Евангельские идеалы и исторические реалии церковного пути

2. Евсевий Памфил. Церковная история. СПб, «Амфора», 2005

3. Мецгер. Б. Канон Нового Завета. М. ББИ. 2006

4. Николай Афанасьев, прот. Церковь Божия во Христе. М. 2016

5. Станислав Гондецкий, архиеп. Писания Иоанна. М. 2005.

6. Эванс К. Иисус и Его мир. М. «ЭКСМО», 2015

Православие Златоуста и его врагов

Епископ Дионисий

Вопрос о верности истинному Православию имеет для церковного православного человека важнейшее значение. Безусловной ценностью обладает то православие, которое выражает неискаженное евангельское и апостольское учение в его дальнейшем раскрытии в кафолической традиции, (иными словами, те самые апостол проповедание и отцов догматы, которые Церкви едину веру запечатлеша). Есть внешние признаки такого православия: ортодоксальное догматическое учение, принятое Вселенскими (и некоторыми другими авторитетными) соборами, каноническое право, литургическая традиция. Некоторые полагают, что этого и достаточно, что наиболее полно суть истинного православия выражает сборник анафем на еретиков (чем полнее, тем лучше) и Типикон с Номоканоном, и что сохранять православие означает сохранять верность именно этим книгам. Но даже если бы это было достижимо (хотя практически это не возможно ни при каких условиях), то каким духом вдохновлялось бы такое православие? История Церкви показывает, что при одинаковом вероучении и общем церковном устройстве, в одной и той же церкви, существуют и вступают в конфликт между собой евангельский дух подлинного христианства, и дух фарисейский, еже естъ лицемерие. Фарисейское «православие» имеет такую же древность и такую же наружность, как и православие евангельское, с которым оно борется со времен Христовых.

Более наглядно понять эту проблему может обращение к историческим примерам, к опыту отцов Церкви, которые выражали православие в своей деятельности и в самой своей личности. Именно целостная личность (особенно личность выдающаяся) является носителем определенного духа, именно она выражает наиболее ярко и понятно какую-либо тенденцию или направление в духовной и церковной жизни. И здесь особый интерес представляет св. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский, и его конфликт с представителями иного духовного направления в том же православии. Сам св. Иоанн на 5 Вселенском Соборе был включен в число 20 избранных отцов, а позднее в первую пятерку, именовавшихся отцами отцов, и наконец, в тройку вселенских учителей. До сих пор он является наиболее почитаемым из церковных наставников в православном народе, а также и среди других христианских конфессий. Его авторитет прошел испытание временем и проверку многочисленных исследователей и критиков разных богословских школ, так и не нашедших у него ни ереси, ни какого-либо нравственного пятна. Св. Златоуст – несомненный эталон Православия, можно сказать, наставник всех христиан, кто даст себе труд вникнуть в его необъятное письменное наследие.

Но и среди непримиримых врагов Златоуста, тех, кто осуждал его на «соборе под дубом», жестоко гнал его сторонников, хулил его после его смерти, были те, кто причислены к святым. Главный враг св.

Златоуста – Феофил, патриарх Александрийский, на том же 5 Вселенском соборе включен в то же число 20 избранных отцов, так же, как и еще один противник св. Иоанна – Епифаний, епископ Констанции Кипрской. В наших святцах стоят и другие противники Златоуста, занявшие при его жизни Константинопольскую кафедру – Арзакий и Аттик. Лидер столичного монашества Исаакий, игумен Далматский, лидер сирийского монашества Акакий Веррийский также попадают и в святцы, и в ряды противников Златоуста. Все это разные по характеру люди с установившимися взглядами, с собственным опытом церковной жизни. Их жесткий конфликт со св. Иоанном невозможно свести к личным недоразумениям, тем более что эти люди не примирились со Златоустом при его жизни и до конца своих дней считали себя правыми в борьбе с ним. Знаменитая фраза из послания Кирилла, племянника Феофила, будущего его преемника на кафедре, к Аттику, архиепископу Константинопольскому, говорит сама за себя, как и все это послание: «если Иоанн – епископ, то почему Иуда не апостол?» Значит, все-таки речь идет о борьбе разных идеалов внутри одной ортодоксии и одной церкви. Можно сказать, что налицо разные образцы православия, разные виды христианства, причем несовместимые между собой, взаимоисключающие. И это происходит потому, что из многих частей, вместе составляющих церковную и духовную жизнь, одни учители делают ударение на одном, а другие на другом. И для нашего времени этот конфликт между православием Златоуста и православием его врагов представляет особый интерес.

Церковная школа и ее учителя

Ни одного из отцов Церкви, начиная с апостолов и мужей апостольских, нельзя представить себе в отрыве от школы, которую он прошел. Школа формировала догматические убеждения, метод изучения и преподавания Священного Писания, основанный на миссионерском опыте именно данной школы, определяла самый стиль мышления своих воспитанников. Средние ученики оставались целиком только выразителями взглядов своей школы, по принципу: ученик не выше учителя своего. К выдающимся же ученикам, какими были отцы Церкви, во многом приложимы слова прей. Варсонофия Великого: «святые, превзойдя учителей своих, учили правильно. Но при этом они забыли вопросить Бога, правильно ли учили их учители, и сохранили многое из их учения». Даже самые выдающиеся богословы стояли на плечах своих предшественников, сохраняя многое из их наследия, даже если успели критически переосмыслить преподанный им материал.

Известно, что в IV–V веках важнейшими богословскими школами Востока были Александрийская и Антиохийская. Разница в подходах к богословским проблемам у этих школ оказала важное влияние на догматические споры того времени, тринитарные и христологические. Каждая из школ дала и своих ересиархов, и своих защитников правоверия. Каждая из школ имела свои сильные и слабые стороны, и свои крайности. Тезису одной школы, упрощенно говоря, соответствовал антитезис другой, а кафолическая истина утверждалась в качестве синтеза между этими тезисом и антитезисом. Для продуктивного развития христианского богословия эти школы нуждались во взаимодействии и взаимном дополнении. К сожалению, в реальной истории дело чаще всего сводилось ко взаимному соперничеству и борьбе этих школ и представляемых ими кафедр и, соответственно, воспитанных ими церковных деятелей и предстоятелей церквей.

Александрийской школе были присущи следующие основные черты: а) аллегорический метод прочтения Священного Писания в ущерб буквально-историческому, б) умозрение (феория) в ущерб логике, в) свобода в словесных формулировках, ведущая к определенной неточности и нечеткости в выражениях, г) мистика в ущерб этике, д) предпочтение элементам, заимствованным из неоплатонической философии, перед философией Аристотеля.

Антиохийская школа характеризовалась: а) буквально-историческим методом толкования Свящ. Писания, близким к современному, б) упором на логику рассуждений вместо созерцания, в) строгостью словесных формулировок, особенно догматических, с выяснением смысла каждого термина, г) предпочтением этике перед мистикою, д) заимствованием элементов философии Аристотеля.

Златоуст вышел из Антиохийской школы, которая во многом сформировала его как богослова и экзегета. Учителями его были святители Мелетий и Флавиан, архиепископы Антиохии, а также Диодор, епископ Тарса; все они были борцы с арианством, лидеры «новоникейской партии», столпы 2 Вселенского Собора 381 г. Златоуст был чужд крайностей своей школы, приведших впоследствии к несторианству (отрицанию личностного единения Бога-Слова и человека Иисуса). Он жил более экзегетикой, чем догматикой, особенно же экзегетикой новозаветной (посланиями ап. Павла, прежде всего), причем в ее нравственно-практическом направлении. Абстрактных и отвлеченных тем он избегал. Учителей своих он почитал и искренне любил, и всячески их защищал. Так, став архиепископом Константинополя, он добился от Рима признания Флавиана архиепископом Антиохии (до этого Рим признавал в этом качестве раскольника Павлина).

Показательно, что дружеские отношения остались у Златоуста и еще с одним его учителем, главой риторской школы, философом Ливанием. Известно, что сам Ливаний был однокашником по Афинской академии со св. Василием Великим и Григорием Богословом и сохранял с ними дружеские отношения до старости. Будучи человеком честным и порядочным, Ливаний заступался за гонимых при Юлиане Отступнике христиан, хотя сам христианином никогда не был. Он писал императору, как тоже бывшему соученику по Афинам, письма с осуждением репрессий против христиан, как деянию, противоречащему философии. Ливаний много дал Златоусту в овладении классическим, аттическим языком, письменным и устным, так что своим прозвищем «христианского Демосфена» Златоуст в значительной степени обязан Ливанию. Ливаний ценил Златоуста, как самого способного своего ученика, и хотел иметь его своим преемником по риторской школе. Эти дружеские отношения великих отцов Церкви Василия, Григория и Иоанна с одним из лидеров языческой партии Ливанием показательны не только как общение интеллектуалов той эпохи и их взаимной терпимости при сохраняющихся разногласиях в вопросах веры. Все четверо не допускали принуждения в делах веры и совести. Отцы Церкви в этом отношении обуздывали своих «ревнителей не по разуму», а Ливаний – самого императора Юлиана.

И в отношении других неправо мыслящих св. Златоуст оставался на тех же позициях. Как он сам неоднократно повторял, он боролся с ересью, а не с еретиками, опровергал ложные учения силою слова, а не проклинал людей, воздействовал на их ум и совесть убеждением, но уважая их свободу.

Противоположную картину, причем по всем пунктам, мы видим у Феофила, прошедшего Александрийскую школу. Феофил не был верен собственным убеждениям, но менял свои взгляды сообразно церковно-политической конъюнктуре. В известном тогда споре «оригенистов» с «антропоморфитами» он сначала поддержал первых, затем обрушился на них же с гонениями. В угоду большинству монахов «антропоморфитов» он анафематствовал Оригена и положил начало разорению заложенной им знаменитой школы. Заметим, что в начале IV века при начальниках Александрийского училища св. Петре и Александре основные заблуждения Оригена были исправлены, но лично его самого не трогали. Против личной посмертной анафемы на Оригена выступали самые великие Отцы Церкви: Афанасий, Василий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, воспитанные сами в значительной степени на его трудах. Показательно, как тот же св. Афанасий защищал от обвинений в арианстве одного из учеников Оригена и своего предшественника по кафедре св. Дионисия Александрийского. В этом св. отцы подражали благочестивым сыновьям Ноя, покрывшим наготу отца своего. Пастырская чуткость и сыновняя тактичность подсказывали им, что их предшественники, основавшие христианское богословие, как науку, пролагали новые пути и, как люди, иногда ошибались, но имеют право на снисхождение от потомков, ибо много подвизались за христианское бла-говестие, порой пострадали за него до крови и умерли в мире с Церковью.

Именно этих качеств: чуткости, тактичности и снисхождения, были лишены Феофил и его сторонники. Впоследствии ученик, племянник и преемник Феофила по кафедре св. Кирилл Александрийский откровенно писал: “Когда оскорблен Бог в Его почитании, тогда быть милосердным небезопасно и даже весьма вредно. Пусть тогда исчезнет закон сочувствия и удалится сила естественной любви и все, что относится к человеколюбию, чтобы посредством благочестивой жестокости воздано было почитание Богу. Не благочестивым ли назовешь ты делом, чтобы немилосердно наказывались совершившие неизвинительное отступничество?” (цит. по [3], стр. 387).

Эти слова в значительной степени отражают общий дух эпохи. После императора Константина постепенно ересь стала считаться самым тяжким из всех зол, богопочитание всюду ценилось выше милосердия к ближнему и уважения его свободы. Не избежал такой расстановки ценностей по значимости и сам Златоуст. В его ранних сочинениях антиохийского периода можно найти сходные мысли, особенно в толкованиях на Ветхий Завет. Но дело здесь не в теоретическом суждении по поводу значимости богопочитания, а в конкретных делах людей. А здесь-то и видна колоссальная разница между Златоустом и его врагами.

Последующая история монофизитов, воспитанных в “вере блаженных отцов Феофила, Кирилла и Диоскора”, слишком богата примерами “благочестивой жестокости” и, можно сказать, написана кровью. И первым, кто учил свою паству такому “почитанию Бога”, как словом, так и личным примером, был именно Феофил. В 385 году он руководил толпой, которая разгромила в Александрии языческий храм Серапиум, причем в побоище были сотни убитых и раненных христиан и язычников. В 399 году он опять с вооруженной толпой разгромил в Нитрейской пустыне скиты монахов-оригенистов и опять с убитыми и раненными. Уцелевшие в том побоище монахи, вошедшие в историю с прозвищем “долгие братья”, явились к Иоанну в Константинополь просить убежища, положивши этим невольно начало вражды Феофила к Златоусту. Наконец, вскоре после смерти Феофила толпа его сторонников посреди города забила насмерть известную женщину-философа Ипатию. Насилие было как бы визитной карточкой Феофила. Именно он завел у себя отряд параволанов. Первоначально это были волонтеры, подбиравшие на улицах Александрии нищих, больных и умирающих без погребения, а затем они превратились в личную охрану Александрийского папы, и было их около шестисот вооруженных мужей. В отношении инакомыслящих и, вообще, всех своих врагов Феофил разрешал себе любые средства, никакие моральные ограничения тут не действовали.

Показательно, что на “соборе под дубом” Иоанна среди прочего обвиняли в отказе от насилия по отношению к язычникам и в отказе изречь анафему на Оригена. Златоуст вслед за св. Григорием Богословом исповедовал, что “тайна спасения для желающих, а не для насилуемых”. Свою паству он убеждал “подражать Христу, Который называет своим ближним не священника и не левита, а самарянина, отлученного от синагоги за учение, потому что он оказался милостивым”. Златоуст напоминал, что Павел в своих посланиях употребил слово анафема лишь дважды, и притом не относя его к конкретным лицам. “Апостолы и их преемники, – продолжал святитель, – действительно, получили власть отлучать от церкви, но обличая и отвергая ереси, никто из них не подвергал проклятию людей, не осмеливался произносить такого приговора. Поэтому и церковь, следуя их примеру, ежедневно возносит молитвы о всех заблуждающихся” (цит. по [3, стр. ЗЗЗ]).

Еще св. Василий Великий, ложно обвиняемый в аполлинаризме, писал: “у нас всегда так: кто нам неприятен, тот и не православен”. Проф. Попов комментирует эти слова: “таким образом, прием, столь распространенный в наши дни – сводить счеты с противником на почве догматических укоризн, имеет за собою почтенную давность” [3, стр. 388]. Еще одним противником и антиподом Златоусту был уже упомянутый выше Епифаний Кипрский. Он составил каталог ересей (“Панарий”), где анафематствованы среди еретиков даже греческие философы, жившие до Рождества Христова (например, Платон) и не имевшие никакого отношения к Церкви. Епифаний первым анафематствовал Оригена на Кипрском соборе, как “отца всех ересей”. Прибыв в Палестину, он бестактно потребовал от Иерусалимского епископа Иоанна анафемы на Оригена, а после того, как тот отказался, Епифаний вопреки канонам рукоположил в чужой епархии пресвитера (им оказался брат блаж. Иеронима, причем хиротония была совершена насильно: ставленнику связали руки и заткнули рот). Прибыв по наводке Феофила в Константинополь для борьбы с «оригенизмом», Епифаний точно так же вел себя и в столице: отказался от встречи и объяснений со Златоустом, требовал анафемы на Оригена, совершал в чужой епархии неканонические служения и рукоположения клириков. В отношении тех, кого он счел еретиками (по принципу: не анафематствовали еретика, значит, сами еретики) Епифаний не соблюдал ни канонических правил, ни моральных норм, ни человеческих приличий, публично шельмуя пастырей перед их паствой. Уезжая из Константинополя, он велел передать Златоусту свое «пророчество»: ты умрешь не епископом. И получил ответ: а ты не доедешь до дома. По горькой иронии судьбы, оба пророчества сбылись вскоре.

Но история борца против ересей на этом не закончилась. На иконоборческом соборе 754 г было зачитано письмо Епифания против икон и приведен в пример его поступок в Палестине, где он в чужом храме разорвал завесу с изображением Христа и отдал ее на погребение нищим. Таким образом, Епифаний оказался одним из очень немногих церковных деятелей прошлого, авторитет которых к VIII веку можно было использовать для оправдания иконоборчества. Формально говоря, Епифаний подпадал под анафему 7 Вселенского собора, как именно ругатель святых икон. К счастью, отцы того собора с ним так не поступили, извинив его слова и дела неведением и низким уровнем осознания этого вопроса в его времена. Но все же, слова Христовы, что какой мерой мерите, отмерится и вам, частично оправдались на нем. Он усердно искал ереси у других и по факту впал в ересь сам. При этом определенная связь между отношением к вочеловечению Христову, выражаемому в иконе, и пастырским настроем, не уважающим человеческой свободы, прослеживается. Антропологический минималист в качестве пастыря рвет пополам лик Христа, и таким же образом поступает с человеческой личностью пасомого. Характерно, что в другом своем труде, «Анкорате», Епифаний излагает историю мелетианского раскола в Египте в начале IV века с явным сочувствием к мелетианам, по сути, к таким же раскольникам ультра-правого толка, – в очевидном противоречии со св. Афанасием, хорошо знавшим этих людей и много пострадавшим от них. Для Афанасия «мелетиане» – это новые фарисеи, глубоко испорченные люди; для Епифания – это исповедники, которые лишь слегка «перегнули палку».

Добавим, что со времен Златоуста обвинение в ереси стало мощным средством в борьбе с конкурентами. По византийскому законодательству, ересь была приравнена к уголовному преступлению, и наказание за нее было соответствующим – тюрьма и ссылка.

Соперничество патриархатов

Дело Златоуста вскрыло еще одну больную тему, которая с тех пор и доныне доставляла много бедствий церкви, – соперничество патриархатов, борьба церковных кафедр за первенство чести и власти. Эта борьба часто приводила к церковным расколам, к разделению церковного народа, хотя, разумеется, прикрывалась борьбой за православие или за каноны.

Константинополь был новым городом, основанным императором Константином в 330-х годах на развалинах древнего Византия. Новая столичная церковная кафедра встретила соперничество со стороны старых кафедр. Никейский собор 325 года знал три главных церковных центра: Рим, Александрию и Антиохию (в таком порядке). На Востоке первенство было за Александрией. Ее авторитет был возвышен знаменитой школой и ее учителями, такими предстоятелями, как св. Дионисий, Петр, Александр и особенно св. Афанасий. На Константинопольской же кафедре первые полвека сидели ариане. Но уже с первым православным епископом столицы св. Григорием Богословом начали борьбу преемники Афанасия – Петр и Тимофей. Так Петр прислал епископов, которые в тайне от св. Григория рукоположили ему конкурента, скандально известного Максима-циника. На 2-м Вселенском Соборе 381 года, хотя Максим и был отвергнут, но египетские епископы все-таки добились удаления св. Григория из столицы. При содействии епископов антиохийских новый предстоятель столицы Нектарий добился для своей кафедры равенства чести с Римом («будучи вторым по нем»), чем ущемлялись права Александрии.

Первенство чести не может не сопровождаться определенным преимуществом власти. Первенство епископа предполагает его право собирать соборы и председательствовать на них, определять их повестку, принимать апелляции на нижестоящие церковные суды, производить ревизии – все это в рамках канонического права. Столичный же предстоятель, благодаря близости к императору и двору, получал в свои руки определенный «административный ресурс». Все это рассматривалось Александрийским епископом, как угроза своей власти и своему влиянию. Грехи борьбы с конкурентами своей кафедры стали уже не личными, а должностными грехами, передававшимися по наследству.

Феофил, как человек особо властолюбивый, перевел эту борьбу кафедр на новый уровень, поставив задачу уничтожить самостоятельность Константинопольского епископа и поставить в полную зависимость от себя. Когда после смерти Нектария ему не удалось провести в столицу своего кандидата, он стал искать все способы повалить нового епископа – Иоанна, пришедшего из враждебной ему Антиохии. Ему удалось создать против Златоуста широкую коалицию, включавшую в себя самые разнородные элементы: недовольных столичных клириков, соседних епископов (в том числе низложенных за симонию), бродячих и бесчинно живущих столичных монахов, представителей придворных кругов и чиновничества. К каждому из недовольных Феофил сумел подобрать свой «ключик». Епифания он привлек к себе, как «борца с оригенизмом», монахов и клириков, как их якобы покровитель, соседних епископов, как борец с притязаниями столичной кафедры. Лучшим из этих «ключиков», как всегда бывает, оказался золотой – многочисленные дорогие подарки, «евлогии» (благословения), по сути, взятки, подносимые разным чиновникам и придворным. Поскольку Александрийская церковь того времени была самой богатой в империи, то средств на подкуп коррумпированной столичной бюрократии у египетского папы хватало.

Подкуп столичных чиновников александрийскими патриархами стал со времен Феофила своеобразной традицией, которую после него с новым размахом продолжили его преемники Кирилл и Диоскор.

Профессор Попов справедливо писал: «Обыкновенно говорят: скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты. С не меньшим правом можно судить о человеке, зная, кто его враги. По большей части вражду создают не частные столкновения, – они служат только поводом, а различие моральных типов. Характер открытый, мужественный, способный самоотверженно защищать дело справедливости оскорбляет самим своим существованием лукавого, трусливого и злого эгоиста». Вот и против Златоуста объединились люди порочные, морально неустойчивые, завистливые, которым он не давал ходу.

Иоанн Златоуст объективно поднял авторитет столичной кафедры. Точнее сказать, его преемники старались максимально использовать его посмертную славу для поднятия престижа столичного патриархата, – как и Александрийские папы использовали авторитет св. Афанасия. Но сам Иоанн, как и Афанасий, не желал искусственно поднимать престиж своей кафедры, тем более за счет унижения других и путем борьбы с собратьями по сану. Поэтому он в борьбе кафедр не участвовал; боролись с ним, но сам он с конкурентами не боролся. Он не использовал в своих целях не только столичный административный ресурс и свою личную популярность в народе, но и некоторые вполне легальные возможности. Грязными методами Феофила, такими как подкуп, интриги и клевета, он органически гнушался. Дешевую демагогию и саморекламу тоже не признавал. Он очень ценил церковное единство и ради него готов был пожертвовать своей персоной, как прежде него поступил св. Григорий Богослов, добровольно удалившийся из столицы, когда увидел, что становится причиной разделения на 2 Вселенском соборе.