От крушения Пражской весны к триумфу «бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения в Чехословакии (август 1968 – ноябрь 1989 г.)

В ответ на запрещение Координационного комитета и Союза студентов вузов оппозиция, сама ставшая объектом нападок, уже не могла реагировать лишь резолюциями или словами протеста, не рискуя потерять доверие общества. Настало время проверки их умения привлекать и вести широкие слои при проведении забастовок и демонстраций, отвечать на действия действиями. Однако выяснилось, что на всех руководящих уровнях (с незначительными исключениями – творческие союзы, руководство локомотивных бригад) политическая оппозиция оказалась практически бессильной и вела лишь словесные сражения[204 - Madry J. Op. cit. S. 84.].

В знак протеста несколько заводов спонтанно решили провести 24 июня короткую (в течение 15 минут) забастовку при участии около 3 тыс. человек. И она, и принятая заводскими профсоюзами резолюция показали: рабочие и профсоюзные массы на заводах не одобряли усиливавшегося курса на компромисс, принятый их Центральным советом. Примечательно, что забастовка состоялась в знак протеста против запрещения Союза студентов вузов, Общества защиты прав человека, восстановления цензуры, преследования прогрессивных журналистов и исключения из ЦК КПЧ коммунистов-реформаторов. Рабочие и интеллигенция снова выступили заодно, хотя и не столь масштабно, как ранее.

В забастовке принимали участие несколько ведущих предприятий в районах Прага?9, Прага?4 и Прага?8. В их числе: ЧКД-Дукла – главный завод, ЧКД-Дукла-НИИ инженеров, ЧКД-Тяга, ЧКД-Локомотивы, ЧКД-Компрессоры, ЧКД-Полупроводники, ЧКД-снабжения, ЧКД-завод-поставщик, Ремонтные мастерские – обл. – Прага, Промстрой – завод строительства предприятий и устройств водного хозяйства, Национальное предприятие Прага и др. Полную поддержку забастовке протеста официально выразил и секретариат Объединенного комитета профсоюзов Чехословацкой Академии наук, который обязался информировать о забастовке все научно-исследовательские институты ЧСАН. Однако некоторые институты (Институт физиологии ЧСАН, Кабинет по греческим, римским и латинским научным исследованиям, Научно-исследовательский Институт этнографии и фольклористики ЧСАН, Институт археологии ЧСАН, Институт микробиологии ЧСАН и др.) сами присоединились к забастовке[205 - Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 286.].

Кроме поддержки бастующих заводов Союз студентов вузов получил огромное количество выражений солидарности по телефону от самых разных предприятий чехословацкой промышленности. По далеко не полной информации, забастовку поддержали – независимо от пражских предприятий – несколько заводов металлообрабатывающей промышленности в областях Наход-Кладно, Градец Кралове и Острава. Только в Находском районе остро сформулированную резолюцию протеста подписали по меньшей мере 14 предприятий[206 - Там же. С. 287.].

Листовка «Тезисы забастовки» с описанием мотивов забастовки, которую подписали представители всех участвовавших в ней заводов, а также резолюция, которую 27 июня приняло общее собрание председателей профкомов филиалов ЧКД в Праге, представлявших примерно 50 тыс. членов профсоюза, критиковали Центральный совет профсоюза рабочих-металлистов за то, что он не выступил публично с осуждением мероприятий, приведших к такому виду протеста. Провозглашалась необходимость защиты независимости профсоюзов от политических партий и государственных органов. Листовка и резолюция распространялись рабочими и студентами в самиздате в конце июня 1969 г.

Однако многие партийные органы, включая и те, где в то время оставались еще на своих местах сторонники реформаторского движения, решительно осудили забастовку. Например, в заявлении партбюро Пражского городского совета говорилось о «самозваных организаторах на заводах, которые, в противоречии с ясно выраженными точками зрения представителей высших профсоюзных органов, партийных комитетов и руководства предприятий, попытались злоупотребить недостаточной информированностью трудящихся, чтобы вызвать беспорядки и нанести урон усилиям партии по консолидации политической и хозяйственной ситуации…»[207 - Там же. С. 287.].

В ответ на забастовку Г. Гусак 26 июня 1969 г. на совещании ведущих секретарей КПЧ открыто выступил против советов трудящихся (заводских советов), в которые, по его словам, проникли «правые оппортунистические элементы»[208 - Obcanskа spolecnost… D. 2. Sv. 1. S. 523.], причем с той же убедительностью он мог говорить, к примеру, и о «левых ревизионистах». Тем самым, наконец, участь внутрипартийных оппозиционеров была решена. «Тому, – заявил Гусак, – кто занимает явно враждебные позиции, нечего делать в рядах партии»[209 - Rudе prаvo. 1969. 28.VI.], что в переводе означало: они лишатся своих постов, должностей, званий…

Таким образом, июньская забастовка не носила массового характера, но резонанс от нее получился весьма заметным: она свидетельствовала, что ростки Пражской весны в апреле 1969 г. полностью не вымерзли, а «нормализация» проходила отнюдь не «нормальными» темпами. Действительно, прошло немногим более недели и снова возник вопрос о забастовке. 2 июля собрались члены Центрального совета Чешского профсоюза металлистов, которые выступили против политики нового партийного руководства и введения цензуры. Они потребовали немедленного вывода из Чехословакии советских войск и выступили с угрозой начала всеобщей забастовки в поддержку Закона о предприятии[210 - Madry J. Op. cit. S. 84.].

Требование забастовки поддержал заводской комитет ЧКД, к которому присоединились еще 4 завода. При этом организаторы стремились не только провести всеобщую забастовку, но и призывали граждан выйти на улицы. В ответ партийные органы предприняли контрмеры, усилив и без того интенсивную антизабастовочную деятельность. В итоге против забастовки выступили все общезаводские комитеты КПЧ, директорский корпус, а на ряде предприятий и профсоюзные органы.

Того же 2 июля студенческие активисты 34 факультетов собрались на философском факультете Карлова университета. Большинство из них осудило роспуск Союза студентов вузов. Согласно информации, которую получил Президиум ЦК КПЧ, студенческие лидеры начали подготовку к нелегальной деятельности и неформальной организации контактов между факультетами[211 - Ibid. S. 83.]. Эти силы не могли не поддержать забастовку, но все же активисты – это не массы. Громкой акции не состоялось, а ее угроза лишь усилила линию на «нормализацию». Гусаку еще раз пришлось заявить на собрании партийной группы при Центральном совете профсоюзов 9 июл я: занимавшие «вра ждебные» партии позиции не могли занимать руководящие посты в профдвижении[212 - Rudе prаvo. 1969. 15.VII.]. Снова прозвучали определения «враг», «оппозиционер», «деструктивный элемент», а то и «антикоммунист», «контрреволюционер» и др.

По мере приближения августа тон выступлений лидеров правящего режима становился еще более жестким и непримиримым. Оппозиционное движение готовилось к годовщине вторжения исподволь. Так, с середины июня 1969 г. в Чехословакии появились листовки с призывами к политическим акциям протеста, а в первой половине августа МВД выявило уже 138 различных их видов. Самой распространенной стала листовка «Дорогие сограждане», включавшая уже становившиеся традиционными 10 пунктов – инструкции, как себя вести в августовские дни: игнорировать транспорт, бойкотировать прессу, культурные мероприятия, торговые заведения, начать всеобщую забастовку, включить сирены и фары. Лишь в Праге зафиксирована отправка 880 писем от отдельных лиц и целых коллективов; начиная с 5 августа органы госбезопасности перехватили 116 писем, адресованных в зарубежные представительства в Чехословакии.

В другой листовке «Призыв ко всей молодежи» (до 21 августа 1969 г.) прямо говорилось: «В период растущего полицейского террора нельзя действовать прежними методами, т. е. легально работать в официальных организациях. Современные условия не позволяют вести классическую партизанскую войну, однако зрелость наших людей позволяет вести иные, зачастую намного более эффективные формы сопротивления, в чем мы уже убедились в августе прошлого года. Пока что нужно исключить открытое столкновение»[213 - Pazout J. Op. cit. S. 52–53.]. Еще одна листовка, под которой стояла подпись «Группа рабочих и студентов», включала десять пунктов, которые надо было выполнить, чтобы отметить «день позора» – первую годовщину оккупации. В ней звучали призывы не пользоваться городским транспортом, не приобретать журналы и газеты, не покупать ничего в магазинах, не ходить в этот день в кафе, рестораны, кино, театры и т. д. Предлагалось возложить венки на места гибели жертв оккупации и в памятных местах народной освободительной борьбы, в 12.00 приостановить работу на 5 минут, на заводах включить гудки и сирены, автомобилистам остановиться, зажечь фары и включить сигнализацию. Почти по всей стране, а особенно в Праге, граждане так и поступили. Как указывали наблюдатели, в день 21 августа 1969 г. восстановилась атмосфера единства, солидарности и решимости августа 1968 г.

Август 1969 года можно считать началом перехода к нелегальным формам активности оппозиции. Знаковым в этом плане выступает манифест «Десять пунктов», символически датированный 21 августа 1969 г. (он, как листовки «Призыв ко всей молодежи» и «Дорогие сограждане», также включал 10 позиций)[214 - Опубликован в: Promeny Prazskеho jara… S. 282–289; См. также: Obcanskа spolecnost 1967–1970. Sociаln? organismy a hnut? Prazskеho jara / Eds. J. Pecka, J. Belda, J. Hoppe. Praha – Brno. D. 2. Sv. 2. Praha; Brno, 1998.]. По словам Г. Скиллинга, манифест циркулировал нелегально в Чехословакии и публиковался за рубежом[215 - Skilling H. G. Czechoslovakia’s Interrupted Revolution… S. 821.]. Манифест, который адресовался представителям власти (ФС ЧССР, ЧНС, федеральному правительству, правительству ЧСР и ЦК КПЧ), подписали 10[216 - Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 52.] ведущих интеллектуалов[217 - Распространявшаяся в самиздате в августе 1969 г. Декларация идеологической комиссии Революционной социалистической партии (Чехословакии) также содержала 10 пунктов: Там же.]. Подписавшие – Р. Баттек, Л. Пахман, Я. Тесарж, Л. Кинцл, Л. Когоут, М. Лакатош, И. Непраш, Й. Вагнер, Л. Вацулик, В. Гавел – со всей определенностью заявили, что они не хотят обращаться к нелегальным формам борьбы. Манифест осуждал Московский протокол, а присутствие советских войск в стране квалифицировал как «повод для волнений»[218 - Skilling H.G. Czechoslovakia’s Interrupted Revolution… S. 821.].

В преамбуле документа констатировалось, что в 1968 г. под угрозу был поставлен не социализм, а позиция функционеров, которые двадцать лет трезвонили о нем. Не был использован предоставленный правительству шанс доказать, что социализм – это не запреты, диктат и недостатки, а ориентация на обеспечение прав человека, на построение в экономическом и нравственном отношениях развитого общества. «Наши стремления, – говорилось в ней, – не расходились с давними идеалами социалистического движения, которые ставили во главу угла право на свободу народа и человека, отрицали сверхдержавное насилие, тайную дипломатию и кулуарную политику»[219 - См.: Приложение. С. 313.].

Подписавшие манифест требовали от государственных органов начать переговоры о выводе советских войск, пересмотреть результаты «чисток» после апреля 1969 г., отменить запрет гражданских организаций, ликвидировать цензуру[220 - Там же. См. также: Skilling H. G. Czechoslovakia’s Interrupted Revolution… S. 821.]. Документ уделял особое внимание ключевой проблеме власти – положению КПЧ в ее структуре, призывал к отказу от роли КПЧ как организации власти, стоявшей над остальными государственными органами. В манифесте подчеркивалось, что руководящая роль компартии может быть обеспечена лишь в том случае, если она заслужит доверие общества.

Авторы манифеста настаивали далее на ратификации и реализации международных конвенций по правам человека, которые ЧССР подписала в октябре 1968 г. Заметим, что это произошло лишь шесть лет спустя, когда они стали частью преамбулы Хартии 77. Тем самым еще в середине 1969 г. документ определил главные тенденции развития чехословацкого антинормализационного движения в перспективе, когда акцент ставился на борьбе за права человека на основе существующих законов.

Важнейшей по рангу считалась проблема выборов в местные и высшие органы государственной власти «в соответствии с таким избирательным законом, который будет способствовать совершенствованию социалистической демократии». «В законе, – декларировалось в манифесте, – должно отражаться право петиционных комитетов граждан выдвигать своих собственных кандидатов, а также способ отзыва их со своих постов. Выборы, которые будут походить на выборы предшествующего периода, мы заранее отвергаем и участия в них принимать не будем». Этим пассажем манифест обозначил отношение оппозиции к предстоящим парламентским выборам 1971 г.

Важное место в документе занимала проблема федеративного устройства государства с предостережением против формального подхода к решению этой сложной задачи. Что касается экономики, то в документе выдвигалось требование об издании закона о социалистическом предприятии, который передавал бы право принятия решений по производственным вопросам специалистам; рабочие же могли оказывать влияние на распределение прибылей и капиталовложения.

Главное, чем отличался манифест – это попытка ответить на вопрос: что делать? Подписавшие его демонстрировали свою лояльность и во многом дистанцировались от нелегальных форм борьбы, подчеркивая, что отрицание не является их программой. Напротив, они призвали сограждан, чтобы каждый на своем участке честно работал, а для защиты прав использовал существующие институты. Именно поэтому в заключительной части документа они решительно отвергли возможные обвинения в антисоциалистических действиях и антисоветских позициях. При этом они еще раз повторили формулировку своего положительного отношения к модели социализма, соответствующей высокоразвитой стране. Конечно, эта декларация вряд ли успокоила власть имущих, но выглядит она вполне искренней.

Таким образом, манифест впервые – в рамках стран социалистического содружества в целом – обратил внимание на проблематику гражданских прав и выразил сомнение в соблюдении «режимом нормализации» законов. Определенную гарантию решения этих проблем подписавшие манифест видели в ратификации международного Соглашения о правах человека и гражданина и Договора об экономических, социальных и культурных правах. Естественно, что ориентация на такого рода документы корректировала позиции многих коммунистов, уже испытавших жесткое давление – и даже «мороз от Кремля».

Можно утверждать, что авторы манифеста «Десять пунктов», с одной стороны, предложили обществу программу социализма с «человеческим лицом» (хотя Дубчека среди подписавшихся не было). Но, с другой стороны, важное место в их требованиях заняли проблемы прав человека и гражданина, признававшиеся хотя бы формально и режимом. Новым даже не в тактике, а в стратегии оппозиционного движения (причем в рамках всего «социалистического содружества») явилось то, что для достижения своих целей авторы манифеста «Десять пунктов» планировали использовать средства и методы протеста, допустимые в рамках существовавших законов[221 - Otаhal M. Prvn? fаze opozice… S. 20.].

Авторы манифеста констатировали, что их стремление «соответствует прежним идеалам социалистического движения, которое вело борьбу за право на свободу народа и человека», и заявили о поддержке такой формы социализма, «которая может иметь успех в развитых странах». Таким образом, они поддерживали Программу действий, отвергая при этом советскую модель социализма.

Несмотря на то, что авторы объявили себя сторонниками социализма и не считали его изжившим себя, документ представляет собой определенный сдвиг, поскольку ставил акцент на права человека и гражданина. Они требовали ратификации конвенций о гражданских, экономических, социальных и культурных правах. Для достижения этих целей они намеревались использовать все легальные средства, фактически отказавшись, однако, от политических методов борьбы. В качестве программы движения граждан предлагалось решение их непосредственных интересов. «И в условиях отсутствия политической свободы, – подчеркивалось в манифесте, – цивилизованный народ может противостоять тем, что практическими действиями неполитического характера будет отстаивать свой стиль жизни, свою жизненную философию, свой характер. Мы можем, к примеру, хотя и с трудом, но все же постепенно улучшать свои жилища и свои места обитания, оздоровлять жизненную и рабочую среду, сводить к минимуму ущербы, рачительно распоряжаться тем, что имеем. Мы можем проводить время так, как это устраивает нас и уж во всяком случае не того, с кем его мы не хотим проводить. Мы можем умножать и культивировать свои увлечения и интересы. Мы знаем, что вопрос о нашем положении не можем решать только мы, потому что мы не центр вселенной и не его главная движущая сила. Бывают времена, когда просто-напросто надо выстоять и твердо стоять на достигнутом. Мы будем стремиться к этому, будучи убежденными в том, что развитие остановить невозможно»[222 - См.: Приложение. С. 317.]. В этих формулировках, как полагает М. Отагал, можно обнаружить зародыши «неполитической политики», которая явилась характерным подходом определенной части антинормализационного движения – диссидентства – к решению актуальных проблем общества в более поздний период[223 - Otаhal M. Opozice, moc, spolecnost… S. 15–16.]. Уместно, на наш взгляд, добавить, что ранее идеи в подобном русле высказывал экс-коммунист, бывший член ЦК КПЧ, секретарь областного комитета КПЧ в Брно Я. Шабата, в будущем один из основателей нелегальной оппозиционной структуры Социалистического движения чехословацких граждан (СДЧГ). «Есть только одно, – утверждал он еще в январе 1969 г. – радикальное решение: избавиться от политики. Поэтому представление об обществе, которым правят моральные принципы, непременно связано с проектом общества, организованного неполитически (курсив мой. – Э. З.). Движение, которое борется за это, – самое радикальное политическое освободительное движение…»[224 - Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 39.]. Здесь, как представляется, важно указать не на ранжирование идей по иерархии, а уяснить намечавшиеся уже в самом начале 1969 г. возможные тенденции развития антинормализационного движения в будущем.

Манифест вызвал неоднозначную реакцию. Так, представители радикальных левых студентов называли авторов «Десяти пунктов» либерально настроенной партийной интеллигенцией, выражавшейся языком периодического издания «Литерарнелисты» из «безвозвратно ушедшего 1968 года». Стержнем этой критики и пунктом расхождения стало отношение к «режиму нормализации». По мнению студентов, с ним уже нельзя идти на диалог, но его надо радикально отвергнуть и вести против него борьбу.

Они утверждали, что подписавшие манифест заняли к режиму конформистскую позицию, так как стремились «действовать конструктивно и вести политическую борьбу в рамках институтов»[225 - Pelikаn J. Socialist Opposition in Eastern Europe… P. 33.]. Часть левых студентов даже называла манифест вариантом сталинско-бюрократической системы. Однако это был голос далеко не всего студенчества.

«Режим нормализации» небезосновательно опасался последствий августовских акций протеста и принял меры для их предотвращения. Все же 19 августа[226 - Интересна оценка документа Вацул иком, подписавшим его. В 1990 г. он за яви л, что у же тогда четко понима л, что «эта акци я не имеет смысла, что она не будет иметь никакого эффекта. Прошел год, ситуация стала иной, если говорить по-марксистcки, наступил „спад револ юции“, но и без марксизма кажд ый чувствова л, что с этого момента словесные заявления будут иметь лишь цену почетного заявления… Вплоть до манифеста „Несколько фраз“ продолжался период, когда „Десять пунктов“ были просто бессмысленны. Чтобы быть более точным: они имели смысл как заявление о позиции тех, кто их подписал. И ничем более» (Promeny Prazskеho jara… S. 310). Эта жестка я оценка рисует ситуацию, когда манифесты у же не могли расшевел ить общество д л я как их-то действий и ли общественного проявления недовольства. И все же они имели значение не только для подписавших. Они одновременно демонстрировали, что многие граждане не смирились с наступавшей «нормализацией».] прошли первые столкновения с особыми подразделениями, которых полгода специально обучали для борьбы с демонстрантами. Полиция действовала жестоко, даже не имея огнестрельного оружия (оно имелось только у офицеров). По сообщению одного из работников аппарата КПЧ, «утром 20 августа в предместья Праги вошли две танковые дивизии… Они умышленно были размещены так, чтобы их видели все. В Праге были выставлены отряды пограничной охраны у почты, радио, центрального телефонного узла и так далее». 21 августа бронетранспортеры перегородили Прагу. В 13 часов, когда на Вацлавской площади находилось больше 120 000 людей, был отдан приказ очистить площадь. Были вызваны танковые части, чтобы ликвидировать баррикады[227 - См.: Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 52.].

Протестные акции граждан достигли кульминации 21 августа, когда рабочие поддержали проходившие демонстрации на улицах Праги, где большинство жителей игнорировало городской транспорт[228 - Madry J. Op. cit. S. 110.]. Выручка на трамваях снизилась в сравнении с предшествующим днем на 55 %, магазины были полупустыми. Большая часть работников добиралась на работу пешком, соблюдая при этом порядок и дисциплину. На рабочих местах проходили бурные дискуссии, но забастовки, организованные частью функционеров первичных профорганизаций, носили частичный и кратковременный характер[229 - Ibidem.]. В целом временные несостыковки и территориальная раздробленность акции снижали ее эффективность.

В первой половине дня верхнюю часть Вацлавской площади заполнили несколько тысяч человек, которые еще до прихода вооруженных сил успели произнести совместную присягу «Верными останемся!» и исполнить государственный гимн. В акции должны были принять участие и коллективы ряда заводов (ЧКД, Авиа и др.), которые намеревались присоединиться к демонстрантам после завершения рабочего дня. Однако власти приняли решение заблокировать подходы к Вацлавской площади подразделениями Народной милиции и армии, а также грузовиками, чтобы не допустить рабочих в центр Праги. Тем самым демонстрантам не удалось объединиться с рабочими, что негативно сказалось на дальнейшем развитии событий. «Нет сомнения, – утверждает Й. Мадры, – что без вмешательства вооруженных сил пражская демонстрация стала бы столь же масштабной, как и во время мартовской победы хоккеистов»[230 - Ibid. S. 111.]. Демонстрантов разгоняли дубинками, водометами, слезоточивым газом, группы молодежи в ответ бросали камни и палки, перегораживали улицы урнами и стройматериалами, с рельсов были сдвинуты пять трамваев. Количество раненых увеличивалось, а на Лондонской улице был застрелен тринадцатилетний подросток.

После полудня демонстрация рассеялась, а к 22 часам полиция разогнала крупные группы, задержав 849 чел. Похоже развивались события в Брно, несколько тысяч человек приняли участие в демонстрациях в Либерце, Братиславе, Гавиржове и др. чехословацких городах. В Словакии помимо Братиславы около 100 молодых людей собралось в Жилине. В целом в республике получили ранения 436 представителей вооруженных сил (из них 27 тяжелые), 5 демонстрантов и 1 военнослужащий погибли, 33 демонстранта ранены, из них четверо получили тяжелые ранения[231 - Ibid. S. 113.].

Эти трагические события не могли не привлечь внимания мировой общественности. Еще до начала демонстраций граждане и организации призывали направлять письма протеста в ООН против оккупации Чехословакии с требованиями проведения свободных выборов под эгидой международных организаций, что превращало положение в Чехословакии в международную проблему, которая вскоре получила соответствующее определение – «чехословацкий вопрос»[232 - Он не сходил с полос западных СМИ вплоть до 17 ноября 1989 г., со временем менялась наполненность «чехословацкого вопроса», его содержание.]. Поддержать демократические силы призывались и отдельные страны, в частности США. Но, как пишет Мадры со ссылкой на мнение американских дипломатов в Берлине, там предпочитали «умиротворенную» Чехословакию, чтобы можно было вести успешные переговоры с Советским Союзом[233 - Madry J. Op. cit. S. 96.]. В шифровке, отправленной чехословацким дипломатом из Берлина в июле 1969 г., в частности, говорилось: «Ряд американских дипломатов по всей видимости придерживается мнения, что чехословацкий народ, а порой и чехословацкие правящие круги недооценивают и не понимают, что советское правительство стоит перед проблемами иного уровня, нежели многие государства, что оно не может отступить от нормализации и допустить существенное ослабление своих сил, своей сферы влияния и что именно решение этих проблем осложняет советскому руководству дальнейшие переговоры о важных мировых проблемах»[234 - Цит по: Ibid. S. 96–97. Pozn. 193.]. Погибших со счета можно было и списать…

При всей абстрактности и гипотетичности такого предположения, в нем имелась доля истины: подписанный 1 июня Договор о нераспространении ядерного оружия и ряд готовившихся к подписанию документов в определенной степени санкционировали доминирование двух «сверхдержав» с примерно равным военно-стратегическим потенциалом, между которыми Чехословакия вряд ли в то время могла служить яблоком раздора.

Все же подавление «социализма с человеческим лицом», брутальная расправа с демонстрантами в городах Чехословакии обернулись демонстрациями во многих городах западных государств. Так, американские СМИ уделяли Чехословакии все большее, а после кульминации политических протестов в августе 1969 г. – исключительное внимание. Но власти продолжали занимать сдержанную позицию.

В Вашингтоне на демонстрацию собралось всего 250 чел. Согласно депеше от 27 августа 1969 г., отправленной из чехословацкого посольства в США, официальные лица на развитие событий в ЧССР «никак не реагировали». Согласно сообщению, это объяснялось «стремлением поддержать диалог с СССР о важных международных вопросах и не подвергать себя обвинениям, что США якобы пытаются оказать влияние на развитие событий в Чехословакии. По нашей информации, администрация официально дистанцировалась от публичных демонстраций…»[235 - Цит. по: Ibid. S. 121.].

США не поддержали и несмелые попытки вынести «чехословацкий вопрос» на обсуждение Совета Безопасности ООН, а президент Р. Никсон, выступая в ООН 19 сентября, ни словом не обмолвился о Чехословакии[236 - Ibidem.].

В прошедшей в Оттаве демонстрации приняли участие около 1 тыс. чел., а ее представителей приняли в МИД Канады, которое выступило с осуждением вторжения иностранных войск в Чехословакию. В Великобритании «Комитет 21 августа» принял антиоккупационное заявление, которое подписали 11 депутатов, а в демонстрации в Лондоне приняли участие около 700 чел. Демонстрации нескольких десятков человек проходили перед чехословацкими представительскими органами в Вене, Риме, Париже, Сиднее и Боготе. В целом же официальные власти на Западе реагировали на положение в ЧССР не столько для того, чтобы способствовать решению этого вопроса, сколько затем, чтобы успокоить общественное мнение в своих странах[237 - Ibid. S. 122.].

Августовские события подтвердили, что пришедшее в апреле к власти руководство могло укрепить свои позиции лишь с использованием насилия. Оно и приготовилось вести борьбу с политическими противниками не политическими, а исключительно административными и силовыми методами. «Режим нормализации» окончательно отказывался от попыток диалога с оппозицией.

Подавление демонстрантов вооруженной силой, по мнению О. Фелцмана, завершило легальную стадию активизации гражданского общества, положило конец попыткам истинной демократизации общественных отношений. Это стало «неким символическим ключом, запирающим общество в длительную двадцатилетнюю нормализационную летаргию. Разбуженный страх эффективно деполитизировал общество»[238 - Felcman O. Pocаtky ostrе etapy normalizace // Ceskoslovensko roku 1968. D. 2. Pocаtky normalizace. Praha, 1993. S. 75.].

С учетом самого разного рода факторов линия на подавление оппозиционного движения в Чехословакии выглядела безальтернативной. В ходе ее осуществления действия «режима нормализации» отличались завидной оперативностью. Усилилось давление на рабочие советы, последовали запреты организационных структур (Координационный комитет творческих союзов, Общество прав человека, Союз студентов вузов). С этого момента становилось очевидным, что оппозиционная деятельность внутри легальных организаций невозможна, а ряд активистов приступил к подготовке к переходу на нелегальное положение.

Уже 24 августа 1969 г. Черник оценил политическую ситуацию в стране после событий 19–21 августа как «политическую победу нового руководства партии в борьбе против правых и антисоциалистических сил»[239 - Цит. по: Madry J. Op. cit. S. 114.]. Практические меры не заставили себя долго ждать. 19 сентября Министерство внутренних дел заявило о предании суду 260, арестованных в ходе демонстрации в Праге. 25 октября 50 ее участников предстали перед судом в Усти над Лабой, а 28 ноября открылся судебный процесс над 173 демонстрантами в Либерце[240 - Czechoslovakia 1968–1969… P. 138, 143, 146.].

Месяц спустя, на пленуме ЦК КПЧ 25 сентября 1969 г., Гусак сформулировал политику нового этапа борьбы с «правыми и контрреволюционными силами». Во-первых, он выполнил советское требование переоценки развития в Чехословакии после января 1968 г., объявив его катастрофическим; во-вторых, предложил аннулировать постановление Президиума ЦК КПЧ от 21 августа 1968 г., осуждавшее вторжение войск, квалифицировав его как интернациональную помощь; в-третьих, внеочередной Высочанский съезд оценивался как нелегальный и недействительный. Тем самым создались политические предпосылки для устранения самых известных оппозиционных групп из КПЧ, которые были связаны с этим съездом и наиболее последовательно вели борьбу за демократизацию общества. Таким образом, выполнения требований Московского протокола можно было уже требовать открыто.

Главный итог сентябрьского пленума ЦК КПЧ – одобрение основных базовых тезисов будущего документа «Уроки кризисного развития в партии и обществе после XIII съезда КПЧ» и начало политических чисток на широком фронте по примеру самого ЦК, откуда после исключения или отставок пришлось уйти 29 коммунистам-реформаторам. Наступавший 1970 год ознаменовался работой январского пленума ЦК КПЧ, положившего начало массовым чисткам в партии и обществе.

Глава 2. Социалистическая оппозиция и ее тотальное подавление. Август 1969 г. – 1972 г.

Одержавшая победу антиреформаторская часть КПЧ приступила к жесткой расправе с представителями внутрипартийной оппозиции, начав свою деятельность с чисток, которые вскоре стали массовыми. Перевес получили так называемые «здоровые силы», то есть представители консервативно-догматического течения, были аннулированы как ошибочные партийные решения и документы периода Пражской весны.

Это послу жи ло причиной двойного смещения центров оппозиционного движения: во-первых, от легальных форм к нелегальным, а во-вторых, от идеологии «социализма с человеческим лицом» к идеологии прав человека. С весны 1969 г. данные тенденции лишь начинали проявлять себя, а в дальнейшем стали доминирующими. В 1970 г. наряду с идеалами Пражской весны на первый план стали выходить общедемократические требования.

Точкой отсчета указанных смещений можно считать уже упоминавшийся Манифест «Десять пунктов» от 21 августа 1969 г. Одни из подписавших его еще оставались членами партии, другие – уже нет, хотя и не считали себя антикоммунистами, третьи, отрицая руководящую роль КПЧ, выступали в поддержку социализма без сектантства и догматизма. Одни хотели действовать легальными методами, требуя от правительства начать переговоры о выводе советских войск, осуждали чистки после апреля 1969 г. Другие, отказываясь от политических требований, обосновывали необходимость борьбы за права человека, свободы в сфере культуры и др. Это можно считать зародышем «неполитической политики», которая стала преобладающей для диссидентства как неотъемлемой составной части чехословацкого антинормализаторского движения на более позднем этапе[241 - Promeny Prazskеho jara… S. 282–289.]. Третьи же допускали и возможность нелегальных форм оппозиционной деятельности. Именно они в дальнейшем занимали лидирующие позиции в движении в период с августа 1969 по 1972 г.

«Режим нормализации» использовал демонстрации в августе 1969 г. в качестве предлога для оправдания необходимости издания нового, так называемого чрезвычайного закона, который обогатил чешскую юридическую практику двумя нововведениями: ссылкой и высылкой[242 - Закон должен был оставаться в силе только до 31 декабря 1969 г., но впоследствии выяснилось, что он «оправдал себя» и поэтому срок его действия продлевается. По иронии судьбы под этим законом стоит подпись А. Дубчека, который в тот период временно исполнял обязанности председателя ФС ЧССР.]. Правящий режим не допускал, чтобы недовольные граждане могли легально выражать свои взгляды, и поэтому оппозиция должна была уйти в подполье.

Адресаты получили Манифест 12 сентября 1969 г. и достаточно жестко прореагировали на него. Против подписавших началось судебное расследование. Л. Пахман, Р. Баттек и Я. Тесарж были заключены в тюрьму и в течение нескольких месяцев находились под арестом. В обвинительном приговоре говорилось, что они «из-за враждебного отношения к социалистическому общественному строю и государственному строю республики вели подрывную деятельность против их общественного и государственного строя и их международных интересов».

По словам И. Пеликана, после подавления Пражской весны преобразования в КПЧ имели еще один фатальный итог: они по существу положили конец «историческому этапу в развитии социалистической оппозиции в рамках коммунистической партии»[243 - Pelikdn J. Op. cit. S. 36; см. также: Otdhal M. Opozice, moc, spolecnost… S. 20.]. В КПЧ не сформировалось – в отличие от польской и венгерской компартий – вплоть до ноября 1989 г. серьезное реформаторское течение, которое могло вести борьбу за изменение политики «нормализации», ввергнувшей страну в глубокий кризис. Попытки реформировать систему тем самым переместились к оппозиции вне компартии; более того, они неизбежно нацеливались против руководства КПЧ.

Проверки затронули те слои общества, которые вели борьбу за реформаторский курс и поддерживали Дубчека в борьбе против представителей консервативного течения. К ним относились в первую очередь интеллектуалы и студенты – духовная элита нации, включая часть членов КПЧ, которые вели борьбу за структурные реформы социализма и за его последовательную демократизацию[244 - Belda J. Konecnа fаze obrodnеho procesu // Ceskoslovensko roku 1968. D. 2. Pocаtky normalizace… S. 95.].

Следует подчеркнуть, что репрессии затронули в основном Чешские земли[245 - Подробнее см.: Cuhra J. Trestn? represe odpurcu rezimu v letech 1969–1972. Praha, 1997; Manak J. Cistky v Komunistickе strane Ceskoslovenska. 1969–1970. Praha, 1997.]; в Словакии в 1969–1972 гг. известными стали лишь 2 политических процесса. Режим решился на проведение в Словакии в силу специфики развернувшегося здесь процесса «нормализации» политики, смягченной иллюзорным решением «национального вопроса», «адресных репрессий», в Чешских землях воплощался принцип репрессий всеохватывающих[246 - Kmet’ N. Op. cit. S. 186.].