Миска со звоном упала на пол. Малахия дернул себя за волосы и, прижав ладони ко лбу, медленно выдохнул сквозь сжатые зубы. Неужели это и есть он?
– Наконец-то проявилась твоя истинная сущность, – сказала Пелагея. – Я думала, что ты сможешь это перебороть, но в конце концов мы все уступаем своей природе.
Он упал на колени и согнулся пополам, прижимая руки к лицу. По его ладоням потекли слезы.
– Что ты со мной сделала?
Помимо обжигающей боли, к нему пришло мучительное осознание: его голод невозможно утолить, а грызущая пустота, которую он так осторожно подкармливал, наконец превратилась в зверя, который уничтожит его изнутри.
– О, дитя, я ничего не делала. – Старуха подобрала миску и снова наполнила ее, а затем опустилась на колени рядом с Малахией. – Это не облегчит твои страдания, но, по крайней мере, утолит смертный голод. Думаю, я догадываюсь, что с тобой случилось. Я ожидала, что она использует свою силу на… ком-то другом, но, должно быть, умереть и воскреснуть – это очень тяжело.
Малахия медленно поднял голову. Он вытер глаза дрожащей рукой и нерешительно принял у нее миску.
– Не знаю, что здесь происходит, но это подозрительно похоже на помощь, – сказал он, стараясь пить медленнее, чем в прошлый раз.
Пелагея отстранилась, глядя на реликвии, вплетенные в его волосы.
– Ты говоришь так, словно это случается впервые.
Между ними воцарилась тишина. Ведьма была права: Малахии не стало легче, но, когда миска опустела, его дрожь немного утихла.
– Что это? – спросил он.
– Ты знаешь, sterevyani bolen, ты всегда знал. Ты хранил это в тайне всю свою жизнь, подкармливал это магией, знаниями и обещаниями великого будущего. Убеждал себя, что однажды все станет лучше.
Малахия всегда лелеял эту надежду. Он мечтал, что когда-нибудь его жизнь не будет лишь чередой боли, несчастий и вечного голода. На мгновение он закрыл глаза и потер переносицу.
– Ты облегчил ему задачу, – Пелагея смотрела сквозь Малахию, словно не видела его. – Он нашел крошечные осколки твоей души – те немногие, что у тебя остались, – и превратил их в пыль. Маленький божок, маленький бог хаоса, маленький мальчик, который забрел так далеко от дома. Чирногу даже не пришлось прилагать усилия. Ты сдался. И все же у тебя осталось кое-что для меня.
Малахия вздрогнул.
– Но разве это важно? Ты хотел освободиться от богов, и кто же ты теперь?
– Не бог, – хрипло ответил он.
– Нет, нет, нет и да. Да, мой мальчик. И то, и другое. Все и ничего. Как много ты поглотишь, прежде чем насытишься? Как много уничтожишь?
– Я хочу мира, – прошептал Малахия.
– Лжешь самому себе? Я удивлена.
По крайней мере, у него было имя, которое можно связать с богом. Для Малахии оно ничего не значило. Он смутно помнил, что Катя рассказывала Наде о Чирноге, но он не слушал. Как завороженный, он наблюдал за тем, как лесной свет играет на светлых волосах Нади. Золото, мед и снег.
– Ты и правда здесь или это посмертное наказание за все мои грехи?
Пелагея засмеялась.
– Я так же реальна, как и ты.
– Просто хотел удостовериться.
– Зачем ты здесь? – наконец спросила она, опускаясь на стул. – Ты никогда не хотел моей помощи. Сомневаюсь, что теперь что-то изменилось.
Малахия нахмурился.
– О чем это ты? Я здесь, потому что твоя избушка появилась передо мной.
– Она не показывается людям, которые этого не хотят.
Может, он и хотел помощи, но точно не от враждебной калязинской ведьмы.
– Не думаю, что тебе хочется мне помогать, – ответил Малахия. В конце концов, Чирног был опасным противником.
– Ты зашел так далеко, но так и не понял, что моя воля и мои желания принадлежат только мне одной и не связаны с каким-то фанатичным чувством места или цели. Тебе стоит поменьше думать о своей стране и сосредоточиться на том, что на твоем теле только что открылось тринадцать – нет – пятнадцать глаз.
– Какое бестактное замечание, – сказал он с подчеркнутой строгостью.
Пелагея всполошилась.
– Еще посетители? – пробурчала она. – Мне нужно насадить больше голов на забор. Можно использовать твою?
– Нет, – Малахия старался не паниковать. Кто еще может быть здесь? Он понял, что даже не знает, в какой части леса они находятся. Скорее всего, где-то недалеко от калязинской деревни, жители которой время от времени набредали на избушку ведьмы. И все же ему стоило куда-нибудь спрятаться.
– О нет, оставайся на месте, – махнула Пелагея рукой. – Я так давно хотела поговорить с вами обоими!
Малахии это совсем не понравилось, и он приготовился бежать. Но в дверях показалась высокая фигура незнакомой девушки с усталым лицом. Они с ведьмой обменялись парой неразборчивых слов, и незнакомка в ярости бросилась прочь. Через несколько минут в избушку втолкнули еще одного человека.
Вот дерьмо.
– Вот дерьмо, – сказал Серефин, уставившись на Малахию из-за плеча Пелагеи.
Перед ним стоял Серефин Мелески, высокий и бледный. Король Транавии выглядел так, словно его протащили через ад и вернули обратно. Его каштановые волосы сильно отрасли и растрепались, на левом глазу была повязка, закрывавшая половину лица, а другая половина пестрела многочисленными порезами. При мысли, что этот невыносимый идиот – его родной брат, Малахия испытал странное потрясение. Старший брат. У него был старший брат.
Старший брат, который ударил его кинжалом и оставил умирать на горе.
Пелагея радостно захлопала в ладоши, незаметно превратившись в их ровесницу.
– Ох, как же мы повеселимся!
10
Серефин Мелески
«Что-то произошло. Иногда боги говорят, но не так, как прежде.
Я собираю записи, пытаюсь сложить кусочки воедино, но… Чего-то не хватает. Что-то исчезло навсегда».
Отрывок из дневника Иннокентия Тамаркина