Песнь призрачного леса

– Хорош. Остыл? Иди домой. – Джесс снова отталкивает буяна подальше от нас. – Или вон лучше ступай старика своего найди.

Но Кеннет не унимается. Он схватывает Джесса за предплечье, и я вижу, что тот начинает выходить из себя. Мне ли не знать этот взгляд. Пытаюсь встать между ними, отгородить их друг от друга, но Кеннет наклоняется прямо к уху брата и говорит что-то… за музыкой мне не слышно. И смеется. Легкая досада на лице Джесса сменяется яростью моментально, в секунду, я глазом не успеваю моргнуть, как он хватает Кеннета за грудки и швыряет вперед с такой силой, что тот, заплетясь ногами, падает затылком на цементный пол. Победителю уже плевать на последствия. Он в ярости падает на одно колено и впечатывает кулак в физиономию поверженного.

– Джесс! – взвизгиваю я и несусь оттаскивать его от Кеннета, но тот, гад, набрался силенок, напрягаясь вечерами, а по выходным и днем, на стройках у Фрэнка.

Кулак опять взлетает в воздух. Я изо всех сил хватаюсь за другую руку Джесса и тяну назад, но без толку. Все больше людей, потеряв всякий интерес к происходящему на сцене, следят за дракой, но вот хоть бы кто вмешался и остановил их. Я уже собираюсь кричать, звать на помощь, но позади меня вырастает чья-то фигура, и эта фигура фиксирует наконец «боевую конечность» Джесса. Вместе мы оттягиваем его от Кеннета, у которого рассечена губа и из носа хлещет кровь. К тому же уже заплывает фингалом один глаз. Но жертве все же удается принять сидячее положение, так что сознание не потеряно.

Джесс извивается, вырывается из нашей хватки, ему мало, хочется еще раз добраться до Кеннета. У меня наконец получается запрокинуть голову и посмотреть, кто им помог. Оказывается, Седар Смит: шляпа с головы слетела, от усилий по сдерживанию моего разбушевавшегося брата на лбу лунным глянцем выступил пот.

Тут Джесс все-таки выворачивается из наших «дружеских объятий» и снова бросается на обидчика, однако его «в полете» останавливает уже с другой стороны длинная жилистая лапа Джима. Отчим обхватывает пасынка за поясницу и, не ослабляя стального захвата, тащит к выходу из кафе. Джесс отбивается, но тщетно.

– Проверь, как там Кеннет, – бросаю я Седару на ходу и пулей лечу за горе-родственниками.

Праздничный грохот «Открытых микрофонов» смолкает позади. Надо не дать этим двоим, по крайней мере, начать мутузить друг друга. Еще один такой взрыв темперамента – и Джесса точно вышвырнут из дома ко всем чертям. Этого допустить нельзя.

Нагоняю их уже почти у самого Джимова грузовичка. Тут Джесс все же вырывается из хватки отчима и принимается что-то ему горячо втолковывать, но тот влепляет парню звонкую пощечину.

Глаза Джесса вспыхивают, потом леденеют, потом затвердевают, как два мраморных шара.

Я рывком втискиваюсь между ними, пока не вышло чего похуже.

– Не смей лупить моего брата! Вообще! Больше! Никогда! – ору я. Потом оборачиваюсь к Джессу. – А на тебя что нашло, черт подери? Зачем ты это все устроил?

– Полезайте в гребаный грузовик, оба, живо, – командует Джим. – Я за Кеннетом.

Джесс меряет меня очень долгим, очень сердитым взглядом, не говоря ни слова, поворачивается, пересекает стоянку и исчезает за углом ближайшего здания. Я остаюсь ждать кого-нибудь и дожидаюсь Джима с Седаром, которые под белы руки тащат еле двигающего ногами Кеннета. Следом за ними мрачно плетется Фрэнк – руки скрещены на груди, на лице озабоченность.

– Позвонить Гарри Джонсу? – предлагает он.

Гарри – отчим Кеннета, а по совместительству местный полицейский чин и друг Фрэнка, естественно. Думаю, его Джиму сейчас хочется видеть меньше всех на свете, не считая самого Фрэнка. Так что он игнорирует вопрос и хмуро обращается ко мне:

– Я же велел сидеть в грузовике.

– Джесс умотал.

Отчиму остается только выругаться.

– Вот. Подруга просила передать тебе скрипку. – Седар с сочувственной полуулыбкой подает мне мой футляр.

Господи, если посмотреть сейчас со стороны, какой мы все «белый мусор»[27 - Американский термин, подразумевающий представителей основного населения США низкого материального достатка и образовательного уровня. Нечто вроде «отбросов», «нищебродов» и тому подобное.] все-таки.

– Спасибо. И за помощь тоже. Только я никуда не еду. – Разворачиваюсь к Джиму. – Меня довезет Орландо. Хочу остаться и посмотреть, кто победит.

Если я вот так просто сейчас отвалю, Сара ужасно разозлится и будет, мягко говоря, разочарована. К тому же я точно не хочу провести ночь в больнице.

Однако вокруг нас по-прежнему вьется Фрэнк, а Джиму уже глубоко плевать на мои личные желания.

– Шейди, разрази меня гром, если ты сейчас же не сядешь в машину… – ревет он.

Больше всего на свете этот человек ненавидит, когда ему перечат на публике, а уж когда рядом его старший брательник, вообще с ума сходит. В общем, по тону понятно, что меня ждет в случае неподчинения.

Вечер и так испорчен. Забираюсь на крохотное заднее сиденье грузовика, на переднее Седар помогает Джиму запихать Кеннета. Потом он еще несколько минут разговаривает с моим отчимом и машет мне через ветровое стекло.

Джим прыгает за руль и хлопает дверцей.

– Какого черта у вас там случилось, что это вообще такое было? – обрушивается он на нас сразу по выезде с парковки.

Кеннет разражается хриплым, каркающим смехом и тут же морщится от боли.

– Ты всегда твердил мне особо не распускать язык. Так вот, я тебя не послушался, – говорит.

Есть у Кеннета такое качество, способное искупить многие другие. Он кретин и урод, но всегда готов признать это.

– Я догадался. Но так по-бычьи на тебя накидываться все равно не следовало.

– И что ж ты ему такое сказал, что так огреб? – наклоняюсь я. – Поначалу он был настроен вполне мирно.

Кеннет отсутствующим взором глядит в окно, куда-то вдаль, за пролетающие мимо на скорости забегаловки.

– Я… уже не помню.

Его отец фыркает:

– Забыл, значит? От стыда или от сотрясения?

До больницы от кафе не больше километра, и прежде чем Кеннет успевает придумать, что ответить, мы уже подъезжаем к приемному покою.

– Шейди, сходи раздобудь этому придурку кресло-каталку.

Я выпрыгиваю наружу и забегаю в здание, а когда возвращаюсь с каталкой, застаю такую картину: Джим вылез из-за руля, стоит на тротуаре опершись на опущенное стекло пассажирского места и прижимает к окровавленному лицу сына кусок скомканной ткани. Более теплых проявлений его отцовских чувств к Кеннету мне никогда не приходилось видеть. Впрочем, за долгие годы наплевательского отношения одной минутой не расплатишься.

Сестра увозит Кеннета сразу в операционную, отчим отъезжает припарковать свой драндулет. Приемный покой почти пуст. Я беру стул, ставлю спинкой к стене. Телевизор над головой работает без звука. Набираю сообщение Саре: «Прости, пришлось уйти. Из-за говнюка Джима. Кто выиграл, не мы?!»

Проходит не меньше десяти минут, и мне уже приходит в голову: наверное, она решила, что хватит с нее нашего семейного цирка с конями. Но знакомый писк все-таки раздается: «Вот только объявили. Выиграл какой-то кантри-поп, бескрылый и плоский, как блин. Жюри унылое говно без вкуса и понятия», – и смайлик: лицо, закатывающее глаза.

«Жа-а-аль», – отвечаю. Мне правда жаль. Я, конечно, не принимаю «Открытые микрофоны» так близко к сердцу, как Сара, но, черт побери, мы же так зажгли, так здорово выступили – обидно продуть после этого. И к тому же меня гложет червячок сомнения – вдруг она винит меня?

Удивительно, кстати, что тогда уж победили не Седар с Роуз. У них классно вышло – даже независимо от песни, все равно классно. Нутром чую – когда-нибудь мне обязательно захочется сыграть с ними, может, даже попроситься к ним в группу. Конечно, сейчас сама мысль о том, чтобы «изменить» Орландо и Саре, вызывает острый укол вины…

Сара опять зависает с ответом – будто на расстоянии читает мои предательские мысли, поэтому я решительно откладываю аппарат. Смотрю местные новости. Очень скоро, естественно, начинаю клевать носом. Волнения от участия в конкурсе, от «Шейди Гроув» в интерпретации Седара и Роуз, от драки с Джессом… К тому же после целой недели погонь за эхом. Я так устала, так устала. Измотана до состояния половой тряпки.

То вскидываюсь, то вновь погружаюсь в дремоту, и впечатление такое, что «облака» тяжелой стерильной больничной атмосферы смешиваются с фантомами моего воображения в какой-то жуткий коктейль из образов. Сперва лежу в какой-то темной комнате почему-то на носилках и усиленно всматриваюсь во мрак, который только сгущается, и нет ему конца. Может, я на дне глубокого колодца? Потом тьма начинает не то чтобы рассеиваться, но двигаться, клубиться вокруг черным дымом. Он обволакивает меня липкой влажностью жабьей кожи, в ответ на что вся моя собственная кожа покрывается крупными мурашками.

Пытаюсь отстраниться, отвернуться, уклониться куда-нибудь в сторону, но носилки уже исчезли, а вместе с ними и сама комната. Теперь посреди пустоты рождается резкий, пронзительный звук – словно кто-то пиликает на вусмерть расстроенной скрипке. Хочу закричать, возопить, но тьма забивает мне рот и застревает в горле. И я напрягаюсь, и корчусь, и бьюсь в ее цепкой хватке, но путы крепки, кляп в глотке сидит намертво, и паника внутри меня растет с каждым мгновением. Я уже не чувствую разницы между ужасным мраком и ужасной музыкой – они слились в единое чудовище, от коего спасения нет.

Тут из темноты возникает рука и трясет меня за плечо – все сильнее, сильнее. Я поднимаю глаза и вглядываюсь в жесткое, угловатое, сильно обросшее щетиной лицо.

– Шейди, – зовет Джим, – просыпайся.