Большая зона. Книга 2. Ироническая проза

– Здаеться мэни, хлопче Володымеж, що обэрэмо мы богато лыха з циею дивчиною! Та ще крычить дуже громко: «Ой, мамочка!», – перешел на ридну украиньську мову «Маркони! – знак особой секретности их разговора.

– А по этой части, на которую ты тут намекаешь – это пускай Первый, Шешуков, с ними разбирается., как ты знаешь – Ж.О.П.ы – это его преррогатива. Мое дело – их работа и порядок на судне.

В каюту постучали и, не успел старпом крикнуть своё привычное – «Камин! Входите!», как в открытую дверь не вошли, а впорхнули две девицы, ну точь в точь – путаны с Невского. Спектакль с представлением повторился: «Вы к кому?», «К вам!» и так далее,, однако эти девушки загадок загадывать не стали, они сразу вручили факс-напрвление на штат официанток из отдела кадров Управления Базы флота..

Усадив красоток, старпом многозначительно посмотрел на Геннадия. Тот прятал под ладонью хитрую, хохляцкую ухмылку: ещё одно продолжение их опасений!

– Но у нас нет вакансий двух официанток! Могу предложить вам только должности матроса-уборщика, – в раздумье произнес Владимир Георгиевич, слегка прокашливаясь, как будто у него запершило в горле.

– И это вы предлагаете нам, без пяти минут инженерам, студентам Ленинградского института инженеров морского транспорта – уборщицами? Да вы с ума сошли! – хорошенькие рожицы стали, без масок, возмущенно-оскорбленные. Некрасивые.

– Хорошо! – решительно сказал старпом. – Мы тут сделаем кое-какие перемещения, найдем для вас два места, но с одним условием: назад пути не будет! Не вздумайте подходить ко мне в рейсе с таким вопросом: мол, хотим в уборщики!

– Ой, спасибо вам большое! Что вы! Мы не будем вас просить о таком: «В уборщицы!» – личики опять засияли журнальной красотой.

– Ну, разве ты, Георгиевич, не видишь, что девушки не ищут легкой жизни, как у уборщицы: убрала утречком и целый день – на капитанском мостике, пупком кверху! И это ж не то, что официантка – пять раз накрой стол, поднеси каждому, а потом еще перемой гору посуды… А тут – снова накрывай стол, «бо воны – йисты да йисты!» – Гена вертел в руках документы девушек: Они же только на второй курс перешли, им еще четыре года до инженерного диплома! А какие имена! Аврора Алексеева и Грета Закоморная, не из дворян будете? – ехидничал Маркони.

Девицы озадаченно смотрели, то друг на друга, то на этого усатого вредину-парня, разоблачившего их обман: «без пяти минут – инженеры!»

Забегая вперед, скажу, что уже через неделю после выхода судна в рейс, когда установился морской распорядок дня с пятиразовым питанием, эти две питерские красотки стали «зашиваться» на работе, систематически не досыпали и «на цирлах» приползли к Касаткину.

– Владимир Георгиевич, вы были правы, мы очень устаём. Эта «троечница» Валька загорает на верхнем мостике «топлесс», а мы не высыпаемся, переведите, пожалуйста, нас в уборщики!

– Да вы что, девушки! «Без пяти минут – инженеров» и в – уборщики?

И направления были у вас – официантками. Всё – по закону. Так, что до первого российского порта придется потрудиться, – съехидничал Касаткин.

– Офицер белой армии! – прошипели обозленные отказом соискатели – Грета и Аврора – за дверью старпомовской каюты. Они уже знали, кто есть кто на судне.

«Придётся потрудиться» девушки поняли по своему разумению и неписанным правилам Невского проспекта. Принимаются только чеки ВТБ (Внешторгбанка) – валюта того времени, «совковые фантики». А вниманием мужчин они обделены не были. Аврора с Гретой и Валька лишили Первого спокойной жизни! Особенно – Валька. Крики: «Ой, мамочка» раздавались каждую ночь из разных кают и разных палуб. Валя-Мальвина не обижала ни молодых, ни стариков.

Путанам с Невского и не снилась такая удобная работа, чтобы «не отходя от кассы, в очередь и не на «дерево»!

Прошли Ла-Манш, который справа, у английского берега именуется Английский канал. Так и живут: у французов – Манш, а у англичан – Канал!

И тут к Касаткину ввалилась, вместе со стуком, взъерошенная, как воробей, докторина, дама предпенсионного возраста, и прямо с порога:

– Владимир Георгиевич! Нужна немедленная госпитализация уборщицы Валентины! У нее – сильное маточное кровотечение! До Кубы мы ее не довезем! – выстрелила она с широко открытыми, немигающими глазами.

– Сядьте. Успокойтесь. Вот бумага. Напишите докладную записку капитану. Для сообщения на берег: кратко, только медзаключение и никаких эмоций типа «Не довезем», – Касаткин, прокашливаясь, набрал номер капитана: «Борис Григорьевич, разрешите зайти к вам с доктором, срочное дело!»

Надо сказать, что в те времена незапланированный заход в инпорт, кроме угрозы гибели судна,, принадлежащего Минрыбхозу считался ЧП и требовал многоступенчатого согласования с Минрыбхозом, МИДом и, естественно, с Комитетом. За это время можно было пять раз умереть…

Капитан теплохода «Карл линей» Борис Григорьевич, в прошлом блестящий офицер ВМФ, и как человек с Востока, трусом и карьеристом не был и ответственности не боялся:

– Там у нас слева по курсу острова Мадейра, порт Фуншал. Подверни, Георгиевич, проложи курс, подсчитай ЕТА, время подхода. Сейчас я поднимусь, дам РДО на берег. Не успеют дать нам «добро», зайдем сами, по аварийным обстоятельствам. Зови ко мне главмеха, посовещаемся.

Двое суток, обложенная льдом Валентина была на грани смерти от кровопотери. Слава Богу, в санитарном паспорте была отметка о редкой, четвертой, группе крови у Валентины, осложненной отрицательным резус-фактором! Такой крови ни у кого на судне не было, о чем капитан сообщил агенту в порту Фуншал, на острове Мадейра.

И что вы думаете после этого о Португалии, если к нашему подходу на якорную стоянку в порту Фуншал нас встретил агент и радостно (агенты хмурыми не бывают в природе!) сообщил нам, что необходимая кровь уже доставлена с пассажирским рейсом самолета из Лиссабона?!

Валентину, в сопровождении доктора и Первого, – ну как же без него!, – агент увез на катере на берег, в госпиталь.

Вернувшиеся с берега доктор и Первый доложили капитану, что состояние больной крайне тяжелое и еще сутки она бы не протянула. Болезнь определили, как результат иммунного самовыкидыша, (аборта), вызванного резус-отрицательным фактором крови у Валентины Карловны Андрулайтис..

Апофеоз этой истории наступил тремя сутками позднее, когда мы находились ровно посредине между Фуншалом и Гаваной, где ни госпиталей, ни островов больше не былою…

И тут к Касаткину снова, в полубессознательном состоянии, вместе со стуком влетела докторина:

– Владимир Георгиевич, ужас! Мне доложили, что уже вторые сутки из изолятора доносятся крики: «Ой, мамочка!», а дверь изнутри оказалась заперта! Один ключ – у меня. Второй – у вас! Рядом, в лазарете, живут три курсанта-практиканта из вышки имени Макарова, «макаровцы-архаровцы»…Их так на судне называют – очень нахальные молодые люди… У них была общая ванная с Валентиной, но я просила плотника вход от пацанов перекрыть… Наверное – забыл. Или – подобрали ключ. Вы, наверное, знаете, что означают крики Валентины – «Ой, мамочка!»? – потупила очи старушка.

Тут уже и старпом заволновался: дело пахнет прокурором… Если с Андрулайтис, этой, бл..ин, Мальвиной, что-то случится – осудят за бездействие, за неоказание своевременной помощи, за необеспечение должного ухода и еще черти за что…

Касаткин снял ключ-мастер (вездеход) с доски запасных ключей и направился в изолятор. Открыв дверь, он, краем глаза, засек аккуратно притворяемую кем-то дверь в ванную.

В изоляторе было накурено и пахло вином! «Ё-мое! Ни хрена себе, умирающая! Себе б так умирать!»

Валентина лежала на огромной спецкровати (на кардановом подвесе – компенсаторе качки) и улыбалась улыбкой Джоконды, Леонардо да Винчи, – сама невинность!

– Валя, четыре дня назад тебя врачи вытащили с того света! Тебе кровь доставили самолетом из столицы Португалии – Лиссабона! Наш капитан, не дождавшись разрешения на заход, на свой страх и риск зашел на Мадейру, чтобы спасти тебя… Врачи прописали тебе покой и… никаких контактов с мужчинами… По крайней мере, втечение месяца… А ты! С приходом в Гавану я буду просить капитана отправить тебя самолетом в Россию, за твой счет! – нетвердо заявил Касаткин, зная, что никого ни о чем он просить не будет, но бардак на судне он не позволит ни в коем случае.

– Ах, Владимир Георгиевич, да бросьте вы!, – Валентина выскользнула из-под простыни и прильнула к огромному открытому иллюминатору, обнажив при этом, под короткой рубашонкой, замечательную голую попку.

– Вы лучше посмотрите, какая красота в океане, какие крупные звезды, они отражаются на водной глади! А хотите, идите ко мне, я уже здорова? – Валя-Мальвина продолжала игриво улыбаться: «Я ж николы, никому, ничого, а як-що-й колы, кому – що, так що ж тут такого!» – такая поговорка была у наших ссыльных украинцев, они жили рядом с нами, в одном посёлке. А списать с судна и тем более – «репатриировать» как вы выразились, вы меня не сможете: у вас нет на это оснований… Мое поведение? Так со свечкой никто не стоял! И потом я – свободная женщина, незамужняя… Аморалка, вроде бы – не ваша забота, Владимир Георгиевич!» – вдруг пошла Валя в атаку.

«Оп-паньки! Вот тебе и ПТУ! Проф. «театральное» училище или «таньковое!»… Вот тебе и «Мальвина», – куколка с голубыми волосами! Да тут – пантера, хитрая и когтистая! Вот бабы!…Имажине – притворы…»

– Короче! Будешь заблокирована до Гаваны, а там пусть решает капитан. Доступ к тебе разрешаю только доктору и буфетчице. Все! – сказал, как отрубил Касаткин.

О, нет, дорогой Владимир Георгиевич и менее дорогой – наш Первый, Владимир Никитович Шешуков, это – не все, более того это – только начало похождений нашей Мальвины-Валентины Карловны, ибо впереди – более чем двухмесячная стоянка в порту прекрасной, в ритмах и запахах моря и сигар – Гаваны!

С приходом в Гавану, Касаткин, собираясь с Первым в ночной ресторан-кабаре – «Тропикана» у Первого в каюте, при открытой двери (так положено Первому, авось кто заскочит «просигналить»…) высыпали на стол все имеющиеся песо, подсчитывая, хватит ли на ночь в супер – кабаре: (Второе место в мире, после такого же кабаре на Багамах, построенного конкурентом, нефтяным королём, в борьбе за престиж!) пять песо такси – туда, десять – назад (ночью тариф удваивают!) и двадцать песо – бутылка ноль-семь «Баккарди» – более пятьдесяти градусов крепости, плюс «Зельцер Вассер» с ведерком льда, итого – тридцать пять песо (или десять флаконов нашего «Тройного» одеколона! Если взять их у начпрода и отдать стивидору!) за чудесное зрелище сотни символически одетых танцовщиц при таких зажигательных ритмах, что усидеть за столом невозможно! «Тропикану» систематически посещают даже Фидель с Раулем, сами видели! Они в этом остались испанцами: «Нам хлеба не надо! Нам музыку давай!»

У открытой двери остановилась Валентина, быстро оценила ситуацию и шагнула к столу. Она вытащила из лифа купюру достоинством сто песо (сто долларов по курсу!) положила на стол и прочувственно, с достоинством филантропа-благодетеля, спасающего голодных деток, изрекла:

– Возьми, Володя! (на «ты»! ), Выпей за мое здоровье!, и неспешно удалилась…

У Первого в глазах застыл ужас… Во-первых, – раскрыла, сволочь… А, во-вторых, валюта! Её на судне ещё не выдавали!

Нашелся Касаткин: «Валентина, вернись и забери свои деньги!» – крикнул он вослед удаляющейся благодетельнице.

– Ни в коем случае!, – очнулся Первый. – Не отдавай ей валюту! Я обязан провести расследование, ГДЕ она взяла такие деньги! – возопил Первый.

У него мгновенно промелькнула в глазах картина: в Балтийском райкоме партии, на Понарте, он кладёт на стол свой партийный билет под осуждающие взгляды партийных бонз… Весь ареопаг голосует «единогласно»… А это означает – «волчий» билет на всю, оставшуюся жизнь! И кто-то ещё завидует первым помощникам, мол, – за так получают большие деньги! Да это «кан-кан» на острие ножа, а не жизнь! Он, с гадливостью, вспомнил, как сам голосовал за исключение своих коллег, с которыми не раз братался за бутылкой… Феликса Устинова, помполита с либертоса «Совгавань» исключили по навету брошенной жены, якобы за неуплату алиментов. А она сама же просила: подавать не буду, приноси сам. Ведь с каждого рейса он нес еще и подарки. Никаких расписок, конечно, не требовал. Дали год тюрьмы. Юру Феденёва – за присланную в партком, подленькую, изподтишка сделанную фотографию, где ему, пьяненькому, во сне, на шортах, сзади, написали суриком: «Слава КПСС». Ну и Дмитрия Крылова – за бытовое пьянство… А пил он, как все, не более того! Правда, ежедневно и понемногу… И все они были и есть – очень хорошие люди. Потому и исключили. Не вписались в свору, были мягкими, демократичными…

– Владимир Никитович, ты, как тот старый еврей, который один на всю Одессу не умел рифмовать слово «где»…Где его жена брала деньги? А к Вале каждый вечер приезжает дорогая открытая машина, орут на весь порт по-русски: «Мальвина, иди сюда!» А откуда у нее кольца, серьги и монисто? Все это из одного места.

– Так может мы её отправим? – робко предложил первую, пришедшую на ум мысль Первый.