Разбойник Кадрус

– Скорее, скорее! – закричал он полицейским. – Мы арестовали ее. Она наконец призналась!

Полицейские были обмануты. Жандармский мундир, человек в ливрее тюремного рассыльного – все было как следует.

– Послушай, жандарм, – сказал начальник полицейских, – разве жену Кадруса хотят также посадить в тюрьму?

– А вам что за дело, приятель? – с пренебрежением ответил мнимый жандарм. – Можете отправляться восвояси! Ваш караул окончился, начинается мой. Когда дичь в сумке, собака не нужна.

– Какой невежа! – сказал полицейский, отходя от ворот. – Сравнивать нас с собаками! Ты поплатишься мне за это!

Полицейский, в убеждении, что его роль закончилась, когда начинается роль жандармов, свистнул своим подчиненным и скоро исчез в конце улицы.

Жорж и Жанна тотчас вошли в дом, переоделись и приготовились к побегу. Мария тоже хотела с ними ехать. Гасконец надел костюм кучера знатного дома. Белка, переодетый лакеем, должен был сесть на козлах возле него. Он должен был управлять каретой. Мария была в костюме горничной. Жорж и Жанна походили на то, чем действительно были, – на новобрачных. Из Парижа хотели выехать в Орлеанские ворота, а потом повернуть на дорогу в Фонтенбло. Там пробраться в лес, где Кроты, имевшие неограниченное доверие к своему атаману, наверняка ждали Кадруса.

– Я говорил! – сказал Фуше, когда узнал о побеге Кадруса. – Расстрелять надо было – и дело с концом.

«Тем лучше, – подумал Савари, – по крайней мере не одного меня провели эти Кроты, черт их побери!..»

– Тем лучше, – сказал и Наполеон. – Пусть эти негодяи проберутся за границу. Замять это дело, а то редакторы газет станут забавлять Европу за мой счет…

Глава ХLII

Кадрус у своих

Через несколько часов после отъезда беглецы въехали в лес Фонтенбло, к Франшарским ущельям.

Ночь и день в лесу ходили патрули лесных жандармов. В этот вечер или от холода, или из предосторожности, чтобы им не изменили яркие цвета мундиров, жандармы были закутаны в широкие плащи, а шляпы были покрыты клеенкой. Они шли медленно, молча, так что карета наехала на них почти неожиданно. Фоконьяк, однако, постоянно был настороже и первым заметил этот дозор. Не возбуждая подозрений, он должен был предупредить Кадруса и обеих женщин. Гасконец громко захохотал.

– Уж не боитесь ли вы получить насморк, бригадир, что так упрятали свой нос? – сказал он.

– Ты послушай, молодец, – возразил ему на это жандармский бригадир, – сохраняй уважение к должностным лицам.

Кадрус тотчас понял, в чем дело.

– Здравствуйте, жандарм! – сказал он, высунувшись в окно, так что совсем закрыл обеих женщин, которые выросли в этом краю и могли быть узнаны дозорными. – Не встречали ли вы Кротов? Скажите, куда нам ехать, чтобы не встретиться с ними?

– А черт их знает! – отвечал бригадир и прошел дальше со своим патрулем.

– И нам надо убраться поскорее, – сказал Фоконьяк. – Два раза обманывали, в третий раз может сделаться опасно.

Проехав крупной рысью минут десять, Фоконьяк вдруг повернул направо и с необыкновенной ловкостью направил карету по самым трудным дорогам. Доехав до самого таинственного и дикого места в лесу Фонтенбло, места, осеняемого столетним деревом, которое считается современником Карла Великого и носит его имя, Фоконьяк остановил лошадей и подошел к дверце спросить приказаний Кадруса.

– Позови! – сказал тот.

При звуках этого сурового и повелительного голоса обе женщины невольно взглянули на Жоржа. Молодой человек улыбнулся им.

– Понимаю, – сказал он, – но там, где кончается роль кавалера де Каза-Веккиа, начинается роль Кадруса. Теперь вы будете жить вне законов и ждите всего не подходящего под эти законы. А в особенности прогоните страх. Вы в большей безопасности среди моих подчиненных, чем император в своем дворце.

Эти последние слова были сказаны для того, чтобы прогнать ужас, изобразившийся на лицах Жанны и Марии при свисте, которым гасконец огласил лес. Они увидят Кротов, людей, внушавших ужас всем, и невольно задрожали.

Продолжительная тишина последовала за зовом Фоконьяка.

– Позови еще, – сказал Кадрус.

Такой же свист, только пронзительнее прежнего, затерялся в глубине леса. Но ничто не отвечало на этот новый зов. Только птицы, внезапно пробудившиеся, слабо вскрикнули и улетели, да треск сухих ветвей под ногами испугавшихся косуль долетел до слуха растревоженных женщин.

– Никто не отвечает, – осмелились сказать они. – Может быть, узнав об аресте своего начальника, все разбежались?

– Молчать! – сурово сказал Кадрус.

Жанна и Мария повиновались этому приказанию, но задрожали с головы до ног.

– Жена атамана Кротов должна знать дисциплину, – продолжал Жорж тем же тоном. – Когда Кадрус приказывает, никто не смеет говорить.

Трепещущие женщины забились в угол кареты. Крик улетающего рыбного орла пронесся по воздуху. Это Фоконьяк звал в третий раз.

Странное дело! Крик этот, повторяясь вдали, замер на конце долины; потом, как будто птица вернулась в свое гнездо, тот же крик, сначала слабый, послышался, потом усилился, так что наконец как бы раздался над ветвями того самого дерева, под которым стояла карета.

Кадрус не мог удержаться от горделивого движения при ответе на его зов, ответе, доказывавшем слепое доверие к нему Кротов.

Жанна и Мария, уступая любопытству, которое не оставляет женщин даже в самые критические минуты, принялись глядеть во все стороны, но не заметили ничего такого, что обнаруживало бы присутствие человека. Но лицо Жоржа говорило им, что Кроты тут. Но где? Самый опытный глаз не мог бы этого сказать.

– Подойдите, – сказал Кадрус, вышедший из кареты, как только крик совы раздался вдали.

При этом приказании кусты приняли форму, деревья оживились. Скоро Жорж был окружен многочисленной толпой людей, лица которых были закрыты знаменитой маской, похожей на кротовую шкуру.

– Хорошо, – сказал Кадрус. – Вы меня ждали, мои храбрецы?

– Ждали! – отвечали лаконически эти люди, которые обязаны были отвечать как можно короче на вопросы атамана.

– Хорошо! – повторил он. – Вы меня ждали и были правы. Я хотел показать всем тем, кто хочет нас уничтожить, насколько мы выше их безумных угроз. Они говорили, что если бы только узнали страшного атамана Кротов, если бы узнали его приметы… Ну, приметы эти я дал им время снять. Я хотел, чтобы они меня арестовали. Я хотел, чтобы они надели на меня кандалы, чтобы заперли в тюрьму, для того чтобы показать, что приметы, цепи, тюрьма – все должно пасть перед могуществом таких людей, как мы. Показав им, каковы мы, я вернулся сказать вам, что я сделал. Я вернулся к моим храбрецам!

Громкими рукоплесканиями эти слова были приняты. Кроты в своей безумной радости обнимались, смеялись, плакали, бросали ружья в воздух. Это был самый неистовый восторг.

Жанна и Мария при виде неограниченной преданности этих людей к Жоржу опомнились от первого ужаса, который внезапное появление Кротов произвело на них. Движение Кадруса остановило порывы радости Кротов. Сделав знак тому, кто начальствовал во время его отсутствия, он сказал:

– Подойди и расскажи мне, что происходило в то время, как я с своим помощником забавлял судей.

– Сначала, атаман, – отвечал тот, кого Жорж спрашивал, – при известии о вашем аресте я с трудом удержал Кротов. Они все хотели в Париж, чтобы освободить вас.

– Как! – вскричал Кадрус. – Отлучиться без моего приказа?

– Я это им и говорил. Если атаман не пишет, значит, мы ему не нужны.

– Прекрасно. Что ж тогда?

– Тогда они поняли. Только один Лесная Труба не хотел понять. «Атаман пропал, он не вернется, – повторял он. – Нам нужно другого атамана». Видя, что не могу вбить ему в голову дисциплину, я…

– Что же ты сделал?