Потому что могли

И пока Наставник прилагал усилия к очередному переписыванию истории города, бывшие серышевцы обживали пустынные территории далеко за кладбищем, стараясь вычеркнуть из памяти ненавистного Наставника.

…

Данька не смог отделаться от ощущения, что рылись в его сознании, распотрошили память и заглянули за дверь под названием «Сновидения». Рассказанное Аполлоном поразило. Недавно снилась пустыня, горящий ворох бумаги, картина с изображением женщины с младенцем и… Что это было? Вещий сон? Данька, недоумевая, посмотрел на старейшину.

– Что зришь? – спросил тот.

– Мне сон приснился о… Наставнике.

– Закономерно.

– То есть?

– Место сие очарованное. Магия и мленье царствуют здесь. Место морок на людей наводит, и им мерещится прошедшее. Благодаря сим сновидениям мы еще помним о Серышевске, как ни тщились забыть, а иначе не ведали б о корнях своих. Желали жители города забыть о Наставнике и о прошлом своем, да место не дает. Каждый, кто волей судьбы попал сюда, возвращается к минувшему во снах.

– Так получается, Перси… То есть Наставник… Он когда-то жил?

– Верно баешь. Много поколений ушло в мир иной с того самого исхода из града, обреченного на гибель. Мы – потомки тех серышевцев. Не удалось нам выжечь память, настигло нас прошлое. Так со времен оных и повелось, что деревня наша, засыпая, видит минувшее.

Хоть многое прояснилось, в Данькин мозг настырно залезла мысль, что это лишь верхняя часть айсберга. Темные воды времени скрывали тайны. Он подозревал об их существовании, но выразить был не в силах. Перед Данькой возникла дверь в неизведанное. Отдельные куски новорожденного мироздания проявились, но не заняли привычных мест. Получилась абстрактная мозаика, в которой не хватает фрагментом.

– Спасибо за разъяснения, господин Аполлон, но мне домой надо.

– Умгу, – произнес старейшина, затянулся, выпустил через ноздри дым. – Да. К Харону-кузнецу идтить надобно.

Гермес и Данька вышли на улицу.

– Вот видите, Даниил, все прошло как нельзя лучше, – опять залепетал попутчик. – А теперь к Харону. Он на окраине деревни живет.

В этот раз Гермес не страдал неконтролируемым словоизвержением. То ли понял, что Даньке это не доставляет удовольствия, то ли наконец-то воодушевившись важностью момента – сопровождение гостя, он погрузился в горделивое молчание и внутренне раздувался от собственной значимости. Ведь это он, Гермес, нашел Даньку на свалке. Не без помощи Харона, конечно. Нужны были ему какие-то безделушки, а без кузнеца их не достать. И опять же он, Гермес, первый доложил Аполлону о происшествии и привел гостя в дом старейшины.

Жилище Харона стояло в самом конце неровного ряда домов. Кузница, с вьющимся над ней черным дымком, примыкала к одной из стен жилища. Царила тишина. Казалось, что никого нет. Никаких движений не наблюдалось, но Гермесу было ясно, что Харон где-то священнодействует поблизости, хотя звуков из приоткрытой двери не доносилось.

– Харон, выходи! Это я, Гермес!

Из-за двери показался высокий широкоплечий человек с крупными чертами лица. Соломенного цвета растрепанные волосы кузнеца были неаккуратно подстрижены. Длинный черный фартук из грубой ткани полностью закрывал грудь, опускаясь чуть ниже колен. Из-под фартука выглядывали громоздкие кожаные сапоги.

Харон поправил налобную повязку, прищурился, блуждая взглядом, словно что-то припоминая.

– Что надо, Гермес?

– Помнишь?

Гермес взглядом указал на Даньку.

– Спрашиваешь. Несколько часов назад на свалке мы его нашли.

– Проводи человека в город.

– Странно, – смущенно произнес кузнец, снял фартук, на пару секунд скрылся за дверью и затем, вновь появившись, подошел ближе к Даньке и Гермесу. Харон внимательно рассмотрел гостя.

– Что странно? – прервал затянувшееся молчание Данька.

– Странно то, что ты хочешь в город, – пояснил кузнец. – Я этого не понимаю, откуда это стремление к мертвым?

Тревога забилась в Данькином сердце беспокойной птицей. Уже в который раз он слышал о мертвецах в Серышевске, но так и не удосужился спросить об этом. Нет, не просто жители деревни называют его родной город мертвым.

– Поясни.

– Вот что я тебе скажу, – менторским тоном обратился кузнец к Даньке. – Все дело обстоит не так, как ты думаешь. Ты задаешься вопросом, почему твой город называют мертвым? Я был там. – Красноречивая пауза. – И не видел людей на улицах, только по дорогам шляются какие-то самоходки на гусеничном ходу. Вроде, в дозоре они. Мне удалось прокрасться в одно высокое строение. Дело было трудное. Главное не попасться на глаза самоходкам и многоножкам, что шныряют по лестницам. Так вот, в одной из комнат этого здания увидел я пугающую и непонятную картину: два человека лежат в прозрачных коконах, а от коконов ветвились трубки. Не ясно, люди спят или умерли. Поднятия грудной клетки я не наблюдал. Вроде, нет дыхания, но трупный запах не витал в воздухе. Вот и все, что я успел разузнать о твоем городе.

– Кто такие многоножки?

– Хищные животные. Да ты погоди расспрашивать. Скоро сам все увидишь.

Слова Харона не понравились Даньке. Он ничего не ответил, но многоножки, самоходки превратились в воображении в таинственных и опасных существ. «Что могло случиться в Серышевске? Прошли часы, а не годы. Или жители деревни видели другой город? Да вряд ли. Тут поблизости только Серышевск», – подумал Данька, но чем больше вопросов возникало, тем абсурднее казалось происходящее.

– Ну, так мы идем? – спросил Харон.

– Что, сейчас? – удивился Данька.

– Да. А чего ждать-то?

– Так вечер уже.

– Какая разница. Все равно на свалке стоит плотный туман. День или ночь, все едино – хоть глаз выколи.

– А как же мы ориентироваться будем.

– По запаху, – ответил Харон.

Данька озадачено посмотрел на Гермеса. Тот пожал плечами и произнес:

– Ну, я пойду. Вы тут сами разберетесь. Ага?

И не дожидаясь ответа, Гермес быстро в развалку припустил вдоль деревни.

– Я домой за харчами. Подожди меня здесь, – произнес Харон.

Данька подошел к полуоткрытой двери кузницы и заглянул внутрь. Тут же на полу у входа он заметил предмет. Судя по всему, это был витраж. Искусно выполненное изображение оказалось знакомым. Мать с младенцем на руках. Данька вспомнил сон, где языки пламени пожрали женщину и дитя. Стало не по себе. Ощущение будто за ним наблюдают в эту минуту.

Данька пристально изучил рисунок. Изображение отличалось от увиденного во сне. Здесь, наяву, младенец и мадонна смотрели на зрителя испуганными взглядами, о чем-то умоляя. Во сне же мать ласково смотрела на дитя.

– Нравится? – прозвучал за спиной голос Харона.

Данька вздрогнул от неожиданности.

– Да.