с тем и сказано –
как хохочет голова Стеньки Разина.
И другие будут так же
хохотать,
на царей глазами страшными
сверкать.
Прекратите говорить мне:
Евтушенко моден был.
Я за его книгами
в очереди, в очереди!
Модно петь одно и то же.
Модно вылезти из кожи,
но вложить заряд в слова,
но будить колокола,
разрезать тоску распилом
и толкать кого-то в спину:
–
Мимо, мимо не пройди!
Не умри на пол пути!
Дело здесь совсем не в моде.
Шаг вперёд
живёт
в народе.
13.06.2006
Проза.ру, 21.12.2008
Репортаж с больничной койки
Ныне действующий президент России Владимир Путин не раз выступал с заявлениями об успешном выполнении национальных проектов, ответственность за которые несёт только что избранный президент Дмитрий Медведев. Одним из таких проектов является улучшение системы здравоохранения в стране. В подтверждение слов Путина телевидение не раз показывало посещение Медведевым строящегося медицинского супер центра, оснащённого самым современным оборудованием. Однако почти никто не говорит о плачевном состоянии нашей медицины в целом.
Писатель Евгений Бузни не по своей воле, а по причине болезни, оказался в одной из московских больниц. Его репортаж рассказывает о поистине шокирующих условиях, в которых находятся даже столичные медицинские учреждения.
Сразу оговорюсь, что ни номера московской больницы, куда меня привезли на скорой помощи, ни каких-либо имён я называть не буду, но не потому, что боюсь журналистской ответственности (этого со мной не бывает), а по той причине, что, как я понял из бесед с коллегами пациентами, то, о чём я хочу поведать, весьма типично для многих больниц, не относящихся к разряду элитных или иных специфического характера.
Ну, к примеру, во всех больницах принято не давать больным ни ложек, ни вилок, ни чашек, полагая, что весь этот инвентарь обеспечивается самими пациентами. Исключением является, наверное, Центральная клиническая больница, в которой лечатся президенты и иже с ними. Там, как я думаю, недостатка в таких мелочах не случается, а потому никто из больших руководителей и не предполагает, чем же живут рядовые лечебницы простого народа.
Читатель, конечно, догадался, что я поведу речь не о частных клиниках, а о бюджетных. В частных, за большие деньги ситуация вероятнее всего иная. Но почему в государственных больницах нужно приносить свои столовые приборы, которые в масштабах больничных затрат стоят в общем-то копейки, мне непонятно, особенно, когда слышу, как наше правительство совершенно сбивается с ног в поисках, куда и как расходовать накопившиеся непомерные валютные резервы.
Однако жанр репортажа требует определённой последовательности изложения, так что начну всё по порядку.
Машина скорой помощи прибыла за мной довольно скоро после телефонного вызова. Врач сразу оценила ситуацию и сообщила, что, вероятнее всего, потребуется госпитализация. Естественно, мою жену обеспокоил вопрос, что нужно с собой взять для будущего больного, давать ли халат, еду и прочее. Ответ был весьма обнадёживающим: ничего не нужно, кроме спортивного костюма и домашних тапочек.
Тут надо пояснить читателю, что по ходу репортажа я буду делать некоторые отступления в прошлое, поскольку последний раз я побывал на больничной койке лет тридцать с лишним тому назад, в то старое советское время, которое не ругает сегодня только ленивый или уж особенно дотошный правдолюб.
Так вот впервые во взрослом состоянии я попал в госпиталь, будучи рядовым солдатом по довольно смешному поводу. Мне нужно было поправить испортившиеся передние зубы, а в нашей маленькой закрытой воинской части этого сделать не могли. Вот и направили в Ивано-Франковск (в то время называвшийся Станислав). Прибыл я в приёмное отделение практически совершенно здоровым человеком, но меня раздели до гола и заставили надеть больничную одежду, включая специальный больничный халат. Свою одежду я получил лишь при выписке.
Читатель усмехнётся: «Так, то ж военный госпиталь!» Это правда. Но, лет десять спустя, мне опять довелось попасть теперь уже в гражданскую больницу, и опять по пустяшному поводу. Причиной беспокойств оказалась несколько пониженная кислотность в желудке, вызванная, по-видимому, специфическим режимом питания за границей, откуда я только что приехал. Поместили меня на обследование всего на несколько дней в заштатную больничку посёлка Гурзуф, что на Южном берегу Крыма. Там меня тоже полностью раздели, отобрав временно одежду и заменив её больничной, включая халат.
С тех давних пор я побывал во многих больницах и госпиталях, но только за рубежом в качестве переводчика при болевших иногда советских специалистах да в больнице российского шахтёрского посёлка Баренцбург на архипелаге Шпицберген. О них я буду вспоминать тоже в порядке сравнения.
Теперь я ехал в одно из московских больничных учреждений, с которым, кстати, уже был до этого несколько знаком, поскольку приходилось бывать в нём в качестве посетителя, когда в больницы пускали только в белых халатах и обязательно в сменной обуви, что тоже было в традициях ушедшего советского времени. Памятуя эти времена, я и высказал пожелание поместить меня именно в эту больницу, хорошее впечатление от которой я не мог забыть и часто при случае делился им с иностранцами.
Через некоторое время после бумажных формальностей меня принял дежурный врач, мгновенно устранил возникшую у меня проблему, но порекомендовал тут же лечь на стационарное лечение с возможной операцией, дабы обострение не повторилось и не случилось ничего хуже. Я согласился, понимая серьёзность ситуации. Да и не ожидал другого. Сюрпризы начались несколько позднее.
После несложных пока обследований с аппаратурой и без неё меня, наконец, проводили в мою палату, где я оказался шестым пациентом. Возле аккуратно застеленной койки не оказалось тумбочки. Шкафчиков для одежды в помещении не было вовсе. Стулья отсутствовали. Я в растерянности смотрел вокруг, не понимая, куда девать свою куртку и другую верхнюю одежду, чтобы сменить её лёгким спортивным костюмом.
«Ветераны» палаты обнаружили одну пустую тумбочку, но такую же поломанную, как все остальные в комнате. Пришлось упаковать в нижнее отделение верхнюю одежду, а обувь поставить под кровать. Только теперь я мог подумать о пище, вспомнив, что с самого утра ничего не ел, а за окном уж давно стемнело. Однако выяснилось, что ужин имел место пару часов назад и до утра меня никто не покормит. Дежурный врач на мою просьбу разрешить выйти из больницы, чтобы купить в соседнем магазине чего-нибудь поесть, буквально вытаращил глаза, заявив, что впервые в жизни слышит от пациента такую просьбу, и предложил спокойно поголодать до утра.
Кроме голода меня одолевала и жажда. Тут мне подсказали, что в помещении столовой всегда стоят чайники с кипячёной водой. Три чайника я действительно обнаружил, но у меня не было с собой никакой посуды. Попросил у пробегавшей мимо медицинской сестры какой-нибудь стаканчик, чтобы утолить жажду. Красивая девушка, хоть и была занята своими мыслями, вежливо выслушала меня и, уже на бегу бросила в ответ: «Больные должны приходить со своими кружками, а у нас ничего нет».
Поразило не то, что в больнице нет стакана (в это я просто не верю), а полное отсутствие у персонала желания оказать реальную помощь впервые попавшему к ним больному, отсутствие элементарного сочувствия, с которого фактически должна начинаться любая больница, как театр начинается с вешалки. Сочувствие, сострадание. С недостатком этих замечательных качеств, в общем-то, присущих русскому человеку, мне, к сожалению, пришлось столкнуться в больнице неоднократно. Несколько глотков из чайника я всё же сделал, приложив к его носику ладонь, сложенную трубочкой.
Мой друг, приехавший через пару дней навестить меня, рассказал, что когда недавно сам был в больнице, то в приёмном покое ему открытым текстом предложили заплатить некоторую сумму денег, чтобы получить отдельную палату и хорошее обслуживание. В первый момент они с сопровождавшей его женой опешили от такого предложения. Растерявшаяся женщина пролепетала, что в кошельке пока только три тысячи рублей. Но оказалось, что для начала хватит и одной тысячи. Откровенно скажу, что меня в приёмной, куда я попал, с таким вариантом не познакомили, потому, может быть, я и страдал от неизвестности и непонимания, как и все стандартные больные, от имени которых я и выступаю со своим репортажем.
Больные же со стажем лечения в разных заведениях обратили моё внимание на то, что, если бы я дал врачам скорой помощи хотя бы пятьсот рублей, то меня повезли бы в любую больницу, какую бы я ни попросил. Такого фокуса я тоже не знал. Что говорить, ради своего здоровья любой страдалец готов выложить любую доступную для него сумму. Вопрос только в том, что же ему доступно и достаточно ли это будет неожиданным рэкитёрам. А если заболел бедный человек? На днях к нам в палату попал мужчина с такой внешностью, что ему пришлось доказывать врачу, что он не бомж, хотя она его об этом и не спрашивала и никаких намёков по этому поводу не делала. Просто он сам понимал, что не относится к разряду средне обеспеченного москвича и просил обращаться с ним, как со всеми. Врачу долго пришлось убеждать его, что для бомжей в Москве совсем другая больница и по другому адресу. А когда этому же больному сказали, что нужно делать операцию, то первый вопрос, который он задал, меня потряс: «Сколько это будет стоить?»
– Бесплатно, – коротко ответила врач, но нужно ваше официальное согласие.
Я не хочу сказать, что сам бесчувственный человек и никого никогда не благодарю за помощь. На Руси не случайно говорят: долг платежом красен. Если к тебе относятся по доброму, отдают всю душу, то почему же не поблагодарить? Однако добровольно, от всей души, когда от признательного подарка и отказаться невозможно, чтобы не обидеть. Совсем другое дело, когда этот подарок ждут и даже заранее оговаривают, а от его стоимости зависит и отношение к тебе, которое, между прочим, оплачивается государством из наших же налогов.
Читатель скажет: «А кому это неизвестно? Все всё знают». И он будет прав. Но воз-то и ныне там. В чём же причина? Где те камни преткновения, мешающие нам жить лучше и счастливее?
Вот, например, один из них. Если медицинский работник, от умения и знаний которого полностью зависит судьба того или иного человека, получает такую зарплату, что он постоянно думает, где бы и как ещё заработать на приличную жизнь, то отнюдь не исключено, что его подход к больному будет определяться финансовыми возможностями пациента. Обычному страдальцу он может прописывать и осуществлять лечение строго по инструкции, казалось бы, не нарушая данную им некогда клятву Гиппократа. Но ведь организмы людей, заболевших даже одной и той же болезнью, разные, а потому без творческого подхода к процессу лечения обойтись никак нельзя, как не может писать настоящий художник картины по шаблону или установленному стандарту.
Что бы вы ни говорили, но врач тоже лицо творческое. А творчество без вдохновения вряд ли может быть настоящим. Вот и получается, что по инструкции можно прописать человеку уколы, которые тот едва переносит, или предложить операцию, что может завершиться смертью, а можно, подойдя творчески, сказать пациенту: «Знаешь что, батенька мой (или милая матушка), не попробовать ли нам вылечиться без таких крайностей? Изучив все твои анализы и состояние организма, думаю, можно попробовать вот что…»