Странно, кого они тут ловят? Длинный рубль? Можно от скуки и спросить, да сейчас уж поздно – полицейский ушел. Я посмотрел в зеркало заднего вида и заметил его у служебной машины. Он о чем-то переговаривался с напарником, сидящим в салоне, затем перевел взгляд на мой автомобиль, будто решил удостовериться, уехал я или нет. Могло показаться, что полицейский сосредоточено посмотрел мне в глаза. Дальше произошло нечто странное. Он приложил левую руку к виску. Я еще подумал, что смахивает капли пота, что не удивительно, чуть ли не тридцать градусов было, и это в середине осени. Но нет, полицейский в шутку отдал честь.
Что за ерунда? Причем жест такой залихвацкий, радостный. Что-то беспечное в этом движении руки. То ли у полицейского хорошее настроение, то ли…
Я оборвал поток бессвязных мыслей и посмотрел в лобовое стекло. Время растянулось как резина, будто смотришь на мир в замедленной съемке. Очень медленно. Слишком медленно. Движений почти незаметно.
Я чуть ослабил давление на педаль тормоза. Левой ногой приспустил сцепление. Автомобиль тронулся.
Служебная машина уже исчезла с зеркала заднего вида, но перед мысленным взором так и стоял последний кадр немого кино: полицейский, отдающей честь. Нет, он просто в хорошем настроении, и я не понимаю, зачем так долго о нем думаю. Ну, мало ли. Может, у человека день рождение, например, или ребенок родился. Чем зацепил сознание этот незначительный эпизод?
Меня будто опустили в мутную воду неопределенности. Я видел и не видел дороги. Я замечал ее границы, но не осознавал, где еду. Вот этот путь, соединяющий станцию с поселком. Путь, похожий с высоты летящего самолета на паутинку, которая рвется от порыва ветра.
Впереди я заметил идущую по обочине девушку. Ее появление вывело из задумчивости. Оля? Это точно она? Нет, просто незнакомка похожая на нее. И все-таки это она, Оля. Я быстро приближался к ней, но казалось, стою на месте, а девушка спиной движется на меня, словно судьба настигает. Странное ощущение. Да, это Оля. Но что она здесь делает? Ее дом в деревне через четыре дома от моего, но я знал, они, то есть ее родители, давно продали дом. Почему она здесь? Что-то случилось? Наверно.
Оля остановилась и развернулась. Она подняла руку. Я слишком резко затормозил.
– Простите, а вы не подбросите… – Ее лицо застыло в странном выражении. В нем были и радость от неожиданной встречи, и удивление, и какая-то горечь. – Женек?
– Вроде, я. Привет. Садись.
Она села, принеся с собой знакомый запах, который я давно знал, но так и не смог объяснить, в чем его химия и привлекательность. Это не парфюмерия. Я бросил короткий взгляд на Олю. Она смотрел вперед. Нажал на газ. Она молчала.
Взгляд невольно возвращался к ней. Светлая кожа. Простое лицо не красивое, но приятное. Светло-русые волосы заплетены в косу. Именно такой я и ее помнил с детства, именно такой ее и любил. Любил?
Серый язык дороги шуршал под колесами. Я молчал. Музыка не звучала. Мне почему-то всегда отвлекала мелодия, хватало звуков улиц, но сейчас пожалел, что оставил магнитолу в городе.
– Зачем едешь? – спросил я.
– Да так. – Оля пожала плечами.
– Без цели?
– Ну, как бы есть цель. – И она замолчала.
Секунда. Другая. Третья. Время, по капли падающее в небытие. Его не воротишь. И не мечтай. Быть молодым – хорошо. Хорошо думать, что жизнь лежит перед тобой точно открытая книга, как черновик, и можно помечтать, а чистовик ты напишешь позже. Ложь. Все набело с момента рождения. И никаких иллюзий.
– Цель? – поинтересовался я. – Какая?
– Встретить тебя.
Только секунда короткая и безумно длинная, как сама вечность. Черная капля повисла, готовая сорваться, но она медлит. Наконец, падает в черный колодец. Судорожный всплеск мыслей на дне сознания. Я не ожидал такого ответа. Я будто приперт к стене.
– Зачем? – осторожно спросил.
И Оля посмотрела вдруг на меня. Взгляд туманный и обволакивающий. Все, что угодно, только не смотреть, только не вглядываться в зеркало прошлого, которого не вернешь. И время вновь растянулось. Это уже не черные капли воды, а субстанция похожая на смолу. Время липкое, мерзкое, тягучее. До деревни десять минут? Да кто это сказал? До деревни целая вечность. Пока доберешься, весь поседеешь. Когда же кончится эта дорога?
– Я хотела задать тебе один вопрос. – Голос отрешен.
Я молчу. Жду продолжения. Время – черная смола. Я – муха, попавшая в липкий плен прошлого.
– Жень, ты, о чем мечтал?
– В смысле?
– По жизни.
Это самый трудный вопрос. Не буду же ей отвечать, что ни о чем? Хоть это и правда. Мне жалко себя, а больше я жалею ее, но я не могу вымолвить ни слова. Я трушу. Как последняя сволочь. Знаю, что разрушил ее мечту. Уже без всяких «возможно» и «кто же знал».
– Что молчишь?
Ни капли упрека в голосе. Простой разговор. Встретились случайно двое и мирно беседуют.
– Извини.
– За что?
– За то, что не могу ответить на вопрос.
– А он разве сложный?
Нечто родилось в голосе – интонация, которую я не могу расшифровать, но которая заставляет насторожиться.
– Да нет. Вопрос самый простой. Но я не могу ответить.
Что за ерунду я мелю?
Оля молчит. Тягостно шуршит асфальт под колесами, только чувствую, как два щербатых вальца прокатывают мою душу, оставляя ее живой, но плоской и апатичной.
– У тебя какие-нибудь дела? – спросила она.
– Да нет. Машину ставлю на прикол. Гаража в городе нет. Зимой я не езжу.
– Да вроде осень теплая.
– Не говори. Жара. Почти тридцать градусов в октябре.
Я был готов отдать всё, что угодно, чтобы кончилась эта дорога. Еще одну минуту тягостного молчания я бы не вынес. Наконец-то, деревня. Метров двести осталось.
– Поверни налево. Мне на кладбище, – сказала она.
Я не кивнул, не произнес. Я как робот исполнил приказ. Нажал на тормоз, утопил педаль сцепления, закрутил руль против часовой стрелки.
Мы въехали на территорию кладбища – железные ворота оказались открыты. Высокий штакетник находился справа, за ним – кресты. Прямо стоял скит. Я развернулся перед ним, чтоб удобнее было выехать.
– Не поможешь?
Только сейчас заметил у Оли на правом плече небольшой рюкзак. Забрал его. Он оказался легким.
Мы зашли на кладбище и направились мимо могил. Оля впереди. Я, как побитый пес, поплелся сзади. Было смешно видеть со стороны эту картину, если не было б так грустно.