Все меняется

– Ну, нам бы сейчас хотелось…

– Нам сейчас просто необходимо, – перебил его брат, – что-нибудь вроде яичницы с беконом.

– Или сандвича с вонючим сыром, чтоб было поменьше возни. – Том высмотрел на столе сыр бри.

– Мы можем сами приготовить, мама.

Хью переглянулся с Джемаймой, та пожала плечами:

– Ладно, ваша взяла. Только принесите мне хлеб и доску для хлеба. А то после вас буханка словно истерзана.

Пока готовились сандвичи, Генри объяснял:

– Понимаете, нам на самом деле очень надо, мы же постоянно растем. А когда растешь, нужно много еды.

Все верно. Они уже переросли Джемайму на целую голову.

– Если мы и дальше будем вас так кормить по шесть раз на дню, – подсчитал Хью, – вы дорастете в высоту до девяти футов.

Это их обрадовало.

– И будем выступать в цирке как самые высокие люди в Англии.

– Скорее всего, в мире.

Почти все разговоры велись с ними обоими сразу.

– Ну а теперь забирайте еду к себе наверх, только не разбудите Лору.

– Будить Лору? Мам, ты в своем уме? Нет уж, не хотим мы больше слушать про ее слюнявого мишку. Конечно же, мы не станем ее будить.

– Хорошо, что она ложится раньше нас: успеваем хоть немного пожить, как взрослые люди, а то она вечно все портит.

Небрежные объятия – и они убежали.

– Покой, – объявила она. Хью протянул через стол руку.

– У тебя просто на диво замечательные дети, вот мне и подумалось, что тебе, может, хочется еще.

– А тебе?

– Я хочу того же, чего и ты.

– Да, а если без этого? – Глаза у него были такие добрые, что с трудом удавалось разглядеть в них его настоящего. – Я о чем: может, ты втайне мечтаешь о них или ждешь, чтобы и мне их захотелось? Вспомни, мы же договорились ничего не скрывать друг от друга. Так вот, мне кажется, что именно это ты сейчас и пытаешься сделать. Я хочу знать, что думаешь ты, а не то, чего жду от тебя я, как тебе кажется.

Последовала пауза, показавшаяся Джемайме слишком долгой. Он отдернул руку, потер ею лоб, и она, увидев это, предложила:

– Хью, милый, давай поговорим об этом завтра.

– Нет. Я ничего не скрывал от тебя. Дело в том, что я не знаю. Конечно, если у нас появится еще ребенок, я буду любить его. Но я не уверен, что выдержу еще раз все то, через что ты прошла. Когда ты рожала Лору, я больше всего боялся, что потеряю тебя.

Оба снова умолкли, вспоминая затяжные и мучительные роды, начало которых она восприняла так спокойно. «Милый, близнецов я родила довольно легко, а мы оба знаем, что на этот раз ребенок только один», – говорила она. Ей было известно, что Сибил потеряла близнеца Саймона, и эта утрата оставила неизгладимый след. А потом потянулись долгие часы, и ему пришлось смотреть, как иссякают ее силы и решимость…

Двадцать четыре часа спустя на свет появилась Лора – окровавленная, плачущая и безупречная. Роды стали испытанием для них обоих. Уклад изменился. Хью не видел, как рожала Сибил, но при родах Джемаймы был с ней рядом от начала до конца. И все эти часы его мучили ужасные мысли, что она не выживет или умрет вместе с новорожденным ребенком, оставив своих детей сиротами. Когда младенца выкупали и они наконец остались наедине, он взял ее руку и тихонько покачал в своей ладони. Хоть он и улыбался, в глазах блестели слезы – чувство облегчения оказалось слишком велико.

– Мне кажется, – с трудом выговорил он сейчас, – я доволен тем, что у нас уже есть. Но только если ты считаешь так же. У Лоры хватает двоюродных братьев и сестер. Родные ей не нужны. Вот так.

– Вот так, – повторила она, поднялась из-за стола и начала убирать с него остатки ужина. – Надо бы навести порядок, пока они не заявились вниз снова и не потребовали еще один грандиозный перекус. Ты так мил с ними, Хью. Им почти так же повезло с тобой, как мне… Нет, ты иди наверх, тут дел меньше чем на минуту.

– Что значит это «вот так»?

– Что я с тобой согласна.

– Так я и думал. Просто хотел убедиться.

Саймон, Полли и Джералд

В подготовительной школе его мучила совершенно невыносимая тоска по дому, а потом его отправили в частную школу Рэдли, и все началось заново. К приглушенным всхлипываниям в общих спальнях по ночам все привыкли, и если не считать неизбежных издевательств и насмешек, о них молчали. И дело было не в хороших манерах, а в загадочном состоянии, в котором много чего не полагалось говорить или делать. Дома, в Хоум-Плейс, он сразу понял, как горюют из-за смерти его матери отец и Полли с Уиллсом, но Уиллс-то с какой стати, он ведь совсем ее не помнил. Как ни странно, именно он рассказал Саймону про чувство безысходной печали, о котором даже никому не расскажешь, потому что тебя просто сочтут странным. Если Саймон чему-то и научился в закрытых школах, так это ни в коем случае не выделяться. Быть настолько похожим на остальных, насколько сможешь. И теперь он терялся в догадках, неужели и к остальной жизни применимо то же правило. Потому что пытаться быть как все не только утомительно, но и нудно. С недавних пор он замечал, что его почти все время одолевает скука. Отец и Джемайма относились к нему по-доброму, даже слишком, ведь он, в сущности, ей чужой; близнецы вели деятельную жизнь, Лора была еще совсем малышкой. Особняк на Лэдброук-Гроув он никогда и не считал домом, не то что Хоум-Плейс.

Единственным домом, где Саймону нравилось, был Фейкенем-Холл, потому что там жила Полли. А ее он любил, как никого, и из-за нее даже хорошо относился к Джералду, который никогда не задавал ему дурацких дежурных вопросов вроде учится ли он в университете и чем собирается заняться потом.

С ними Саймон провел месяц: Невиллу он был не нужен, а Полли с мужем никуда не собирались, потому что она снова ждала ребенка. Они решили привести в порядок часть своего громадного заросшего сада, а для этого требовалось выкорчевать уйму полузасохших кустов и сжечь их. Его о помощи не просили, но он вызвался сам и обнаружил, что ему это нравится. В плохую погоду он играл на старом рояле «Бродвуд», стоявшем в одной из комнат, которыми не пользовались. Этот рояль с корпусом из атласного дерева был сильно расстроен, но на нем Саймон мог играть, зная, что никто не явится слушать. Полли вызвала настройщика, а Саймон втайне начал сочинять сонату, которую собирался посвятить ей, когда закончит. Но гораздо чаще в этом августе выдавались жаркие и солнечные дни, и оказалось, что его вовсе не тянет залеживаться в постели по утрам, как раньше, когда он понятия не имел, ради чего ему вообще вставать. У Джералда нашлась книга по садоводству, общими усилиями они начали с обрезки изросшегося самшита в парковом партере, а потом и других, более буйных кустов. В перерывах они устраивали пикники, еду для которых приносили Полли и старая няня Джералда – дивные лакомства, сандвичи с холодными сосисками, конвертики с яблоками, инжир и виноград из рассыпающихся от старости парников, сидр и лимонад приготовления самой Полли. К ним присоединялись дети, и однажды Элайза и Джейн настояли, чтобы все взрослые пришли посмотреть, как они тренируются, готовясь к своей первой джимхане.

Эндрю расплакался: собственного пони ему не досталось.

– Ничего не поделаешь, Эндрю, – заявила Джейн, и Элайза поддержала:

– Таких маленьких пони, чтобы подходил тебе по росту, просто не бывает.

И Джералд сразу объявил:

– Я и есть самый маленький пони, можешь ездить верхом на мне.

И он рысью двинулся по манежу с Эндрю на спине, петлял между стойками и даже попытался взять маленький барьер. Но к тому времени он уже был красным как помидор и тяжело отдувался, а Эндрю заливался торжествующим смехом и умолял еще, и Полли сказала, что на сегодня достаточно и что Джералд закрыт до тех пор, пока не закончится чай.

– Закрыт? То есть как магазин?

– Вот именно.

– Мама, люди же не магазины, они не закрываются.

Полли сидела в тени под дубом, прислонившись спиной к стволу, а Джералд раскинулся на земле рядом с ней. Вдохновившись, Саймон вынул ручку, написал на бумажной салфетке «ЗАКРЫТО» и положил ее Джералду на грудь.

– Это слово нам не прочитать, – сказала Джейн. – Мы умеем только короткие слова.

– Здесь написано «Закрыто», и вы смогли бы прочитать это слово, если бы попытались.

– А я могу, – вмешался Эндрю. – Здесь написано «Закрыто». Я любое слово могу прочитать, если захочу.