Ночной поезд

Алан пожелал мне спокойной ночи, и они ушли. Притворяясь, что меня здесь нет, Оливия стремительно пронеслась мимо и вышла на новый, но уже грязный ковер лестничной площадки.

В течение получаса я разговаривала с Сэмом, изумленная тем, что мне еще не доводилось уезжать из дома на целые сутки. Пока мы болтали, я расхаживала по квартире – до гостиной и обратно, – в которой было светло даже ночью благодаря уличному освещению. Я зашла в крохотную кухню, где взяла оливку, кусок питы, обмакнутой в хумус, а затем, во время третьего обхода квартиры, налила себе еще вина.

– Чем ты занимался? – спросила я, ненавидя свой покровительственный тон. Сэм, похоже, его не заметил.

– О, знаешь, плохо спал без тебя. Кровать слишком большая. Некому жаловаться, когда я заворачиваюсь в одеяло. Все без тебя не в радость.

– О, я понимаю. У меня то же самое.

– Я ни на что не годен, когда один. – Сэм начал говорить быстро, его подавленное огорчение выплескивалось в потоке слов: – Лучше бы мы этого не делали, Лара. Это ошибка. Лучше бы мы вместе посмеялись и назвали это абсурдной затеей. Лучше бы мы поставили нас самих, тебя и меня, выше денег и всего прочего. Лучше бы ты была здесь, со мной. Все это неправильно.

– Я знаю. – Я сказала это не просто для того, чтобы ему стало легче. Несмотря на то что Лондон сегодня был волнующ, а пребывание на работе – возбуждающим и удивительным, мне вдруг захотелось оказаться в Фалмуте, в нашем маленьком домике над доками, с Сэмом. С ним я чувствовала себя в безопасности. Я вдруг ощутила, что он и наш дом – это мое убежище, уютная тихая гавань сразу в нескольких отношениях. – Я вернусь в субботу, – напомнила я.

– Но сейчас только понедельник!

– Конец понедельника. А я приеду в самом начале субботы. Время пролетит быстро. Ты привыкнешь. Ты можешь сколько захочешь смотреть «Человек и еда»![17 - Американское сериальное телешоу.] Можешь оставлять поднятым сиденье унитаза. – Я замолчала, потому что заметила, как жалостливо это звучит.

– Угу. – Несколько секунд мы оба молчали.

– Так что… – произнес он наконец в тот самый момент, когда я произнесла: «И…» Мы неловко замолчали, каждый ожидая, чтобы другой продолжил.

– Продолжай, – сказал наконец Сэм. Мы оба рассмеялись, и напряжение ушло.

– Я просто хотела сказать, что тебе, в отличие от меня, не приходится жить с Оливией. Ты, по крайней мере, в нашем доме. Давай пойдем куда-нибудь пообедать в субботу. В какой-нибудь симпатичный паб.

– Да. – В его голосе наконец прозвучала решимость, и мне это понравилось. – Да. Я закажу столик в «Пандоре» или «Феррибоуте».

Это наши любимые пабы в окрестностях Фалмута, оба расположены на воде. «Пандора Инн» – на берегу речки Рэстронгуэт; крытый тростником паб, который сгорел, затем чудесным образом вновь открылся почти в точности в том же виде. У него есть причал, к которому в солнечные дни пришвартовываются лодки, а те, кто на них приплыл, заходят в паб пообедать. Там же дети ловят крабов и швыряют их в пластиковые ведра.

А паб «Фэррибоут» расположен в устье Хелфорда (это часть долины, затопленная морем), в сельской местности Фрэнчменс-крик. Там речной пляж, зеркальная водяная гладь и лодки до самого горизонта, а паром, давший название пабу[18 - Феррибоут – паром (англ.).], целый день возит людей на прогулки по реке. Оба паба – рай умиротворения: это такие места, где ничего плохого не может случиться. Иллюзорные, тихие миры, населенные исключительно обеспеченными и успешными людьми. В прошлый раз, когда мы ездили в «Фэррибоут», я разглядывала окружавшие нас семьи состоятельных отдыхающих, их здоровых детей, со знанием дела чистящих креветки и пьющих натуральный лимонад, и убеждала себя, что в мире полно печали, что люди ужасно несчастны в браке, что они заводят интрижки, слишком много пьют и имеют пристрастие к азартным играм, что многие жизни на грани распада, что семьи разбиваются, а бизнес банкротится.

В конце концов я стала главным образом смотреть так на нас с Сэмом. Для посторонних мы, должно быть, выглядели идеально: пара на четвертом десятке лет обедает вместе в прибрежном пабе. Никто бы не узнал по внешней картинке, что наша третья попытка экстракорпорального оплодотворения провалилась и мы стараемся смириться с мыслью, что у нас никогда не будет собственного ребенка, что у нас многотысячный долг и один из нас относится гораздо более спокойно к мысли о бездетности, чем другой.

И когда затем я посмотрела вокруг, то уловила отчаяние в уголках людских глаз, их страдание, фальшивые улыбки, которые они демонстрировали друг другу. Я увидела, как люди пытаются тайком писать эсэмэски под столом, но расстраиваются, что нет приема. От этого мне захотелось кричать, и я пожалела, что не запрятала подальше свой цинизм.

– Это было бы чудесно, – сказала я. – Где тебе больше захочется. Буду ждать этого с нетерпением.

– Как прошла встреча с Оливией? – спросил Сэм, и мне стало приятно, что кто-то еще, кроме Леона, искренне об этом беспокоится. – Она тебе досаждает?

Я выдавила смешок.

– О, все в пределах терпимого. С этим нетрудно справиться, избегая друг друга. Да. Кстати о сестринском примирении, на которое я надеялась. Этого, похоже, не произойдет. Сегодня вечером она ушла гулять с симпатичным мускулистым мужчиной, который очень мило ко мне отнесся. Это прекрасно.

– Не поддавайся на ее штучки, ладно?

– Я знаю.

– Я люблю тебя, Лара. Это единственное, что имеет значение, верно?

Все остальное детали.

– Да, ты прав.

Я дала отбой. Затем приняла душ, зная, что если сяду расслабляться в ванну, то потрачу слишком много воды, и Оливия, придя домой, найдет меня там и начнет ворчать. Я вылила оставшееся в бокале вино в раковину, тщательно помыла посуду, затем закрылась в своей крохотной комнатке и ненадолго заснула, рывком проснувшись, как только ключ сестры повернулся в замке. Я слушала, как она, производя разнообразный шум, ходит по квартире. До меня доносился запах тостов, которые она готовила. И я пожалела, что не могу встать и присоединиться к ней.

Внезапно донеслись ее рыдания. Кажется, Оливия старалась их подавить, но тщетно. Я слышала ее прерывистое дыхание. Часы показывали три утра. Мне хотелось снова заснуть, но ошеломление было слишком сильно. Оливия плакала все горше и горше. Это надрывало мне сердце.

Ей не понравится, если я подойду к ней, поэтому я не вставала. Я лежала в кровати, слушала, как она плачет, и притворялась, что сплю.

Глава 5

Октябрь

Пятничная ночь на Паддингтонском вокзале – это единственное время, когда я искренне и без всяких посторонних мыслей бывала счастлива. Я с нетерпением ждала этого времени всю неделю и, сходя с поезда в Труро, начинала ждать воскресной поездки обратно. От осознания этого стало не по себе. Так не должно быть, но так есть.

Я проталкивалась сквозь толпу. Вокзал в пятницу иной, чем в понедельник: воздух полнится предвкушением. Люди едут домой с работы и не собираются возвращаться на нее завтра; или же отправляются на уик-энд, с упакованными сумками, настроившись на развлечение.

Я шагала по диагонали через толпу, с нетерпением ожидая встречи с друзьями. Затем я остановилась. На какой-то момент возникло чувство, будто кто-то идет следом, и этот кто-то так близко, что может протянуть руку и коснуться меня, желая причинить вред. Чье-то недоброжелательное присутствие стало осязаемо почти физически: даже показалось, что кто-то действительно до меня дотронулся, легонько, почти не ощутимо. Я обернулась и окинула взглядом людей в толпе, их лица, но ничего подозрительного не заметила. И поблизости я никого не обнаружила. Большинство людей шли в разных направлениях или стояли неподвижно, тем временем как я спешила мимо. Но кто-то там все же был. Что-то там было.

«Не было, – сказала я себе. – Никого там не было. Ты вбила себе в голову вздор. Такое и раньше случалось». Порой я ощущала нечто, чей-то взгляд на себе, чьи-то глаза поблизости и вздрагивала, уверенная, что за мной следят и вот-вот произойдет нечто страшное. В такие моменты я чувствовала, будто иду по натянутому канату, как Филипп Пети[19 - Французский канатоходец, снискавший славу в 1974 г., когда прошел по канату, натянутому между Башнями-близнецами в Нью-Йорке.] между башнями, и шатаюсь.

Я прошла прямо к залу ожидания первого класса, показала свой билет женщине, читавшей газету «Метро» и встретившей меня беглой улыбкой, и присоединилась к остальным пассажирам, ожидающим ночной поезд.

Из моей маленькой банды я пришла первая, поэтому взяла пластиковую бутылку газированного напитка и маленький пакетик с двумя печеньями и села ждать. Я все еще дрожала, несмотря на то, что ничего не произошло, и схватилась за телефон, чтобы хоть чем-то занять себя.

Я написала Сэму, где нахожусь. Прибавив, а затем удалив тираду о последней хамской выходке Оливии (бросившей в мою спальню сломанную микроволновку), я стала смотреть на заголовки новостей, которые появляются в виде неуклюжих субтитров в нижней части приглушенного телевизора, показывающего новостной канал «Би-би-си».

– Лара, – услышала я голос Элен. Она села рядом со мной и принялась копаться в своем чемоданчике, при этом постукивая пальцем по экрану айфона и время от времени заправляя волосы за уши. – Добрый вечер. Счастливой пятницы.

– Привет, – отозвалась я, открывая свои печенья и радуясь, что теперь жду не одна. – Удачная неделя?

– Прекрасная, спасибо. А у тебя? Как там твоя сестра? – Элен посмотрела на меня, прищурившись. Поскольку она знала Оливию только с моих слов, то считала ее совершенной ведьмой. Я постоянно старалась смягчать свои рассказы, прибавляя нечто вроде: «Я уверена, если бы вы спросили ее, у нее бы оказался совершенно другой взгляд на вещи», – но на Элен и Гая это не производило никакого впечатления.

Я бегло осмотрелась, ища глазами Гая.

– О, сама знаешь, – отмахнулась я.

– Заведи свое собственное пристанище! Я, понимаешь ли, намерена повторять это, пока ты не послушаешься. Ты самостоятельная женщина, на хорошей работе. Ты зарабатываешь и вполне можешь снять себе студию. Не так уж это и дорого. Тебе лучше было бы разорвать эти нездоровые отношения.

Я вздохнула. Элен, как я поняла за короткое время знакомства, всегда говорит то, что думает. И она была права.

– Если я скажу ей, что переезжаю, Оливия никогда не даст мне забыть об этом.

Моя собеседница пожала плечами:

– И что? Ты живешь в ее каморке. Она унижает тебя на каждом шагу. Заставляет чувствовать себя дерьмом. Ты не должна там оставаться. Перестрой свою жизнь.

– Я знаю. Я подумаю над этим на выходных.