Примадонны Ренессанса

– Но почему, сеньор? – поинтересовался герцог.

– У меня остаётся очень мало свободного времени из-за государственных дел! Может, к маю разгребусь…

– А вот я, монсеньор, из любви к мадонне Изабелле не желаю ждать ни одной лишней минутки! – заявил Франческо Гонзага.

Как в Мантуе, так и в Ферраре была проведена большая подготовка к предстоящим свадебным торжествам. В течение всего года художники, резчики по дереву и ювелиры занимались подготовкой приданого Изабеллы под бдительным присмотром её матери. В начале 1489 года придворный художник Эрколе Роберти был отправлен в Венецию, чтобы купить сусальное золото и ультрамарин для украшения свадебных сундуков. По возвращении он расписал «тринадцать кассони» и разработал проект брачного ложа, а также великолепной кареты и позолоченного буцентавра, которые герцог подарил своей дочери. Гобелены и портьеры для её комнат были изготовлены в Венеции, печати, пуговицы и серебряные шкатулки – выгравированы художниками Феррары, а переносной серебряный алтарь, богато украшенный чеканкой, и конторка заказаны у искусного миланского ювелира. Пояс для невесты, отделанный золотом и серебром, также был изготовлен там, и стоил 600 дукатов.

11 февраля 1490 года в Ферраре состоялась свадьба пятнадцатилетней Изабеллы, которая принесла в приданое своему мужу 25 000 золотых дукатов, а также украшения и посуду, в том числе, столовое серебро. Перед великолепным банкетом, последовавшим за свадебной церемонией, она проехала по главным улицам Феррары в карете, украшенной драгоценными камнями и золотом, с герцогом Урбино по правую руку и послом Неаполя – по левую. Свадебный пир состоялся в Большом зале дворца, стены которого были увешаны аррарскими шпалерами, привезёнными герцогиней Элеонорой из Неаполя (в том числе, там был «Визит царицы Савской к Соломону»), и шестью фламандскими коврами, изготовленными вручную из золота, серебра и цветных шелков. Сервиз, использовавшийся на свадьбе Изабеллы, изготовили в Венеции по эскизам Козимо Тура. Хрустальные кувшины и блюда из золота и эмали украшали грифоны, сатиры и дельфины, а ручки золотых чаш и рогов изобилия с фруктами – ангелы или орлы дома Эсте. Двести пятьдесят маленьких флажков с гербами хозяев и Гонзага увенчали пирамиды из цветного сахара, которые были триумфом искусства кондитеров.

12 февраля Изабелла отправилась в Мантую вверх по реке По в буцентавре, подаренном отцом, куда загрузили сундуки с её приданым, а также картины Эрколе ди Роберти. За баркой невесты плыли четыре галеры и пятьдесят лодок. Родители Изабеллы и трое братьев: Альфонсо, Ферранте и Ипполито, будущий кардинал д'Эсте, с большой свитой сопровождали её до ворот Мантуи, куда она въехала 15 февраля всё в той же карете. По бокам ехали жених и герцог Урбино, а затем следовали послы Франции, Неаполя, Милана, Венеции, Флоренции, Генуи, Пизы и других государств Италии. Жители Мантуи с энтузиазмом приветствовали юную невесту, и, по слухам, в тот день в городе собралось до 17 000 зрителей. Улицы были увешаны парчой и цветочными гирляндами, а хор детей в белых одеждах встретил Изабеллу песнями и декламациями у ворот. На площадях были также организованы театрализованные представления и музыкальные развлечения. В какой-то момент дочь Эрколе приветствовали семь планет и девять рангов ангельских орденов, а белокурый мальчик с ангельскими крыльями прочитал сочинённую по случаю эпиталаму у подножия парадной лестницы замка. Там Елизавета Гонзага приняла невесту, и знатные гости сели за стол в парадных залах, в то время как огромная толпа, собравшаяся на площади снаружи, пировала за счёт трактирщиков и пила вино, текущее из фонтанов. Двадцатитрёхлетний маркиз, по обычаю того времени, позаимствовал у всех своих друзей и родственников золотую и серебряную утварь, ковры и драпировки, в том числе знаменитые гобелены с изображением эпизодов Троянской войны, которые были главным украшением урбинского дворца его сестры.

Увы, первая брачная ночь оказалась травмирующей для новобрачной.

– Мадонна Изабелла слишком хрупкая и нежная! – сплетничали кумушки.

– А сеньор Франческо такой горячий и нетерпеливый!

К счастью, молодой организм взял своё и Изабелла быстро поправилась. Праздники прошли блестяще, толпы, собравшиеся на улицах Мантуи, были огромными, так как юность и красота новобрачной вызвали у горожан большой энтузиазм. Единственным их недостатком было отсутствие Андреа Мантеньи, которого папа задержал в Риме, несмотря на настоятельную просьбу маркиза о том, чтобы его придворный художник вернулся вовремя и организовал свадебные торжества. Молодые поселились в замке Кастелло ди Сан-Джорджо, своими средневековыми башнями напоминавшем резиденцию Эсте.

Вскоре Изабелла получила сообщение из дома:

– Ваш старый наставник проливает слёзы из-за расставания со своей любимой ученицей и потерянно бродит по замку, вспоминая каждое Ваше слово и движение, а герцогиня в течение нескольких недель не могла войти в комнату своей дорогой дочери, чтобы не видеть её пустоты и заброшенности…

Однако Изабелла уже поддалась чарам маленькой, но уютной Мантуи, выглядевшей достаточно скромно по сравнению с великолепной Феррарой. Всего через месяц после приезда она ответила отцу:

– Я уже так полюбила этот город, что не могу не заботиться об уважении горожан и их интересах!

Впрочем, она не забывала и о своих родственниках и каждую неделю писала своей матери в Феррару, а когда Беатриче вышла замуж, то ей и Лодовико Сфорца в Милан, Елизавете Гонзага в Урбино и часто переписывалась со своей сводной сестрой Лукрецией Бентивольо и её мужем, а также со своими собственными братьями. Старший из них, Альфонсо д'Эсте, был глубоко привязан к Изабелле, которая разделяла его литературные и художественные вкусы. Однажды осенью 1490 года, нанеся визит сестре в Мантуе, он восторженно поведал ей о турнире в Болонье, на котором его шурин Аннибале Бентивольо предстал в образе Фортуны, а граф Никколо Рангоне – в образе Мудрости. Вдобавок этих принцев сопровождали пажи во французских, немецких, венгерских и мавританских костюмах. Продекламировав аллегорические стихи, они затем «преломили копьё», как тогда говорили.

– Я не могу передать Вам, – захлёбываясь, рассказывал юноша, – как галантно держался мессир Аннибале, но мне стало жаль графа Никколо, когда его лошадь споткнулась и упала!

Мысли же Изабеллы в первые месяцы замужества занимал выбор новых нарядов, драгоценностей и мехов. Она постоянно общалась с торговцами и ювелирами, с вышивальщицами и гравёрами по драгоценным камням. Бесчисленными были её заказы на кольца, печати, бриллиантовые розетки и стрелы, рубины, изумруды и эмали, которые она отправляла своим агентам в Феррару и Венецию. Сегодня юная маркиза заказывает крестик с бриллиантами и жемчугом в подарок своей любимой фрейлине Элеоноре Бронине, а на следующий день посылает в Геную за кораллами и бирюзой. Как только она слышит, что у её отца появились чётки из чёрных янтарных бусин и золотых роз с эмалью, то просит феррарского ювелира без промедления изготовить ей такие же, а когда её сестра Беатриче надевает пояс с драгоценными камнями, привезённый из Франции, Изабелла просит его для образца, чтобы сделать копию.

Вот характерный образец поручений, которые она давала своим слугам:

– Я посылаю тебе сто дукатов, и хочу, чтобы ты понял, что не должен возвращать мне деньги, если они останутся после покупки вещей, которые мне нужны, но должен потратить их на покупку какой-нибудь золотой цепочки или чего-нибудь ещё нового и модного.

Однако нехватка денег часто мешала исполнению её желаний, потому что у маленькой Мантуи и доходы были невелики. Несмотря на это, Изабелла иногда тратила больше, чем могла себе позволить, и была должна большие суммы венецианским банкирам, которые обычно ссужали деньгами как её, так и Франческо. Иногда она была вынуждена также закладывать свои драгоценности и даже наряды, чтобы помочь мужу в его делах. Мантуанский агент однажды написал ей из Венеции:

– Умоляю, мадонна, вышлите мне без промедления немного денег, поскольку за мной гоняются все городские торговцы, в то время как мне нечем им заплатить, кроме добрых слов!

Тем не менее, Изабелла не была мотовкой и, хотя иногда могла впасть в крайность, чаще проявляла себя во всём как рачительная хозяйка.

– Мы скорее умрём, чем нарушим наше слово! – был девиз маркизы.

В её жизни большое место занимали не только драгоценности и платья.

– Мы хотим, чтобы Вы попросили у всех книготорговцев Венеции список всех итальянских книг в прозе или стихах, – писала она всё тому же агенту, – содержащих истории сражений и басни о героях современности и древности, особенно те, которые касаются паладинов Франции, и прислали их нам как можно скорее.

Но, как ни дороги были сердцу Изабеллы средневековые романы, классические авторы были ещё дороже. Даже в те первые дни в её библиотеке было собрано большое количество латинских авторов, включая произведения Вергилия и Горация, а также пьесы Сенеки, Плавта и других. Обладая истинным духом библиофила, Изабелла любила пополнять свою библиотеку редкими произведениями, даже когда не могла их прочесть, и особенно гордилась греческим «Евстафием», который написал папа Климент VII. Но первой книгой, приобретённой ею после переезда в Мантую, была иллюстрированная Библия. Даже в юном возрасте маркиза любила читать Отцов церкви и слушать проповеди. Самые красноречивые монахи того времени входили в число её друзей и корреспондентов. Но особенно она любила доминиканскую монахиню Осанну деи Андреази, родственницу Гонзага, к чьим молитвам обращалась во время войны и чумы.

Каким бы широким и разнообразным ни был интерес Изабеллы ко всем видам литературы, изучение поэзии оставалось её любимым занятием. Она была столь же неутомима в своих попытках заполучить произведения живых бардов, как и произведения мёртвых. В частности, Антонио Тебальдео, молодой поэт, который пользовался прекрасной репутацией при дворах Феррары и Болоньи, постоянно посылал ей свои стихи, хотя ненасытная маркиза всегда просила добавки.

– Разыщи мессира Тебальдео, – приказывала она Джакомо Тротти, посланнику своего отца в Милане, – и попроси его прислать двадцать или двадцать пять самых прекрасных сонетов, которые доставили бы нам наибольшее удовольствие.

Иногда она сама пыталась выразить свои мысли в стихах, и хотя тот же Тебальдео пророчествовал, что она далеко пойдёт в этом направлении и добьётся чудес в поэзии, Изабелла, однако, упорно отказывалась публиковать свои произведения, приговаривая:

– Эти стихи скорее принесут нам насмешки, чем славу!

Но среди всех придворных поэтов её круга тем, кем она восхищалась больше всего, был её родственник Никколо да Корреджо. С самого раннего детства она помнила его как самого красивого и галантного кавалера при феррарском дворе, отличавшегося особой доблестью на войне и турнирах и редким поэтическим даром. Никколо вырос в семье своего дяди Эрколе и присутствовал на свадьбе сначала Изабеллы, а потом – Беатриче После того, как его мать вышла замуж за сводного брата Моро Тристана Сфорца, он поселиться в Милане, где играл ведущую роль при дворе Беатриче. Но в душе по-прежнему оставался глубоко предан Изабелле, называя себя в письмах к ней преданным рабом, а её – «единственной мадонной» и «моей знаменитой Изабеллой». И в один памятный день, когда во дворце Моро в Виджевано разгорелась дискуссия о выдающихся женщинах того времени, Никколо да Корреджо даже отважился назвать маркизу первой дамой мира.

Через несколько месяцев после замужества Изабеллы отец разрешил своему любимому музыканту, констанцскому органисту Джованни Мартини, посетить Мантую и дать ей уроки пения. После своего возвращения в Феррару этот священник послал своей ученице сборник песен, умоляя её запомнить его наставления и практиковать их ежедневно. В то же время герцог Эрколе прислал Изабелле свою собственную книгу песен, чтобы она могла переписать свои любимые мелодии, умоляя дочь не хранить её слишком долго, а вернуть как можно скорее.

Уже в апреле 1490 года маркиза вместе с супругом приехала в Феррару на свадьбу сестры, которая должна была состояться в мае, а в июле их брат Альфонсо должен был жениться на Анне Сфорца, племяннице герцога Бари. Однако оказалось, что Моро в очередной раз отложил свою свадьбу на июль, чтобы обвенчаться одновременно с племянницей. 10 мая статьи брачного контракта были окончательно составлены и подписаны в Кастелло Феррары. Лодовико должен был получить 40 000 золотых дукатов в качестве приданого за Беатриче (на 15 000 больше, чем маркиз Мантуи за Изабеллой). Вернувшись в июле, молодая маркиза узнала, что её будущий зять снова попросил об отсрочке, приведя в замешательство Эрколе I:

– Я уже сомневаюсь в желании Сфорца жениться на Беатриче!

– Зато в качестве извинения за постоянные отсрочки она получила в подарок от жениха великолепное ожерелье! – заметила Элеонора.

Беатриче же с гордостью продемонстрировала сестре крупный жемчуг, оправленный в золотые цветы, с подвеской из рубинов, жемчуга и изумрудов.

– Если исходить из стоимости подарка, Моро обязательно женится! – успокоила отца Изабелла.

В ответ герцог вздохнул:

– Наш посланник при миланском дворе, Джакомо Тротти, уверяет, что причина всех этих отсрочек – некая Чечилия Галерани, которую Моро поселил в своём замке…

– Мессир! – герцогиня бросила укоризненный взгляд на мужа.

– Отец прав, матушка! – нервно возразила маркиза. – Беатриче должна знать правду, чтобы для неё это не стало неприятным сюрпризом, как для меня! Я слишком поздно узнала про любовницу маркиза, Теодору Суарди, которая родила ему троих детей и с которой он, к стыду моему, до сих пор частенько появляется на публике! Не говоря уже о других девицах, которых, правда, Франческо впоследствии выдаёт замуж!

Эрколе, шокированный словами дочери, отвёл глаза, его супруга тоже потерянно молчала, не зная, как утешить свою любимицу. Беатриче же нахмурилась:

– И Вы всё это терпите, сестрица?

– А что ещё мне остаётся делать?

– Я бы ни за что не стала терпеть такое от мужа!

– Ну, признаться, иногда и моему терпению приходит конец! Когда я заметила, что одна из моих девушек строит глазки Франческо, то сразу схватила ножницы и пригрозила ей: «Ва мо! (А ну-ка!) Будешь ещё нимфой крутиться рядом с хозяином?!»

– Нужно было порезать ей лицо! – кровожадно заметила Беатриче.

– Я всего лишь обкромсала ей волосы!

– О, Боже, уймите же Ваших дочерей, мессир! – воскликнула Элеонора.

Герцог открыл было рот, однако младшая дочь его опередила: