Ландыш на крови. В тебе нет огня, нет чистого побуждения. В тебе лишь пустота

Люди медленно шагали, покачиваясь, будто в трансе и пели странную песню, понять значение которой Браницкий не мог, ибо язык этот он слышал впервые, но мотив ее показался ему знакомым. Хор постепенно набирал силу и звучал зловеще.

Саша решил подняться на постамент крыла, чтобы увидеть картину целиком, приглядевшись, в толпе он с удивлением узнал старика и девушку из первого кошмара. Они находились ближе всего к основанию лестницы и шагали вместе со всеми. Слепого же нигде не было.

Пройдя несколько кругов, колонна остановилась и рассыпалась в хаотичном порядке, образовав пустое пространство вокруг одного человека. Саша сразу признал в нем того самого Каима Эхнади, чьи плечи на сей раз крайне торжественно украшал алый плащ, подбитый черным мехом. На голове его была такая же черная меховая шапка, но лишенная каких-либо отличительных знаков. При этом следы усталости и печали явно читались на его бледном лице:

– Много бессонных ночей минуло с того дня, как я говорил с тобой, о Нинурта! – закричал он. Егослова эхом прокатились по каменным стенам домов и затихли в холодном безмолвии, – помнишь ли ты, о чем я умолял от имени всех жителей Лагеша? – не сдавался он, – после казни безумцаГейрта, я осмелился спросить тебя о свободе!

XIII

Толпа взорвалась гулом одобрения, вопль тысяч людей оглушили Браницкого.

– Ты обещал дать своей ответ, не позднее, чем через 2 цикла луны, но наступил уже третий! ОНинурта, величайший из живущих; много столетий мои предки преклонялись пред тобой, следовали твоим наставлений, превознося перед небом и солнцем. Жили и умирали ради тебя!

– И это правда, – хором подтвердили люди.

– Отказавшись от настоящий жизни, добровольно заточили себя в склепе из стекла, что отражает всю грязь и боль, происходящую снаружи. Никто из нас не ведает о том, что там! – он указал рукой в сторону гор, – возможно, мир изменился настолько, что окажется непригодным для жизни, и, ступив туда, мы тот час, же умрем.

– Ложь! – вскрикнула знакомая Браницкому девушка, – клянусь, что это не так!

Стоявший рядом старик грубо одернул её, заставляя замолчать.

– Пусть Ариадна говорит, что знает, – подал голос кто-то из толпы.

Каим согласно кивнул.

– Не препятствуй ей, – обратился он к старику, – сейчас не то время и не та ночь, чтобы опасаться за кого-то.

– Мне известно не так много, – начала Ариадна, потупив глаза, – но мне довелось услышать разговор между двумя старейшинами Ксана, они говорили о прекрасном и одновременно смертельно – ядовитом мире, воздвигнутом на новой земле. Тысячи зловонных городов, бескрайние земли, населенные людьми, каждый из них борется за жизнь с отчаянием. Ибо с ними нет того, кто способен защитить их, как слепой Нинурта защищает нас, их… – она осеклась, – их никто не любит.

– Но, всеже, ты говоришь о том, что это место может быть желанно для нас? Каим подошел к ней.

– Да! – она вскинула голову и заглянула ему в глаза, – потому, что их жизнь настоящая, и каждый из них способен думать за себя.

Каим недолго молчал, продолжая смотреть на Ариадну, явно принимая решение. Он повернулся в сторону монумента и еще раз воскликнул.

– Явись к нам, оНинурта! Ибо пришло время говорить с потомками тех, кто доверил тебе свои жизни!

Долгие минуты стояла тишина. Браницкому казалось, что время замедлилось в десятки раз и течет лениво, с неохотой, будто пытаясь отсрочить неизбежно подступавшую беду. Он пристально смотрел на лица людей, озаряемые всполохами факелов. Все они столь одинаковые и серые виделись ему обитателями чистилища, чьи останки давно истлели, а души продолжают вечное существование, претерпевая муки в заточении, все еще питая надежду на иной исход.