Край света

– Стеклянный Человечек. Пришёл из Искусного мира.

– Откуда?! – поразился Дитрих. – Что за галиматья! Там никто не живет! За пределами Золотого Города нет ничего, кроме искорёженного, жуткого пространства. Это знает любой школьник.

– В нашей деревне нет школьников. Мы тоже не подозревали, что где-то в мире существует большой густонаселённый город с небьющимися жителями. Пока однажды к нам не забрёл великий путешественник Фёдор и не поведал. Знаете, он побывал во многих местах Искусного мира. Он один из немногих планетян, кто может по-настоящему сравнивать. Можно ли судить о том, чего не видел собственными глазами? – Стеклянный Человечек с сомнением покачал головой. – Судят невежды, да. Не понимая, как смешно выглядят. По примеру Фёдора, я загорелся идеей долгого путешествия, и вот наконец пришёл к вам. О чём, должен признать, несколько сожалею. Зато по пути увидел и узнал чрезвычайно много интересного.

– За пределами Сущего мира жить невозможно, – не унимался Дитрих.

– Мы привыкли. Полагаю, именно у вас творится жуть. Во всяком случае, для меня находиться здесь крайне рискованно. Я хрупкий. Один-единственный удар станет последним. В вашем городе все такие твёрдые и жёсткие. Вы не замечаете, что всё время бьётесь друг о друга. Как галька в прибой. Чтобы со временем обратиться в песок. Я думаю, у нас тоже когда-то было так. Вся твердь в деревне усеяна осколками. Это наши предки. Чтобы выжить, мы научились любить друг друга. К взаимной выгоде. Кстати, научиться любить – совсем несложно.

– И что же интересного вы увидели по дороге?

– Удивительнее всего тот факт, что люди живут буквально повсюду. В самых причудливых местах. Но, конечно, далеко не везде так плотно, как в вашем безумном городе. Здесь вообще количество жителей превышает критическую массу. Кстати, почему бы вам не взглянуть на мир самому? Путешествовать ведь оказывается так просто. Главное – решиться.

Дитрих отрицательно помотал головой.

– Страшно что-либо менять. Не вижу смысла. Не хочу, чтобы мои издержки выросли, а только в привычных обстоятельствах они минимальны. И… – Дитрих бросил взгляд на голубой листок. – И вообще, мне теперь нельзя тратить время на всякую чушь. У меня его осталось так мало!

Стеклянный Человечек бросил удивлённый взгляд на собеседника.

– Понимаю. Вы, конечно, не разбиваетесь вдребезги, но рассыхаетесь, гниёте и ржавеете. Тоже по-своему неприятно. На что же вы хотите потратить остаток жизни? Без сомнения, это должно быть что-то важное.

– Да, на самое важное, – пробормотал Дитрих и вдруг невольно вскрикнул: – На мечту!

– Что для вас сейчас самое ценное?

– Время! Только время и ничего больше!

– Так чего же вы сидите?

– Я очень боюсь. Разрываюсь на части от страха, неопределённости, одиночества. Я не знаю, что должен сделать, чтобы развернуть свою жизнь в верном направлении.

– Не знаете, с чего начать – начните собирать рюкзак, – сказал Стеклянный Человечек. – Так мне когда-то посоветовал великий путешественник Фёдор. А если боитесь – действуйте от страха… Ну ладно, мне пора возвращаться домой. Спасибо вам за приятную беседу. Думаю пойти другой дорогой, чтобы увидеть новое. Жать руку не буду – сами понимаете почему. Но мысленно вас обнимаю! Если когда-нибудь встретите путешественника Фёдора, передайте ему от меня привет.

Стеклянный Человечек осторожно нацепил на спину рюкзак, поднялся и медленно, по-старчески побрёл, слегка согнувшись и озираясь по сторонам.

Дитрих проводил его рассеянным взглядом, пока новый знакомый не вышел за ворота палисадника и не скрылся за живой изгородью. Только тогда Дитрих очнулся, яростно скомкал голубой листок со смертельным диагнозом и швырнул в урну. Затем длинно смачно выругался самыми грязными выражениями, которые только знал.

* * *

Согбенно, заторможенно Дитрих брёл по улице, не разбирая дороги, погружённый в мрачные мысли.

«Опоздал, – думал он. – Никогда уже не вернуть тех счастливых возможностей, которые были в молодости. Как же так произошло? Ведь я в каждый момент делал то, что считал наиболее правильным. И всё равно опоздал. Жизнь пронеслась мимо, без остановки, словно ощерившийся орудиями бронепоезд. И вот стою я один на заброшенной станции в нерешительности, в какую сторону податься. Все направления безразлично одинаковы – глухи и пустынны. Повсюду царят разруха и запустение».

Дитрих остановился и поднял взгляд. Его внимание привлёк звук – монотонный, раздражающий.

Во дворе на детской площадке баловались подростки. Вместо мяча гоняли камень. Поначалу лениво катали его между собой, затем вошли в азарт, стали пинать сильнее. В качестве ворот выступали трубчатые стойки качели. Высокий переросток с прыщавым лицом размахнулся и со всей силы пнул камень носком ботинка. Камень закатился в пучок травы и остался валяться там, никому не нужный. Дети потеряли к нему интерес. Они сбились в стайку и принялись от скуки затевать очередную игру.

«Вот и я стану таким камнем, – хмуро подумал Дитрих. – Не нужным никому».

Коррозия. Чудится тебе, как ржавчина скрипит, проедает насквозь. Желание сбежать от страха. Маскируешь испуг, стараешься подавить чувство тотального одиночества. Даже (и особенно) когда вокруг много людей. Ни с кем не можешь поделиться сокровенным. И не то чтобы никто не понимает. Просто не в состоянии ни к кому обратиться. А иной раз не понимаешь даже сам себя.

Определи главную цель своей жизни и просто иди к ней. Обрети спокойствие в этом движении, перестань суетиться.

И вдруг Дитриха озарило! А ведь на заброшенной станции и не надо никуда торопиться! Дымящий напряжённый бронепоезд умчался вдаль, чёрный угольный дым рассеялся. Наступили тишина и покой. Стало отчётливо различимо стрекотание кузнечика. А что я, собственно, хотел? У меня же с детства была мечта. Я её стыдливо прятал, предавал всю сознательную жизнь. А мечта была такая простая. Попасть на Землю. Вот что мне надо сейчас – вспомнить о своей мечте! Раскопать закопанное сокровище.

* * *

Накануне в вечерний тайм прилетело Грозное Письмо.

Повестка скупо сообщала: «Уважаемый (ая) Дитрих Генцель! Просим вас незамедлительно пройти медицинское освидетельствование в любом Районном Средоточии Государственных Услуг для подтверждения лицензии на жизнь в обществе».

Дитрих брёл по улице в толпах людей. Мысли упорно долбились о Диагноз и злополучное Письмо. Последнее время он чувствовал себя среди людей как в тундре с гнусом. Вокруг до горизонта пустота, и в то же время непрестанно кто-то кусает, высасывает соки. Трудно дышать.

Брёл среди ходячих истуканов, врезался, его пихали, отталкивали к проезжей части, где бурным гудящим потоком неслись автомобильные тараны.

Неуютно.

«Пора уходить, – рассеянно думал он. – Невозможно больше оставаться. Всё испоганили. Как так можно?! Долго трудились и создали город, непригодный для жизни».

Вокруг пучилась людская масса. Заглатывающие, клацающие пасти дверей.

В голове, в теле по сосудам пульсировал страх. Угроза достоинству. Сохранить достоинство всегда оставалось его главным аргументом во взаимоотношениях с жизнью.

«Мне нет дела до всего мира. Продолжайте перемалываться в мясорубке. Ощущаете себя удовлетворительно? Простите великодушно, что потерял ориентиры. Я сумасшедший. Я представляю себя нечаянно попавшим в огромную вонючую кучу навоза. Моя ответственность – мечта и ребёнок. Всё. До остальных нет никакого дела. Сбежать? Слабак? Пожалуйста, обзывайте как хотите. Вырваться из капкана, глотнуть свободы. Спастись».

Желание Дитриха сбежать из Сущего мира нарастало, как уровень воды во время наводнения. Ему казалось, что он дошёл до предела. Дальше некуда. Причём желание это было необъяснимо и опасно с точки зрения здравомыслящего человека. «Душу тянет. А куда – непонятно».

Он задержался у стеклянной витрины и скосил глаза. Подозрительный тип в тёмном плаще смешался с толпой. Неужели следят?

– Ухожу, – твёрдо решил он.

«Так здесь всё устроено. Охламоны цепляются за жалкие объедки благ, ишачат, как рабы, барахтаются без результата. Отдают бесценные здоровье и время за никчёмные безделушки и пропитание. Не имеют возможности остановиться, оглядеться, осмыслить свои действия. Понять, для чего они пришли в этот мир».

* * *

Вернувшись домой, Дитрих включил телевизор. Дочь сидела в углу дивана, читала книжку.

– Сейчас что-нибудь приготовлю. Голодная?

– Угу, – буркнула Лиза.

Пока он чистил картошку, импозантный ведущий новостей монотонно повествовал о том, как на одной из ферм пригорода взбунтовались проззябы. Доблестные безголовые стражники применили усыпляющий газ. Вообще-то, Дитрих не любил смотреть телевизор. Видео огнемётом выжигало все его собственные ценные мысли. Но иногда, в основном во время приёма пищи, он позволял себе поддаться слабости.

– Что происходит?! – неожиданно воскликнул диктор, обернувшись. – Простите, – сказал он уже в камеру.

Дитрих удивлённо поднял брови: проверка на внимательность? Осознают ли зрители смысл передачи или потребляют телекорм подряд без фильтрации?

Но нет, похоже, в телевизионной студии действительно происходило нечто из ряда вон выходящее. Картинка переключилась на вторую камеру, и все увидели, как в студию вбежали несколько девушек топлесс и с задором в глазах стали производить хаос. Одна девица залепила в лицо оператору первой камеры большим кремовым тортом. Другая дебоширка попыталась сокрушить креслом световую декорацию, тяжёлое кресло прокатилось по полу, не нанеся конструкции видимых повреждений. Тогда девушка принялась аэрографом с красной краской писать лозунг на освещённом студийном стенде: «Откажи карлику!». Фраза вышла вкривь-вкось, смешными корявыми буквами, что закрепило хулиганку в роли неудачницы. Третья амазонка тем временем взялась публично соблазнять диктора. Сорвала с него толстые тёмные очки в роговой оправе, пыталась то стянуть с его плеч пиджак, то развязать галстук, то расстегнуть пуговицы на сорочке. Известный телеведущий неуклюже отстранялся от эксгибиционистки, не смея ненароком её оттолкнуть или ударить. Мало ли, что могут потом заявить юристы. Ходить по судам до конца жизни.