Поздравь Танюшку!

«Всё нормально, отец! – одёргивая его руку и идя по направлению к лестнице, на удивление твёрдой походкой. – Я наверху».

На изображении появилась чердачная комната, со сводами крыши вместо стен, посередине которой стояла кровать с разбросанными постельными принадлежностями, рядом с ней колченогая табуретка, на которой сиротливо примостилась литровая банка с водой.

Гавриил упал на кровать лицом вниз и застыл, снизу доносился визгливый голос женщины вперемешку с басом мужчины. Отдельными словами долетала брань и ехидный смех. Разобрать, что говорили, я не смогла, но предполагала, что речь идёт о Гаврииле. А тот, полежав несколько минут, пытаясь зажать уши руками, вдруг резко встал, вытянул ремень из джинсов, вскочил на табурет и через секунду уже висел, вздрагивая. Я зажмурила глаза и услышала звук падения тела и истошный крик женщины.

– Открывай, – раздался голос Гавриила, – всё уже! Прости, но так было проще, чем, если бы я рассказывал.

– Ужас, – произнесла я, поднимая, полные слез глаза, – кошмар! За что она так с тобой?

– Да ни за что, – пожал плечами он, – так и не проснувшийся материнский инстинкт, злость за раннюю потерю материнской опеки. Мать её, моя бабушка, на меня переключилась сразу, как я родился, а она ещё сама дитя дитём была. Плюс не сбывшиеся желания, касаемые её карьеры, неподъёмным грузом вины легли на меня. Хотя никто не мешал ей учиться и строить эту самую карьеру, но всегда проще обвинить кого то, чем признать свою несостоятельность. Так ведь?

– Не знаю! – прошептала я, пребывая в шоке.

– Не думай о ней плохо. Она несчастный человек, я её давно уже простил, – сказал он. – Но проблема в том, что она меня простить не может».

– За что простить?! – удивлённо воскликнула я. – Она же одна во всем виновата. Только она!

– Ну, нет! – возразил Гавриил. – Её вина, конечно, есть, но и моя не меньше. Я, ведь, по сути, мало чем от неё отличаюсь. Ей удобно было винить во всех своих неудачах меня, а мне её. Я и с жизнью своей так распорядился эгоистично, не думая о последствиях. Не думая об отце, который страдал из-за меня. Не думал о сыне, которому нужен отец. Я вообще ни о чем не думал! Я с высоты своего безмерного эгоизма видел только одного себя и упивался своими страданиями! Так что не вини её, и помоги ей!

– Ей? – ещё больше удивилась я. – Как?

– Слышала что-нибудь о проклятиях? – немного помолчав, спросил он.

– Что именно? О том, что материнские проклятия самые сильные? И, порой, женщина в гневе, ругая своего ребёнка, невольно шлёт ему проклятия?

– Нет, не об этом, – поморщился Гавриил, – вот, не умею объяснять! А времени мало! В общем, когда человек шлёт проклятия на кого то, то он берет часть на себя, иначе оно не работает. Только так и не иначе. Поняла?

– Немного, – ответила я, – говори лучше, к чему ты это говоришь, и я быстрее пойму!

– Тебе надо уговорить мать покаяться в своих проклятиях, просить прощения у тех, кого она проклинала. А проклинала она многих, поверь! Не только меня, такой уж у неё характер! Она должна прочувствовать свою вину полностью, без оправданий для себя. Мысленно, в церкви, у психолога, как хочет, неважно как, главное искренне.

– И как ты себе это представляешь!? – возмутилась я. – Она даже после вашей с отцом смерти не раскаялась! А ты думаешь, я смогу её сейчас уговорить?!

– Это ещё не всё! – приуныл Гавриил. – Нужно, чтобы она отмолила свой грех передо мной. Хотя я на неё зла не держу, не думай! Но это не мне решать. Я, итак, договорился с трудом, чтобы ей дали шанс! Поговори с Танюшкой, придумайте что-нибудь! У неё есть всего сорок дней!

– А что будет через сорок дней? – удивилась я. – В наказание она умрёт?

– А ты считаешь, в 85 лет смерть – это наказание? – печально улыбаясь, произнёс он. – Если не сделает, как я говорю, то лежать ей без движения, но в здравом уме семь лет… Семь лет… Семь лет…»

Глава 13

– Я даже не спрашиваю, как ты узнала! – недовольно сказала Татьяна, когда мы встретились с ней в обеденный перерыв в кафе при роддоме, куда я приехала через пару дней после разговора с Гавриилом. – Поняла уже, что Сашка сказал! Но объясни мне, почему он именно к тебе прицепился? Мне, прям, неудобно, как-будто тебе заняться нечем, как только его проблемы решать?!

– Не волнуйся, мне несложно, – улыбнулась я, – лучше скажи, как Костик?

– Ой, не знаю! Не спрашивай! – воскликнула она, ковыряя вилкой в салате. – Мама ему звонила, подробности я не спрашивала! Он же нам, можно сказать, чужой. Я его с маленьких лет не видела, а ему уже 26.

– Он тебе не чужой, он твой племянник, – сказала я, комкая салфетку, волнуясь и не зная, как начать разговор о матери Татьяны. – Мама твоя, наверное, в курсе, раз поддерживала с ними отношения столько лет.

– Думаешь? Ты знаешь, мне кажется, я уже ничему не удивлюсь! – задумчиво протянула она и воскликнула. – Подожди, ну а зачем тогда Маринка лишала его родительских прав? Костик отцом другого считает.

– Не знаю, – пожала плечами я, – и теперь точно не узнаем, её уже нет!

– Слушай, я все равно в шоке! – потрясая головой, заявила Татьяна. – Мне до сих пор не верится, что это происходит со мной! С нами! Почему он мне никогда не снился? Если всё так просто?

– Как видишь, не просто! Если бы мог, приснился и тебе. Только приняла бы ты этот сон всерьёз? А?

– Не знаю. – ответила она и тут же спросила. – Ладно, рассказывай, что он ещё говорит? А то у меня там роженица сложная, в любую минуту позвонить могут.

– Что за сложности? – удивилась я, зная, что Татьяна, действительно сложных рожениц без наблюдения не оставляет.

– Да не в том смысле, – поморщилась она, – паранойя у неё. Переживает, что из её плаценты макароны по-флотски сделают!

– Что?! – рассмеялась я. – Это что новенькое! Или шиза?

– Да нет, не шиза, – смеясь, ответила Татьяна, – актриса театра, весь процесс арии поёт, говорит так легче. Но в первые роды кто-то из персонала пошутил! На её вопрос: что с плацентой сделали, ей ответили: макароны по-флотски. Вот она теперь бдит. В министерство уже отзвонилась. Контрольный звонок оттуда был. Без смеха!

– А там что всерьёз её восприняли? – удивилась я, продолжая смеяться.

– Вот, не знаю, – усмехнулась она, – но сказали, проконтролируют! Им то что!? Был бы повод три копейки не доплатить!

– Дурдом, а не роддом, – покачала головой я, представляя, как делегация из министра здравоохранения и главного врача роддома проверяют кастрюли в столовой.

– Ну, говори уже, – воскликнула Татьяна, и мне пришлось пересказать диалог с её братом. Она слушала, периодически, расширяя глаза, и когда я закончила рассказа, протестующе воскликнула:

– Мама мне рассказывала совсем по-другому! Я не знаю даже, что сказать!

– Танюш, сейчас нет смысла выяснять, кто как сказал, – успокаивающе начала говорить я, – надо…

– Как это нет смысла!? – воскликнула она. – Всё ещё страшнее, чем я думала! Это же получается, она их убила! Она…

– Не нам судить, – перебила я строго, положив руку на подрагивающую ладонь, – он её простил, а ты даже и не вздумай в чём-то обвинять мать. Сейчас нужно уговорить её пойти на приём к моему Данилу. Я с ним уже поговорила. Он постарается убедить её раскаяться.

– Как!? – сквозь слезы усмехнулась она. – Как заставить раскаяться такого монстра?! Если она даже после того, что натворила, продолжала обвинять Сашку!

– Ты же понимаешь, что её поведение, возможно, просто способ отвести от себя вину, а на самом деле она всё понимает.

– Нет, ты просто не знаешь мою мать! – горько хмыкнула Татьяна. – Она всегда и во всём права. Всегда!

– Тем более! – сказала я. – Вот ты можешь представить, как она плачет и говорит тебе, что это она виновата во всем? Можешь?

– Нет, не могу. Я за всю жизнь не видела, чтобы моя мать плакала. Даже, когда умер папа, – ответила она, поднимаясь из-за стола. – И знаешь что, Ева, прости! Для этого чудовища, я и пальцем не пошевелю! Пусть будет, как будет!

– Постой, – крикнула я, хватая сумку со стула и догоняя её, – Тань, так нельзя. Подожди! Времени нет совсем, обижаться, отсчёт начался ещё два дня назад.

Она медленно шла по коридору, опустив плечи и засунув руки в карманы. Синий медицинский костюм с рисунком из цветных паровозиков как-то сразу повис на ней, как будто стал на несколько размеров больше. Я остановилась и смотрела ей вслед. И что мне делать!? Ждать пока она успокоится?! А если это затянется на несколько месяцев!? И когда я уже повернулась к выходу, так и не решив, Татьяна окликнула меня:

– Ева, прости! Спасибо тебе за всё!