Благословенные монстры

– Я, Цветко, Златана, Звездан и Велес, конечно.

– Конечно, – пробормотала Надя. – И что будет теперь?

Любица одарила ее спокойной улыбкой.

– Хаос.

Надя осталась на поляне в полном одиночестве, прижав к груди почерневшую руку. Девушка закрыла глаза. Было так тихо. Она привыкла к тишине с той ночи в соборе в Гражике, но тогда у нее оставалась надежда, что эта тишина однажды прекратится. Теперь она ни на что не надеялась.

С землей под ее ногами что-то было не так. Невидимые узы, связывающие весь мир, ослабли. Ведьма говорила Наде, что возмездие богов не обрушивается единым потоком, это происходит постепенно, шаг за шагом. Для воплощения своих планов им нужны были люди, а возможности людей сильно ограничены.

Но ощутимое присутствие Любицы означало, что пятеро падших обладали большей свободой. Может, произошедшее на горе развязало руки и другим богам?

Скорее всего, теория Нади подтверждалась, хотя она пока не решила, что делать с этой информацией. Ей почти хотелось поговорить с Велесом, ведь именно он заварил всю эту кашу. Вот только она не знала, как добраться до этих пятерых. У нее не было символов, которыми можно было их обозначить, не было нити, за которую она могла бы ухватиться.

Позади нее хрустнула ветка дерева, и Надя развернулась, потянувшись к… Чему? Что у нее было? Ее пальцы сомкнулись на рукояти одного из ворьенов, но это движение тут же отозвалось ослепляющей болью в изуродованной руке.

Она обрадовалась, что зверь, появившийся из-за кустов, не был драконом. Но радость длилась недолго. На нее смотрели золотые глаза огромного изголодавшегося волка.

В детстве Надя часто видела волков возле монастыря, но они не были такими большими. Неестественно большими. Неужели их безрассудство породило таких первобытных чудовищ?

Ее безрассудство.

Она еще крепче сжала ворьен и поморщилась, когда по ладони начала стекать теплая жидкость. Раны, оставленные когтями Малахии, заживали медленно. Девушка протянула руку, вспоминая, как русалки реагировали на ее присутствие, как гудела ее кровь, когда они сражались с Личнийводой. Может ли это сработать и сейчас?

Над поляной прокатилось рычание. Мех волка свалялся от грязи и потемнел от засохшей крови. Надя выставила ладонь перед собой, раздвинув пальцы, и хищник оскалился. Она тут же отдернула руку, чувствуя, как ее кровь леденеет от страха. От волков невозможно убежать: они слишком быстры. Ветви деревьев росли слишком высоко, чтобы она могла забраться наверх. Оставалось только вступить в бой с одним-единственным ворьеном.

– Неправда, – голос принадлежал ей, но при этом звучал так отдаленно, будто говорил кто-то другой.

Это настолько привело Надю в чувство, что она смогла отскочить, когда волк бросился вперед. Его челюсти щелкнули в паре дюймов от ее руки, но она не хотела погружаться в темные воды. Использовать эти силы означало признать, что она всегда была не просто клириком.

Ладонь ее оскверненной руки, израненная и ноющая, все больше наливалась теплом, пока волк ходил кругами, истекая слюной в предвкушении пиршества. Она почувствовала, как напряглись его мышцы, как зашевелился мех. Зверь готовился к новой атаке.

Надя стояла на коленях на краю бурлящего океана. В отчаянии она опустила руку под ледяную воду.

Перед девушкой возникла мерцающая стена энергии, и, врезавшись в невидимую преграду, волк взвизгнул и попятился назад. Чистая магия, полное погружение. Вкус железа и пепла. Время вокруг Нади замедлилось, и она сжала кулак. Волк издал еще один отчаянный вопль, когда его тело парализовало.

«Было бы так легко убить это чудовище», – бесстрастно подумала она. Наде казалось, что она наблюдает за собой со стороны. Еще один дюйм, одно движение пальцев – и она могла бы переломать кости зверя так же легко, как засохшие ветки. Белое пламя лизнуло ее искаженную руку, охватывая рукав платья.

В этот момент Надино зрение изменилось, и она смогла увидеть гораздо больше доступного ранее. Чудовище. Нет, не чудовище, всего лишь волк, древнее существо, которое бродило по лесам сотни лет. Надя не находила в себе силы навсегда прервать его скитания, поэтому, вздохнув, она ослабила свою магическую хватку и нанесла удар такой силы, что волк потерял сознание.

А затем она побежала.

Тяжело дыша, она потушила пламя на рукаве. Было глупо оставить волка в живых. Какая же она дура. Зверь подошел слишком близко к деревне. Но древние существа уже пробудились, и Надя не знала, правильно ли было их уничтожать. К тому же ее пугала собственная сила. Она словно становилась кем-то другим, чем-то другим, и жестокость превращалась в детскую забаву. Надя и без того совершила достаточно жестоких поступков. В ее голове все еще звучал голос Малахии, уверявший, что жестокость была ей к лицу, но она не хотела идти по этому пути.

Надя поморщилась, глядя на свою кровоточащую ладонь.

Использование магии уничтожило бинты на ее руках. Шрам в виде спирали, оставленный Малахией на левой ладони, полностью зажил.

Что-то здесь было не так. Она осторожно двинулась к роще деревьев, которые казались темнее остальных. Как будто тени пожирали их стволы, медленно прогрызая себе путь наверх.

Надя провела рукой по одному из деревьев. Кора осыпалась от ее прикосновения, обнажая белую древесину, и по пальцам потекла кроваво-красная смола.

Дело плохо. Ее первой мыслью было схватиться за четки. Вацлав должен знать, что происходит. Но с замиранием сердца она осознала, что никто не откликнется на ее зов. Она осталась совершенно одна.

Ей не помогут ни боги, ни богини, ни высокомерный транавийский юноша, который знал слишком много.

Осталась только Надя.

Простая девушка, внутри которой открылся таинственный источник темной магии, – против надвигающегося конца света.

Сцена I

Париджахан Сирооси

Париджахан не могла припомнить ни одного случая, когда Рашид так злился на нее.

– Дело не в том, что ты рассказала Малахии, – раздраженно выпалил он. – Я могу это понять. Дело в том, что ты не рассказала мне.

Она скрыла от него абсолютно все. Послания, письма, отчеты, которые попадали к ней в руки. Девушку умоляли вернуться в Аколу и обещали, что любые проступки будут прощены, а ее статус – восстановлен. Что все вернется на круги своя, как было до ее побега.

Надя покинула фермерский дом, не сказав ни слова. Вскоре после этого ушла и Остия, а Катя последовала за ней. Париджахан села напротив Рашида. Она избегала его – избегала этого разговора – с того момента, как они сбежали из леса.

Письма от ее Траваша были разложены на столе, а она не могла оторвать глаз от Рашида, который потирал свои предплечья, испещренные странными отметинами и ужасными порезами. Они розовели на его бронзовой коже, совершенно отказываясь заживать.

– Ты все ему рассказала? – спросил Рашид.

Париджахан покачала головой:

– Я боялась, что он невольно меня выдаст, если будет знать слишком много.

Рашид склонил голову, молча соглашаясь с ней. От него исходила ледяная ярость, но Париджахан не хотела вступать в перепалку. Она понимала, что ссора ничего не решит.

– Что вы с ним задумали? – спросил он. – Только не говори, что ничего не планировали.

Париджахан настороженно посмотрела на Рашида. Он выглядел измученным. Длинные черные волосы, завязанные в хвост, делали тени под его глазами еще более заметными. Она знала Рашида большую часть своей жизни. Он был рядом с ней все это время. Ей не стоило держать его в неведении.

– Ты помнишь свой дом? – спросила она.

Рашид нахмурился, недовольный тем, что она ответила вопросом на вопрос, а затем нерешительно кивнул головой. Это был не тот ответ, которого хотела Париджахан. Она напряженно ждала, не решился ли он сказать что-нибудь еще. Раньше он делился с ней смутными воспоминаниями о своей семье, но ей нужно было что-то более определенное. Когда напряжение в Аколе достигнет апогея, к кому он присоединится? Будет ли Рашид хранить свою верность дому Сирооси или переметнется на сторону Янзин Задара?

– Обрывками. Я почти ничего не помню, – ответил он. – Почему ты не доверилась мне, Пардж? Что я сделал не так?

Но он здесь был ни при чем. В том, что произошло, была виновата только сама Париджахан и ее страна.

Рашид вгляделся в ее лицо, и его теплые глаза потускнели от обиды.

– Понятно, – только и сказал он с отвращением в голосе.