок? Какие у него ноги?
– Худые, ваша милость.
– Взгляните! – торжествующим голосом провозгласил Генрих. – Какие у меня прекрасные икры! – И он радостно продемонстрировал свои ноги красивой формы и с рельефными мышцами, чем крайне сконфузил посла.
Радостно предвкушая новую войну с Францией, Генрих распорядился о постройке нескольких больших кораблей для военного флота. Это был предмет особой гордости короля. Екатерина ездила с ним в Саутгемптон, и они поднимались на борт «Henry Grace à Dieu» и «Mary Rose»[13]. Генрих, одетый в матросскую куртку и короткие штаны из золотой парчи, в тот день пребывал в отличном настроении. Он радовался, как мальчишка, играющий в кормчего, свистел в свисток так громко, будто дул в трубу, оглушая всех вокруг. Это был счастливый день.
Само собой разумеется, король отвернулся от Франции и вновь стал искать дружбы Испании. Екатерина была преисполнена радости, ибо Генрих снова стал любящим супругом. Теперь она сопровождала его во время праздников и пиров, пользовалась его полным вниманием, придворные доискивались ее милостей, и Бесси Блаунт робко стояла среди остальных фрейлин. Но что будет дальше?
Генрих поддерживал ее, был с ней нежен, пока она не выплакала свое горе. Она сокрушалась, что не может рассказать отцу о том, что наконец-то родила здорового ребенка. А ведь как раз собиралась написать ему и сообщить радостную весть. И вот Господь дарующий забрал, и в какое время! Он послал ей ребенка в утешение. Эта мысль успокоила Екатерину.
– Что же теперь будет? – спросила она, расшнуровывая платье и откидываясь на подушки.
– Ваш племянник Карл унаследовал корону всей Испании и Неаполя. В шестнадцать лет он возьмет власть в свои руки. Номинально он является соправителем Кастилии вместе с вашей сестрой Хуаной, но на самом деле будет править один.
– Он получит богатое наследство.
– В один прекрасный день он станет самым могущественным владыкой во всем христианском мире. Когда Максимилиан умрет, Карл получит Нидерланды и Австрию, а потом, возможно, станет императором. Слава Богу, что вы его тетка и у нас прочные торговые связи с Нидерландами, потому что нам потребуется его дружба.
– Я думаю о нем как мать, раз уж Хуана не может быть для него матерью. И хотя я бы все отдала, чтобы увидеть своего отца живым, но объединение – это благо для Испании.
– Это очень хорошо, – подтвердил Генрих. – Прежде я не говорил вам, что после смерти вашей матери, когда ваш отец перестал быть королем Испании и превратился всего лишь в короля Арагона, мой отец заставил меня тайно отречься от помолвки с вами, потому что рассчитывал женить меня на более именитой принцессе. Но я не отказывался от вас все эти годы, и теперь вы снова испанская принцесса.
– Я этого не знала! Помню, как меня огорчала его холодность, казалось, он собирается вечно держать нас в разлуке. Теперь все ясно – и перемена вашего отца ко мне, и его требования к моему отцу. Я никогда не могла понять, почему он так недобр ко мне, хотя прежде ему не терпелось выдать меня за Артура.
– После смерти матери мой отец изменился. Его сердце очерствело. – Генрих горько усмехнулся. – Надеюсь, я поправил дело, Кейт. И вот что, Кейт… – Он помолчал, потом сжал ее руку. – Я наговорил вам много резкостей о вашем отце и о вас. Теперь я очень сожалею об этом, очень.
– Они забыты, – сказала Екатерина, думая о том, что горести тоже могут породить благо.
Той весной Екатерина вместе с Генрихом радостно встречала посла короля Карла в Англии. Ее супруг выглядел просто великолепно – восседал на позолоченном троне в шапочке из алого бархата, полосатом дублете из красно-белого атласа и алых шоссах. Мантия из пурпурного бархата тяжелыми складками спадала к его ногам. С широкой цепи свисал бриллиант размером с крупный лесной орех.
С радостью Екатерина устраивалась рядом с мужем во главе стола на пиру в честь посланника. Правда, застолье продолжалось семь часов, и она думала, что лопнет от такого количества жирной пищи. С удовольствием она занимала место на королевском балконе во время турниров по случаю приезда ее соотечественников. Вместе с ними и «королевой Франции» любовалась, как Генрих искусно выделывает трюки верхом, от которых дух захватывало. Все пораскрывали рты от изумления, когда его боевой конь, по кличке Говернаторе, неутомимо выполнял совершенно невероятные прыжки, надолго зависая в воздухе. Потом, сменив лошадь, король, ко всеобщему удовольствию, заставил свежего скакуна прямо парить над землей.
Пиры, турниры, обеды в тесном кругу в покоях королевы – Генрих оказывал ее землякам всевозможные почести. В главном зале состоялся роскошный прием. Екатерина гордо поглядывала на всех, пока Генрих со светящимся от удовольствия лицом показывал посланникам малютку Марию.
Единственным облачком, омрачавшим ее небосвод, было присутствие вездесущего Уолси. В прошлом году папа сделал его кардиналом – слишком большая честь для такого заносчивого плута, погрязшего в мирских страстях. Потом Генрих назначил его лорд-канцлером, невероятно приумножив власть своего любимца. Когда Уолси важно шествовал по двору, в мантии из красного шелка, с тяжелой золотой цепью на шее, Екатерина наблюдала за этим со все растущим возмущением. Она знала, что Уолси не допустит усиления ее влияния на короля до прежнего уровня. Генрих был слишком занят развлечениями, проматывая отцовские сокровища; больше, чем когда-либо, он желал препоручить государственные дела чьим-нибудь опытным рукам. Кардинал теперь буквально правил страной, и сердце Екатерины сжималось при мысли, с какой легкостью Генрих позволяет ему делать это.
Луис Карос не замедлил выразить свою озабоченность.
– С его милостью теперь невозможно поговорить, – сказал он, отводя Екатерину в сторону после безуспешной попытки встретиться с королем. – О любом важном деле прежде всего надо докладывать кардиналу, а не королю. Ваше высочество, что бы вы ни делали, остерегайтесь разозлить этого человека.
– Я не собираюсь злить его, – заверила посла Екатерина.
У нее имелись свои способы, как сделаться незаменимой для Генриха, и, если Господь в следующем году пошлет им сына, ее позиции упрочатся. Поэтому, когда Уолси пригласил ее и Генриха осмотреть его новый дворец Хэмптон-Корт, она решила натянуть на лицо улыбку. Однако, когда его преосвященство, облаченный в яркий, безвкусный наряд, распираемый гордостью, неимоверно суетясь, показывал ей свою огромную резиденцию из красного кирпича, личные апартаменты, отделанные позолоченными резными панелями, с масштабными стенными росписями работы итальянских мастеров, с потолками, покрытыми изящной золоченой резьбой, комнаты для тысяч слуг и разные другие чудеса, Екатерина кипела от ярости – этот дом кардинала был намного роскошнее и величественнее любого королевского дворца. И Уолси легко мог позволить себе такую расточительность, потому что король проявлял к нему сказочную щедрость. Но слуге не подобало выглядеть богаче своего господина!