Задумавшись, Надя чуть не проглядела, как царевна неловко переминается с ноги на ногу, и внимательно посмотрела на Катю, которая явно избегала ее взгляда.
– Где священник? – повторила она.
– Он не захотел с тобой разговаривать, – ответила Катя.
Надя растерянно заморгала:
– Что?
– Говорят, что с тех пор, как ты появилась в городе, иконы начали плакать. – В кулаке царевна сжимала несколько скомканных бумажек.
По Надиной спине пробежал холодок. Она и не заметила, что в церкви что-то было неладно.
Старательно отводя взгляд, Катя присела на корточки, чтобы осмотреть другую могилу.
– Я собирала отчеты в каждом городе и деревне, через которые мы проезжали. Все они говорят об одном и том же. Иконы плачут, и не всегда обычными слезами. В Гажденвии статуи, посвященные Вецеславу, Божидарке, Миесте и Алене, плакали кровью, что довольно необычно. А статуя Маржени начала разрушаться.
К Надиному горлу подступила тошнота.
– Есть еще кое-что, – сказала Катя, откидываясь на пятки и глядя на Надю снизу вверх.
– Расскажи мне.
– Древний тополь, который веками защищал город Чезечни, загорелся. В холмах Вольтек нашли тела целого монашеского ордена, и никто не может объяснить, как они умерли. Фермеры, которые разводят скот возле озер Йевештри, сообщили, что все их стада утонули.
Каждый отчет ударом обрушивался на Надю.
– И зима, – прошептала она.
– И зима, – согласилась Катя. – Но единственное происшествие, которое можно напрямую связать с тобой, – это плачущие иконы, – она перевела взгляд на Надину руку, спрятанную под перчаткой. Это была очень дорогая кожаная перчатка, но царевна все равно за нее заплатила. – Я думала, что ты клирик. Теперь я начинаю сомневаться.
– Я все еще клирик.
Но при этом она была кем-то еще. Надя подозревала, что Катя рассказала ей далеко не все, но не была уверена, что ее сердце выдержит такой поток новостей.
– Стервятники выдвинулись на фронт, – продолжила Катя. – Может, ты и сделала что-то с магией крови, но на них это не подействовало.
Разве такое возможно? Знания о магии крови стерлись из памяти людей, как будто их никогда и не существовало. Надя посмотрела на Остию, которая явно обдумывала эту мысль.
– Стервятники созданы из магии, – сказала она. – Они не просто маги крови. Если бы исчезла магия, они бы исчезли вместе с ней.
– Тогда почему этого не произошло?
– Малахия мог бы ответить на этот вопрос, – пробормотала Надя. Она не осознавала, что сказала это вслух, пока не увидела, что две другие девушки изумленно уставились на нее.
– Я же предупреждала, что его не стоит упоминать, – сказала Катя.
– Никто в Калязине не знает его чертово имя, – огрызнулась Надя. Ей нужно было поговорить с Живией. Она не хотела, чтобы Стервятница встречалась с Катей, но попытаться все равно стоило. – Что это за бумаги?
Катя взглянула на скомканные бумажки у себя в руке.
– Листовки из церкви. Похоже, эпоха магии подошла к концу. Время клириков истекло, и теперь мы можем лишь обратиться к церкви за наставлением.
Надя сглотнула. Этого следовало ожидать.
– Я возвращаюсь в церковь, – сказала она. – Встретимся позже.
Катя коротко кивнула. Остия выглядела так, словно не хотела оставлять Надю в одиночестве, но в конце концов ушла вместе с царевной.
«Хорошо. Один из вас должен со мной поговорить. Кто угодно».
Надя зашла в святилище. Внутри было пусто, воздух казался спертым, а свет словно… потускнел.
Иконы плакали кровавыми слезами.
12
Малахия Чехович
«Я слышу шепот в ночи. Мне казалось, что это всего лишь сны, но они стали такими настойчивыми. То, что они говорят… Есть ли правда в этих словах? Есть ли правда в том, что сказала Одета? Все, за что мы боремся, – это ложь?»
Отрывок из дневника Селестины Приваловой
Когда Серефин вернулся, его кожа посерела и казалась почти зеленой. Он молча сел обратно на свой стул. Пока его не было, Пелагея не переставала бормотать какую-то бессмыслицу, то и дело поглядывая на Малахию, словно убила бы его на месте, если бы могла. Атмосфера в избушке становилось все более недоброжелательной.
– Ох, – сказал Серефин. – Он исчез.
Малахия потер свою ладонь.
– Так бывает. Не переживай, он еще вернется.
Серефин выглядел так, как будто его снова тошнит.
– Убирайтесь, вы оба, – сказала Пелагея. – Мне нужно подумать. Спланировать. Не надо так жалобно на меня смотреть, – огрызнулась она на Серефина. – Я найду вас, если понадобится. Сейчас у вас есть проблемы посерьезнее. Я не единственная, кто знает о том, что пробудилось, и у той ведьмы, которая ждет снаружи, весьма неприятная компания.
Внезапно ее хижина исчезла, а Малахия и Серефин остались одни на темной поляне. Серефин торопливо вскочил на ноги, чтобы отойти подальше от своего младшего брата. На мгновение Малахия задумался, а затем перевернулся, уткнувшись лицом в траву, и замер на месте.
Тишину, повисшую над поляной, нарушал только шелест сухих листьев.
– Я думал, что ты будешь злиться, – сказал Серефин.
Злился ли Малахия? Да, очень. Со стороны Серефина было нечестно ударить его прямо в тот момент, когда он наконец начал вспоминать все, что у него отняли. Если подумать, то вонзать нож ему в сердце было в принципе нечестно.
Но он жив. Куда бы ни вела его судьба, он не хотел идти по этому пути в одиночку. Все было очень запутанно и очень громко. Он привык к тому, что его эмоции проявлялись слишком сильно и громко, но теперь стало еще хуже. Его ярость никогда не выражалась прямой агрессией, поэтому мысль о том, чтобы наброситься на Серефина, попросту не находила в нем отклика. С его точки зрения, было бы намного интереснее составить запутанный план, который приведет Серефина к полному краху, но эту идею можно отложить на потом. В будущем месть могла стать необходимым инструментом. Малахия не знал, чего хочет Серефин, но братоубийство явно входило в перечень его интересов.
– Пожалуйста, больше не протыкай меня кинжалом, – сказал Малахия, не поднимая лица от земли.
Он услышал, как Серефин вздыхает и тяжело опускается на траву рядом с его головой.