Благословенные монстры

– Катя… я не… – Надя вздохнула. – Да. Именно так.

Катя выслушала ее признание с совершенно беспристрастным лицом, и Надя не знала, чего от нее ожидать.

– Это из-за Черного Стервятника? – спросила она. – Из-за него ты зашла так далеко, что теперь боишься виселицы?

– Скорее всего, меня сожгут на костре, – возразила Надя. – Нет. Конечно, он тоже принял в этом участие. Он задавал очень неприятные вопросы, на которые у меня не было ответов, но я бы оказалась в этой ситуации и без его помощи.

Надя сама не знала, насколько правдивы ее слова, но ей хотелось в них верить. Обратное означало бы, что Малахия обладал слишком большой властью над ее судьбой. В конце концов она бы задала себе те же самые вопросы. Она была чертовски любопытна, и это привело ее к падению.

– Я сделаю все, что в моих силах, Надя, – произнесла Катя после долгой паузы, повисшей в холодном воздухе.

Первые лучи рассвета начали пробиваться сквозь деревья, и Надя коснулась своей почерневшей руки, со страхом думая о том, какие испытания ждут их впереди.

9

Малахия Чехович

«Его пальцы цепляются, царапаются, хватаются за все, что он может утащить себе в пасть, желая утолить свой бесконечный голод».

    Волхожникон

Малахия не привык быть один. Даже в Соляных пещерах были другие Стервятники. В любое время он старался окружать себя людьми. Его всегда мучило одиночество, но в компании других становилось немного легче: Стервятники, Рашид и Париджахан, странный отряд калязинской царевны, Надя…

Он закрыл глаза и упал в гниющие цветы, чувствуя, как немеют ноги. Малахия не осмеливался коснуться той магической нити, что соединяла его с другими, но не сомневался, что эту связь не разорвет даже смерть. В нем бурлило слишком много силы, не принадлежащей ему. Силы, которую он не мог контролировать. Странная, темная магия Нади. Тяжелое присутствие Чирнога. Их энергия сливалась в единый поток, и он не понимал почему.

Малахия запустил пальцы в волосы. Он должен был умереть.

Он умер. Часть него осталась на той горе, и он никогда не вернет ее обратно. Чего стоило его воскрешение?

Насколько древний этот бог, который поселился у него в голове? Что он видел?

Что он сделал?

Кого поглотил?

Эта мысль поразила его, как удар грома. Он подумал о своем голоде. Постоянном, ненасытном, безумном. Подумал о тьме, абсолютной и беспросветной.

Малахия задумался о том, кем он стал.

Судя по тишине, бог не всегда подслушивал его мысли. Это было важное наблюдение. Да, Малахия не мог совладать с древним божеством, но он еще не проиграл этот бой. Может быть, долгий сон ослабил Чирнога. Как бы там ни было, он еще не уничтожил Малахию.

Ему требовались ответы. Ему нужно было…

– Выбраться отсюда, – произнес он, вставая с земли.

Не обращая внимания на постоянные изменения в своем теле, он поднялся по лестнице. К счастью, снаружи было темно, и, хотя Малахия не хотел покидать церковь, защищавшую его от проклятого леса, он знал, что должен это сделать.

Как он вообще здесь оказался? Как позволил втянуть себя в этот кошмар? Ему не следовало покидать Гражик. Не следовало уходить из Соляных пещер. А самое главное – не следовало слушать Надю.

Ему не следовало в нее влюбляться.

«Что ж, с этим покончено».

Он должен был перестать думать о ней. Пусть она считает, что он мертв. Пусть живет со своей праведной, как ей кажется, яростью. Он так устал. Ему предстояло так много сделать.

Так низко пасть.

Бесконечный голод, грызущий его изнутри, был вызван не просто долгим отсутствием пищи. Это было что-то древнее, старое, но при этом слишком знакомое. Малахия старался игнорировать это ощущение, иначе просто сошел бы с ума.

Наконец он ступил за порог церкви. Лес больше не давил на него. Было слишком темно, деревья стояли слишком близко друг к другу, а холодный ветер пронизывал его насквозь и пробирал до самых костей.

Оказавшись на поляне с приземистой хижиной, он тяжело вздохнул. Он знал это место. Малахия подумывал о том, чтобы повернуть обратно и углубиться в чащу, но какое-то усталое смирение подсказывало ему, что этого не избежать. Вот почему лес был так снисходителен.

Стоило ему приблизиться, как хижина начала двигаться, словно дышащее существо. Он миновал ворота с насаженными на колья забора черепами. На его вкус, слишком белыми, что говорило об относительной свежести костей. Дальше Малахию ждал маленький сад с человеческими пальцами, воткнутыми в сырую землю. Понадеявшись, что все это лишь игра его воображения, он постучал в дверь.

Она открылась сама собой, приглашая его зайти в темноту. Малахия закрыл глаза: к сожалению, он уже знал, что его ждет. Лучше встретить это с достоинством.

– Czijow, Пелагея, – поздоровался он, переступая порог. – И как тебе всегда удается оказываться именно там, где мне не хотелось бы с тобой встретиться?

– Мог бы и не заходить. Мне нравилось смотреть, как ты бесцельно бродишь по лесу.

Он оказался в ее гостиной, той самой, из башни в Гражике, но при этом совершенно другой. На некоторых черепах еще висели куски плоти, а в котле бурлило какое-то варево. Ведьма выглядела старой: ее седые кудри были зачесаны назад, а лицо избороздили морщины. Она оглянулась через плечо, прежде чем снова повернуться к огню.

– Ты принес с собой мерзкий привкус. А ну-ка закрой дверь.

Малахии страшно захотелось уйти, но дверь захлопнулась до того, как он успел к ней прикоснуться.

Что ж, теперь ему придется остаться.

– Ты один? – Пелагея наморщила лоб. – Присядь, мальчик. Нам есть что обсудить.

Вот чего ему совсем не хотелось.

– Никогда не думал, что тебе приятно мое общество, – сказал он, но все равно опустился на стул.

Они с ведьмой никогда не ладили. Пелагея никогда не отвечала на его вопросы, и он ненавидел ее за это. В свою очередь, Малахия постоянно нарушал законы этого мира, чем страшно злил ведьму.

– Ты приносишь за собой смерть. Нет, нет, еще хуже. Что-то другое, – она задумчиво склонила голову. – Что ты наделал?

Он открыл рот, не зная, что ответить, но ведьма лишь махнула рукой. Зачерпнув вязкой жидкости из котла, она протянула ему полную миску.

– Не хочешь супа?

Из его груди вырвался стон. Малахия был так голоден, что, потеряв остатки самообладания, с отчаянием выхватил миску из ее рук. Пелагея не сводила с него пристального взгляда, пока он жадно пил густую, обжигающую похлебку.

– О, я так и думала, – тихо сказала она.

Выпив все до последней капли, он снова почувствовал себя опустошенным. Голод царапал его изнутри, а во рту оставался едкий привкус железа, крови, плоти и желания.