Семь

Нас накрыла тишина. Самая настоящая. Ее нарушал шелест листвы. Птиц не слышно. Кладбище находилось рядом с деревней, но, казалось, ютилось на краю света. И никого рядом нет, кроме нас. Один на один в странном молчании. Я не сказал о мечте, которой не было, да и Оля не произнесла ни слова, хотя знаю, что скажет, если спросить. И я этого почему-то боюсь.

– Открой, – сказала она.

Я все понял. Ослабил веревку на рюкзаке. Оля достала пластиковые цветы. Она, не торопясь, намотала длинный стебель на арматуру железного креста. Также, не спеша, повторила процедуру с другим букетом. Я неотрывно смотрел за движением ее пальцев.

Сколько лет прошло после нашей последней встречи? Лет шестнадцать-пятнадцать. Не меньше. Что было с ней? Этого я не знал. Могу лишь предполагать по фотографиям в социальных сетях. В том прошлом, длиною в полтора десятка лет, что было у меня? Ничего, кроме попыток оправдать существование. Оправдать небольшую трещину, разверзшуюся до гигантского разлома, от которого невозможно отгородиться рукой, ибо он загораживает весь горизонт.

Мой взгляд скользнул ниже. Прочел табличку. Здесь похоронен ее отец. Мать жива. И это странно. Странно то, что я знаю, что Олина мать жива. Откуда? Взгляд скользнул ниже. Сухой холм могилы зарос жесткой щетиной травы. Отчего умер ее отец? Диабет, ослеп, инсульт – сухие слова, дошедшие в виде слухов, вместили короткую жизнь человека. Или всё было в другой последовательности? Да что гадать, я особо не интересовался, так зачем рассуждать сейчас?

Я заметил, Олины пальцы вцепились в крест. Я впился взглядом в эти пальцы, боясь отвести взгляд, боясь, что в мое поле зрения попадет ее лицо, и я увижу его вопреки. Оля молчит. Кажется, она побледнела. Нет, это осень, и желтые листья отсвечивают на солнце.

– Ну, ладно. Пошли, – произнесла она отрешенно.

И в этом октябрьском дне, в жаре и духоте почувствовал, как в висках бьется кровь. Сердце ухает редко и тяжело.

Я пропустил Олю вперед.

Мы подошли к машине. Она открыла дверь, но задержалась. Облокотившись о крышу авто, Оля, смотря на меня, спросила:

– Неужели у тебя ничего не было? Никакой мечты?

Я впиваюсь взглядом в ее глаза. Не хочу отпускать их. Хочу смотреть бесконечно. Хочу молчать без конца. И больше никаких вопросов и никаких ответов.

– Неужели не было? – вновь спросила она.

– Ты знаешь… – И я осекся.

Зубцы шестеренки цепляют камешек, они пытаются перемолоть инородное тело, но все бесполезно. Шестеренки заедают. Нечто подобное происходит в моей голове. Меня переклинивает.

– Знаешь, есть вопрос. Серьезный. Ты должен ответить на него, каким бы он странным тебе не показался.

– Хорошо, я отвечу.

– Ты бы женился на мне сейчас?

Странный и неуместный вопрос. Всё похоже на безумие, но я ответил:

– Да.

– Поехали.

Куда? Я и так знаю, куда. Домой. Просто домой. Не оглядываясь, не думая.

Я запустил двигатель, и мы покинули кладбище.

– Жень, погоди, ты же хотел поставить машину на зиму?

– Хотел, да расхотел. – Я вспомнил полицейского и его странный жест.

– Почему?

– Потому что я…

Проглотил конец фразы.

Я слежу за дорогой, боковым зрением замечаю пристальный взгляд Оли. Что несет взгляд? Я не знаю. Если есть мечта, хоть какая-то, надо ее воплотить. Если нет мечты, что мешает помочь осуществить ее для другого?

Впереди появляется знакомая машина. Она все также стоит на обочине. Полицейские, видимо, сидят в авто. Я приложил пальцы к виску и отдал честь.

– Жень, ты чего? – спросила Оля.

– Сейчас расскажу…

И начинаю рассказывать историю длиною в жизнь. Жизнь бесконечную, порой никчемную, в которой вот эти полицейские есть единственный интересный эпизод. Но с этого момента все будет иначе?

Склероз

Когда это случилось? В выходной? Вроде. Не помню точно. Такой бардак в голове, что мама не горюй. Причем в последнее время. Раньше ничего так, лежало в мозгу по полочкам. Тапки напялишь, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп и – нужная вещь у тебя в руках, образно выражаясь. Сейчас же, будто твою голову вместо белья прополоскали в реке. Эх, старость – не радость.

Вспомнил! Была суббота, восемь утра, настало время утреннего чаепития. Как понял через несколько минут, безумного чаепития. А ведь грозы, точнее легкого помешательства, вначале ничего не предвещало. Я вылез из норы, то есть из постели, потянулся и, поднявшись, протопал на кухню. Там заварил чая покрепче и отправился в кабинет чем-нибудь заняться: почитать книгу, телевизор посмотреть – свежие трупы в новостях. Чтоб кровь взбодрить. Выходной же.